Слово и дело - Валентин Пикуль

Сами в рабстве турецком, турок ненавидя, славяне не желали и рабства германского.

На въезде в Немиров коляску Волынского встретил Остейн, посол цесарский в Петербурге.

— О, вот и вы! — воскликнул приветливо. — Пока грызня с турками не началась, обещайте нам, что русская армия поможет Австрии, которая всю тяжесть войны с османами на себе тащит…

Волынский из коляски не вылез и так ответил:

— Ежели Вена способна сорок тысяч придворной челяди содержать, то, надо полагать, и без русских солдат обойдется… Забрейте лбы лакеям венским — вот и армия наберется!

Грызня началась. Но не с турками — с союзниками.

Возле древнего городища Мирова, что притихло за Вигашцей, запылился городишко Немиров; здесь шумело жупанное панство, суетно на улицах от торговцев закона Моисеева; лавок же в Немирове гораздо больше, чем жителей, но, кажется. в лавках тех больше воздухом торговали… А вокруг города рыщут конные татары, боязно было спать от кровавых гайдамацких всполохов.

В трех шатрах, раскинутых на окраине, разместилась русская дипломатия. Немиров был хорош — в прудах, в левадах. белели под луной его мазанки; вечерами шли с водопоя гуси. как солдаты, в каре гогочущие. Прослышав о приезде Волынского, понаехали со Львовщины паны высокожондовые — Собесские, Потоцкие, Ланскоронские да Мнишехи. Артемий Петрович густо хмелел от вудок гданских да от старок крако вянских. Королевич польский Яков Собесский (друг славного поэта Сирано де Бержерака) мочил усы в медах прадедовски?.. «пшикал» ядом в сторону Московии, зато Версаль он похвали вал… Подарил королевич Волынскому голландское перо 1"з стали, вделанное в ручку, и Петрович рад был подарку:

— И не мечтал о таком! У нас и царица гусиным пишет.

Подсел к ним ласковый патер-иезуит Рихтер, преподнес Волынскому пухлое генеалогическое сочинение.

— Пан москальски добродию, — стал вгонять Волынского в тщеславное искушение, — род Волынских есть род княжеский, как доказано в книге моей. Гордитесь же: Волынские намного древнее Романовых, вы имеете больше прав всею Русью владычить…

От непомерного винопития с поляками он даже заболел. Немировский эскулап решил: «Эти москали все стерпят!» — и пустил ему кровь пятнадцать раз подряд, отчего Артемий Петрович чуть было на тот свет не отправился.

— Скажи мне, дохтур, — пугался он, в шатрах отлеживаясь, — мессинская чума не добралась ли уже до Немирова?..

Россия на конгрессе требовала от турок всю Кубань, весь Крым, все земли Причерноморья до гирл Дунайских, а Молдавию и Валахию желательно было видеть княжествами свободными, с русским народом дружащими: Волынский при этом настаивал:

— И верните Тамань нам, яко древнейшее княжество Тьмутараканское, в коем угасла жизнь русская, но должна вновь возродиться!

Остейн протесты учинял — коварные:

— Как же вы прав самостоятельности для Валахии просите, если мой император Валахию под свою корону уже забирает? Кроме валахов, Габсбурги историей призваны иметь отеческое попечение еще над молдаванами, сербами, хорватами, босняками.

— Чтобы нудить о том захватничестве, — отвечал ему старый Шафиров, — надо сначала виктории свои предъявить. А коли вас турки лупят, так вы тихонько себя за столом ведите…

С умом в глазах наблюдали послы турецкие, как ссорятся соперники над дележом пирога османского. Рейс-эффенди помалкивал: пусть эта свара пуще умножается, а за Турцию всегда постоит Франция! Однако притязания венские лили воду на мельницы турецкие, и русская дипломатия требования свои умерила:

— Мы твердо желаем от Турции получить то, что уже потеряно ею: Азов, Очаков, Кинбурн! От татар же основательно требуем, дабы они укрепления Перекопа срыли, пусть там ровное место будет. И того мы требуем не ради прибылей земельных, а едино лишь ради спокойствия государства Российского!

По ночам в дом, где жил рейс-эффенди, стал шляться хитрый Остейн, убеждал турок, чтобы ни в чем не уступали русским, а лучше бы уступили венцам. Навещал он и русских дипломатов:

— Узнал от турок, что Крыма они вам никогда не отдадут, а ежели станете упорствовать, то нам войны и не закончить…

— Спесь венская всему миру известна! — отвечал Волынский запальчиво. — Ежели завтрева мы от турок Софию болгарскую попросим, то вы небось Киев для себя захотите… А еще, — заключил Волынский, — нужна России свобода плавания кораблей по всему морю Черному, вплоть до Босфора византийского.

— О ваших непристойных дерзостях я Остерману доложу!

Я знаю, куда вы метите… С моря Черного вы, русские, желаете червяком через Босфор вылезть в море Средиземное, а тому не бывать!

