Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 - Генри Райдер Хаггард

— Нет, — мрачно ответил Фой, — пусть его судят в Лейдене. Какую глупость мы сделали, что не обыскали его!

Рамиро еще более побледнел.

— Удача на вашей стороне, — сказал он хриплым голосом, — одолели, благодаря собаке-сыну, предавшему меня. Надеюсь, он еще помучается, прежде чем умрет… Это мне наказание за то, что я нарушил клятву, данную Пресвятой Деве, и поднял руку на женщину. — Он содрогаясь, взглянул на Эльзу и продолжал: — Удача на вашей стороне. Прикончите же меня сразу. Я вовсе не желаю являться в таком виде перед вашими соплеменниками.

— Завяжи ему рот, — приказал Фой Мартину, — чтобы он не отравлял нашего слуха.

Мартин повиновался весьма охотно. Он повалил Рамиро на бочонки с богатством, обладать которым он так стремился и ради которого принял столько грехов на душу. Рамиро понимал, что теперь он совершает свое последнее путешествие навстречу смерти и всего, что ожидает его по ту сторону рокового порога жизни.

Они проплывали мимо островка, где много лет тому назад был поворот пути большого санного бега, во время которого Рамиро вез в своих санях лейденскую красавицу Лизбету ван Хаут. Рамиро представил ее такой, какой она была в тот день, и ощущал, что бег, который ему не удалось выиграть, был предзнаменованием его гибели. Вот теперь голландец снова победил его на этом самом месте, и этому голландцу — сыну Лизбеты от другого отца — помог его родной сын, лежащий теперь на пороге смерти рядом с тем, кто дал ему жизнь… Его отведут теперь к Лизбете. Он знал, что она будет судить его, — женщина, которой он нанес столько зла и которую даже тогда, когда она была в его власти, он боялся больше всего на свете… После того как он в последний раз встретит ее взгляд, наступит конец. Какой это будет конец для одного из участников осады Харлема, для человека, погубившего Дирка ван Гоорля, для отца, всадившего кинжал в спину сына за то, что этот сын вернулся на сторону родных и избавил их от ужасной смерти?… И почему снова перед его глазами встало видение, то самое видение, которое явилось ему в ту минуту, когда после многих лет он встретился с Лизбетой в «Гевангенгоозе», — видение жалкого маленького человечка, падающего в бесконечное пространство, в пропасть, из глубины которой навстречу ему поднимаются две огромные ужасные руки, чтобы схватить его?…

Рамиро был суеверен. Кроме того, его ум, значительная начитанность в молодые годы и наблюдательность — все привело его к убеждению, что смерть — стена, в которой много дверей, и что по ту сторону этой стены мы можем двигаться, прозябать или спать, но каждый из нас должен пройти через назначенный ему выход прямо в уготованное место.

Если так, то куда он попадет и кто встретит его за вратами смерти?…

Так плыл Рамиро в этот ясный летний вечер по пенящимся волнам, среди цветущих лугов, и в душе его росли муки ада, какие только может придумать воображение.

За несколько часов, проведенных в лодке до прибытия в Лейден, Рамиро, по мнению Эльзы, постарел на двадцать лет.

Маленькая лодка была сильно нагружена, и дул встречный ветер, так что только к вечеру они добрались до шлюза, где их окликнули часовые.

Фой встал и сказал:

— Едут Фой ван Гоорль, Красный Мартин, Эльза Брант, а также раненый и пленный. Мы бежали из Харлема, а едем мы в дом Лизбеты ван Гоорль на Брее-страат.

Их пропустили. На набережной, у конца шлюза, люди, встречавшие их, благодарили Бога за их освобождение и расспрашивали, какие вести они привезли.

— Пойдемте к дому на Брее-страат, — сказал Фой, — и я расскажу вам все с балкона.

Передвигаясь в лодке из канала в канал, они добрались до пристани у дома ван Гоорлей и через маленькую дверку, выходившую на канал, вошли в дом.

Лизбета ван Гоорль оправилась от болезни, но постарела и никогда уже не улыбалась после пережитого. Она сидела в кресле в большой гостиной своего дома на Брее-страат, той самой комнате, где девушкой она прокляла Монтальво и откуда менее года тому назад прогнала с глаз долой его сына, предателя Адриана. Возле нее стоял стол с серебряным колокольчиком и два медных подсвечника с еще не зажженными свечами. Она позвонила, и вошла та самая служанка, которая вместе с Эльзой ухаживала за ней во время болезни.

— Что это за шум на улице? — спросила Лизбета. — Я слышу гул голосов. Вероятно, новые вести из Харлема?

— К несчастью, да, — ответила служанка. — Один беглец говорит, что испанцам надоело резать людей, и вот они связывают несчастных пленных и бросают их в море.

Лизбета тяжело вздохнула.

— Фой там, — проговорила она, — и Эльза Брант, и Мартин, и еще много друзей. Господи, когда же всему этому конец?

Она опустила голову на грудь, но вскоре, выпрямившись, приказала:

— Зажги свечи, здесь так темно, а в темноте я вижу тени всех умерших.

Зажженные свечи замигали в большой комнате, как две звезды.

— Кто это идет по лестнице? — спросила Лизбета. — Как будто несут что-то тяжелое. Отвори входную дверь и впусти того, кого Богу угодно послать нам.

Служанка распахнула входную дверь, и в нее вошли люди, которые несли раненого, за ними Фой, Эльза, и возвышающийся надо всеми Мартин, который толкал перед собой еще какого-то человека. Лизбета встала со своего кресла взглянуть, что происходит.

— Я вижу сон, или и впрямь ангел Господний вывел тебя, моего Фоя, из ада в Харлеме? — проговорила она.

— Да, это мы, матушка, — ответил Фой.

— Кого же вы привезли с собой? — спросила она, указывая на покрытого плащом раненого.

— Адриана, матушка… Он умирает.

— Так прикажи его унести отсюда, Фой. Я не хочу видеть его ни живого, ни умирающего, ни мертвого… — Тут ее взгляд упал на Мартина и человека, которого тот держал. — Мартин, — начала она, — кто это?…

Мартин услышал и вместо ответа повернул своего пленника так, что слабый свет из балконной двери упал прямо на его лицо.

— Что это? — воскликнула Лизбета. — Хуан де Монтальво и его сын Адриан здесь… в этой комнате… — Она прервала начатую фразу и обратилась к Фою: — Расскажи мне все по порядку.

В нескольких словах Фой сообщил ей все, что было необходимо, и закончил свой рассказ словами:

— Матушка, сжалься над Адрианом! С самого начала у него не было злого умысла, он спас всех нас и сам теперь умирает, его заколол этот человек.

— Приподнимите его, — приказала Лизбета.

Ее приказание исполнили, и Адриан, не произнесший ни слова с той минуты, как нож пронзил его, проговорил едва слышным голосом: