Ужасный век. Том I - Андрей Миллер

Идвиг, кстати, просил его почаще вспоминать. Хорошо, всё по-честному: вот, вспомнила.

Ирма была уже на волосок от того, чтобы пуститься в ненужные размышления, но тут кто-то плюхнулся в свободное плетёное кресло рядом с ней.

— Хей, кто тут у нас скучает…

Вальверде была одета подобающе пиру, но как мужчина — и женщину в ней не каждый бы сразу узнал.

— Я… нет, не скучаю.

— Как же не скучаешь: вон, твой милок дела решает… А я хотел получше тебя рассмотреть. Вот ты, значит, какая… ром будешь? Винище не по мне.

И правда: в руке у Вальверде была бутылка, наполненная явно не вином.

— Нет, благодарю.

— Будешь-будешь.

Пиратка беспардонно приобняла Ирму и плеснула ей в бокал рома. Сама пила прямо из бутылки, о приличиях не заботясь.

— Пей, кому говорю! Вот уж не бойся, не отрава.

Пришлось выпить. Ром Ирме совсем не понравился, но она сделала вид, будто всё наоборот. Вальверде одобрительно кивнула и налила ещё, не забыв глотнуть сама.

— И давно ты с ним?

Ирма уже поняла, что уклониться от разговора будет крайне сложно. Можно даже не пытаться.

— Десять лет.

— Хей, десять лет! Это немало. Хорошо… Но я его знаю вдвое дольше. И вот как раз потому хотел кое в чём убедиться, скажем так…

— В чём?

— Ну, я был удивлён, что он женился и…

— Я ему не жена.

— Ага-ага. Ну да, конечно, я так и понял. Как скажешь, как скажешь. Не жена — так не жена. Мне-то насрать на венчания всякие.

— Вы не верите ни в каких богов?

— Я верю, что они все гнусные мудаки.

По крайней мере, Отец Пустыни не показался Ирме мудаком — а что бы там ни было насчёт Творца Небесного, но загадочный юноша определённо являлся богом или чем-то вроде того. Ладно…

— И в чём вы хотели убедиться?

— А вот в чём.

Вальверде выпила ещё рома, но Ирме больше не предложила.

— Я хотел убедиться, милочка, что ты не какая-то вонючая вертихвостка, что прилепилась к нему цацек и платьиц ради. А как ветер в другую сторону подует, так агась — сама знаешь, как такие дела делаются. Так что ответь-ка мне, рыжик, начистоту. Врать не советую: я блядей всяких насквозь вижу. Любишь его?

Пиратка вроде бы не агрессивным жестом, но весьма жёстко прихватила Ирму за щеку, вынудив смотреть себе прямо в глаза. А глаза-то у этой женщины в мужском платье были, признаться, пугающие. Это даже не омуты, это два океана: глубокие чёрные моря.

— Люблю.

— Очень на это надеюсь. Потому что, душечка, если ты его подведёшь — ооо… знаешь, даже будь я к тому времени на дне, обглоданным до костей рыбами и облепленным ракушками, и будь моя душа заключена в тёмных чертогах любого склизкого морского бога на сотню замков… О, клянусь, тогда я всё равно восстал бы из пучины мстительным духом глубин, сверкая глазами во тьме и изрыгая дым из носа, как из пушек. И я нашёл бы тебя, пусть даже ты давно забралась на самую высокую гору или в самый тёмный лес. Забил бы твою глотку, лгавшую насчёт любви, тиной морскою, выпустил бы тебе потроха, как селёдке, а потом перерезал бы горло от уха до уха, прямо вдоль этого прекрасного ожерелья. Смекаешь?..

У Ирмы пересохло во рту. Она вроде и попыталась ответить, но язык не ворочался. Вальверде вдруг хлопнула лимландку по плечу — и во весь голос, громогласно и звонко, рассмеялась.

— Шучу! Хотя… в каждой шутке есть доля шутки, милая. Выпей-ка со мной ещё.

Бокал Ирмы звякнул об горлышко бутылки. Вальверде улыбнулась, как-то не совсем по-человечески — словно правда была частью таинственных морских сил.

— Ты хорошая баба, Ирма. — заключила она. — Ты ему подходишь.

***

Праздник оставил Алима ар-Малави, получившего почётное место рядом с аззинийским царём, почти равнодушным. Он любезничал со всеми, конечно, охотно выпивал, даже станцевал пару раз: то ли с одной и той же, то ли с разными девушкам — поди разбери аззиниек, все на одно лицо. Не то дочки, не то внучки Олуджими. Красивые, конечно…

Но было не до них.

Отец своё распоряжение отдал не лично: запиской. Её Алим, прежде чем бросить за борт, прочёл раз сто — и теперь помнил наизусть, постоянно повторял в голове.

«Сын, ты славно потрудился на благо семьи, доказав верность и прекрасные способности. На какое-то время тебе придётся покинуть мураддинские земли: это нужно, чтобы отвести ряд подозрений и возможных обвинений от твоих братьев и меня самого. Скоро, не сомневайся, имя Алима ар-Малави в халифате будет полностью защищено от всяких хулителей. А пока тебе следует держаться поближе к Висельнику. Моим друзьям в Балеарии ты, занимая подобное положение, окажешься очень полезен. Когда прибудешь в Марисолему, с тобой свяжутся»

Вот такой отеческий наказ. Ну что же… общество Шеймуса и его офицеров Алиму нравилось, а побывать в Балеарии и прочих землях Ульмиса он мечтал большую часть жизни. Это гораздо интереснее свадьбы! Тем более — если ожидается волнующее задание на благо друзей отца и, следовательно, самих ар-Малави.

Алим жестом попросил слугу освежить кубок. Чуть-чуть пригубил терпкое вино. Окинул взглядом соседей по столу: гогочущего в обнимку с чернокожей женщиной Ангуса, тихо беседующего о чём-то со смурным норштатским рыцарем Бенедикта.

Похоже, он сам стал наёмником.

Интерлюдия. Дни прошлого

Отряд разбил лагерь у моря: уже холодного, лето заканчивалось. Здесь к воде ещё можно было кое-как подойти — берег крутой и каменистый, но настоящие скалы начинались дальше на север. Отсюда они были хорошо видны. Волны с приятным шумом накатывались на гальку, дул свежий бриз.

Но Валли, бодрый конопатый десятилетка, к морю был совершенно равнодушен. Даром что сам родился на побережье, недалеко от этих краёв. Мальчика куда больше занимали лошади, и это совсем неудивительно: расти довелось в конном отряде.

— А это Плачущие скалы, да?

— Они самые, дружок.

— А почему скалы так называются?

Алерик, отрядный священник, выглядел не особенно благообразно: клеймо каторжанина на лице безнадёжно выдавало прошлое, да и меч к рясе не шёл. Однако это был добрый