Повелитель света - Морис Ренар

так, если бы знал, что трость – та трость, которую он только что видел под мышкой у загадочного мужчины, – придавала сходству Бертрана Валуа с этим человеком совершенно определенное и драматическое значение.

К тому же у Люка имелись и более личные заботы, и если он и смеялся за компанию с другими, то отнюдь не потому, что ему было весело. Как и трое его спутников, но по другой – известной им – причине Люк изображал любезное равнодушие.

Да и мог ли он не встревожиться, пусть и самую малость? Появление человека с тростью привносило в дело убийства Сезара неожиданный элемент, и пока что он не видел никакой связи между этим элементом и Фабиусом Ортофьери. Более того, все это скорее даже говорило в пользу невиновности Фабиуса. Вполне возможно, Сезара убил именно человек с тростью. А вот это-то Люка де Сертея как раз и не устраивало. Для него, для успеха его дела нужно было, чтобы прапрапрадеда Шарля убил прапрапрадед Риты. Видеть, как уменьшаются, пусть и незримо, его шансы, – то было разочарование, вынуждавшее его скрывать свою задумчивость за фальшивой улыбкой.

Дверь кабинета осторожно закрылась. Незнакомец исчез.

Их взору вновь предстало пустое жилище Сезара, тишину которого, как легко можно было себе представить, нарушали лишь негромкие крики птиц в вольере да легкий шум прокатывавшихся по мостовой экипажей. Фиески и Нина уже отошли от окна, теперь от солнца его защищали опущенные жалюзи, которым вскоре предстояло стать историческими.

Шарль Кристиани остановил камеру, и та перестала урчать. Во времени настоящем установилась тишина еще более полная, нежели в прошлом.

Прошли полчаса, всем показавшиеся вечностью. Каждый прокручивал в голове мучительные мысли. Присутствие Люка вновь стало столь же неприятным, как в начале; для Шарля оно продолжало оставаться совершенно невыносимым. Сам Люк думал о чем-то своем; о чем думали Бертран и Коломба, догадаться несложно.

Мнение мадам Кристиани было им хорошо известно: никогда при ее жизни родственник убийцы Сезара не войдет в семью Кристиани. И вот по некой невероятной прихоти судьбы над Бертраном Валуа нависла угроза стать потомком этого самого убийцы! Так как тут уже сомнений быть не могло: человек с тростью – его предок; люминит нашел этого предка. Как его звали – это, возможно, узнать будет совсем не просто; быть может, люминит и вовсе ничего на сей счет не скажет. Одно несомненно: вскоре проклятая субстанция откроет им, действительно ли Сезара убил человек с тростью. И откроет она это в присутствии мадам Кристиани, которая не преминет – с ее-то проницательным взглядом и прозорливостью – опознать предка своего предполагаемого зятя. Если произойдет подобная катастрофа, о женитьбе Бертрану придется забыть.

Поэтому, как только Люк де Сертей ретировался, устав созерцать пустую комнату и в конечном счете заметив, какую неловкость вызывает у других его пребывание в студии, жених и невеста, чувствуя, что таковыми им, возможно, осталось пробыть лишь месяц, окончательно пали духом.

– Всего-то из-за одной плитки вот-вот рухнет вся крыша! – простонал Бертран.

– Это ужасно! Ужасно! – повторяла Коломба.

– Ох уж эти предки! – сказал Шарль. – Теперь понимаешь, что я имел в виду, старина?

Коломба уже плакала.

– Ну, будет тебе, будет! – произнес ее брат. – Не расстраивайся раньше времени. Не все еще потеряно, далеко не все! Более того, ничего и не доказано даже… Загадочное появление этого типа…

– Моего предка! – поправил его Бертран с ироничной улыбкой и трепетанием этого несравненного носа, выдавшего его в не меньшей степени, чем трость с серебряным набалдашником.

– Хорошо – твоего предка, – согласился Шарль. – Так вот, повторюсь: его загадочное появление не дает нам ничего определенного.

И так как разнервничавшаяся сестра продолжала заливаться слезами, он сказал ей мягко:

– Коломба, дорогая, успокойся. Можешь даже не сомневаться: убийца – Фабиус.

– Но я не хочу и того, чтобы им оказался Фабиус! – воскликнула Коломба и заплакала навзрыд, словно маленькая девочка. – Я хочу, чтобы ты женился на той, которую любишь, чтобы ты тоже был счастлив! Ах, Шарль, Шарль! Как я тебя теперь понимаю! В тысячу раз лучше, чем прежде! Хотя и тогда, как ты знаешь, я тоже тебя понимала…

Она уже икала, бедняжка. Шарль нежно ее обнял.

– По-видимому, одну из свадеб не суждено будет сыграть, – заметил Бертран. – Судя по всему, убийца – либо Фабиус, либо мой анонимный предок; иначе и быть не может.

– Увы! – пробормотала Коломба. Голова и плечи ее тряслись, руки дрожали. – У этого человека есть ключ от квартиры Сезара; он может входить к нему, когда ему заблагорассудится.

– Может, хватит уже предположений? – взмолился Бертран. – Терпение, вера, спокойствие – вот что нам нужно! Как знать, вдруг самые лучшие сюрпризы еще впереди? Как знать, милая моя Коломба, вдруг Сезара и вовсе никто не убивал?

– Вы просто хотите развлечь меня, чтобы я не плакала! «Никто»… Скажете тоже!

– Иногда происходят и столь странные несчастные случаи!

И Бертран перевел взгляд на пластину люминита, обводя глазами все то, что содержалось в давно канувшем в Лету кабинете: мебель, теперь рассредоточенную по разным местам, выброшенные за ненадобностью или отданные в чужие руки предметы. Пластина по-прежнему ретранслировала тишину пустых комнат, движение прохожих по улице, порхающие тени гостиной, где вдруг стали различимы и прыгающие тени, вероятно, ссорившихся обезьянок.

– А возможность самоубийства никто не допускал? – резко переменил тему Бертран, продолжая разглядывать пластину.

– Такая гипотеза рассматривалась адвокатом Фабиуса. Но она не имела никакой основы – ни моральной, ни материальной. У Сезара не было ни единой причины убивать себя…

– Как знать!

– Но что тогда могло статься с орудием убийства, с пистолетом – ведь причиной смерти была угодившая в грудь пуля?

– Открытое окно, деревья… Выброшенный в окно предмет могла задержать какая-нибудь ветка.

– Если помнишь, пуля поразила его, когда он стоял лицом к двери… К двери прихожей или же к двери гостиной… Как видишь, они располагаются рядом, в углу.

Коломба, вытерев слезы, тяжело вздохнула.

– Тебе уже лучше? – спросил Шарль.

– Да, – прошептала она с милой улыбкой.

– Ничего другого я и не желал! – признал Бертран.

– Какой вы славный и как я вас люблю, Бертран! – сказала девушка.

Не выпуская руки брата, она прислонилась щекой к груди жениха, когда тот вдруг предупредил:

– Внимание! Вернулись Сезар и его воспитанница!

Это объявление вынудило их снова подойти к пластине. Возобновив наблюдение, они постарались расположиться так, чтобы не оказаться между ней и «фотографическими» устройствами, к которым относилась не только камера, но и другая пластина люминита, вполне сравнимая с настоящей и перманентной камерой.

Надолго в кабинете опекуна Анриетта Делиль не задержалась. Она несла небольшие пакеты, наводившие на мысль о