— Бывать тому, — усмехнулся Волынский. — Не я, так дети мои, а не дети, так внуки мои в океаны еще выплывут…

Турки, рознь в соперниках учуяв, говорили теперь так:

— Вы уж сначала между собой не раздеритесь, а потом и к нам приезжайте, чтобы о мире рассуждать…

Конгресс разваливался. Однажды на прогулке Остейн стал резко угрожать Волынскому карами в будущем:

— А вы забыли, что принц Брауншвейгский, племянник императора нашего, станет вскорости отцом императора российского, и он, родственный дому Габсбургов, отомстит вам за вашу неприязнь к Вене… Советую от упрямства отказаться!

Волынский чуть кулаком его не треснул! Но испугался двух собак злобной эпирской породы, которые сопровождали посла венского. Артемий Петрович решил хитрее быть и навестил послов турецких. Встретили они его дружелюбно, говоря так: «Мы бы сыскали средство удовольствовать Россию, но римский цесарь нам несносен; пристал он со стороны без причины для одного своего лакомства и хочет от нас корыстоваться…» Волынскому турки честно признались, что готовы с Россией мириться, согласны отдать ей завоеванное, но султан никак не может уступить земли и русским, которые турок побеждают, и австрийцам, которых турки побеждают.

— Тогда что же от Турции останется? — спрашивали.

— Вы, министры искусные, — отвечал им Волынский, — и сами рассудить способны, кого прежде всего надобно Турции удовлетворить и кто в этой войне ваш коварный ненавистник!

— Мы понимаем, — сказал рейс-эффенди, — что Блистательной Порте воевать страшно не с цесарцами, а с вашей великой российской милостью. Османлисов кругом в мире обманывают, и только Версаль ведет себя достойно. Король Людовик верит, что, пока Порта висит внизу Европы, словно гиря, до тех пор равновесие стран европейских соблюдено будет в сохранности…

Турки во время беседы угощали его кофе и ликерами французскими. Потом вышли в сады. Гуляли возле пруда, в стоячих водах которого плавали нежные кувшинки. А на другом берегу пруда бегал Остейн в волнении небывалом. Посол венский мешка с золотом не пожалел бы, лишь бы узнать — о чем говорит Волынский с турками? Остейн даже ладонь к уху прикладывал, но немировские лягушки, радуясь вечерней теплыни, развели ужасную квакотню…

— Видите посла Австрии? — показал Волынский на Остейна. — Он сейчас на другом берегу и потому неспособен помешать нам. И как хорошо мы говорим с вами сейчас, когда одни — без Австрии… Давайте же мирить наши страны… без Вены!

Самовластие Волынского в переговорах, изворотливость его не по душе пришлись Ваньке Неплюеву, который в этом усмотрел дерзость. Остерману он доносы посылал на Волынского — как раз кстати. Немцы придворные учуяли, что Бирон готовит возвышение для Волынского, и хотели они Волынского заранее утопить.

Между Немировом и Петербургом шла отчаянная кляузная переписка, которой руководил Иогашка Эйхлер. А чтобы письма к Волынскому на почте не вскрывали шпионы Остермана, герцог Бирон позволил Иогашке посылать их «под кувертом его светлости».

Ради политических выгод отечества своего Волынский с турецким рейс-эффенди сдружился, тот посулы и подарки от России охотно принимал, а за это сбивал спесь с посла Австрии.

— Вы, — говорил он Остейну, — всего полгода с нами воюете, побед еще не одержали над нами, а земель для себя просите на Балканах вдвое больше русских, которые крови немало пролили. И потому, рассуждая по справедливости, Блистательная Порта не Вене, а Петербургу угодить должна…

Вот тогда Остейн перетрусил и решил сорвать переговоры о мире. Для этого ему надо лишь уехать из Немирова, и конгресс сам по себе рассыплется… Он так и поступил. Тихий городок опустел. Покинули его и русские. Приблудная собачонка долго-долго бежала за каретой Волынского, который два месяца ее подкармливал. Когда вдали показалась Винница, собачонка испугалась чужих собак и повернула обратно — к Немирову…

Мира не было — война продолжалась. Снова нужны солдаты бравые, очень нужны офицеры грамотные!

Великолепных солдат России было не занимать, а грамотных офицеров страна уже готовила.

Первый в России кадетский корпус назывался Рыцарской академией… Вставали кадеты-рыцари в четыре часа утра, а ложились спать в девять часов вечера. В голове у них все за день перемешается: юриспруденция с фортификацией, алгебра с танцами, а риторика с геральдикой. Учили не чему-либо, а всему на свете, ибо готовили не только офицеров, но и чиновников статских. Бедные кадеты жили при интернате, «дабы оне меньше гуляньем и непристойным обхождением и забавами напрасно время не тратили!». Парни уже под потолок, но жениться им не давали, пока в офицеры не выйдут, под страхом «бытия трех годов» в каторге…