Владимир Набоков: американские годы - Брайан Бойд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С середины июля по середину августа Набоковы жили в отеле «Бо сежур» на курорте Кран-сюр-Сьер в Вале. Вера выздоравливала, а Набоков ловил бабочек. Курорт показался ему унылым («Сегодня облака в три слоя и осины дрожат от холода»), и 18 августа они вернулись в «Монтрё палас»85.
В августе Набоков вычитывал сделанный Дмитрием перевод «Изобретения Вальса». Он надеялся в сентябре поехать в Лондон и поработать в Британском музее, но сотрудники музея не успели установить, какие бабочки из набоковского списка есть в их коллекции, и ему пришлось отложить поездку86.
В конце сентября в Америке была опубликована «Защита Лужина». В «Нью рипаблик» появилась громкая рецензия Джона Апдайка, в которой он называл Набокова «определенно… лучшим современным англоязычным прозаиком с американским гражданством… Он пишет прозу именно так, как ее и следует писать, — то есть экстатически. Своей интеллектуальной энергией и вдумчивой иронией его произведения превосходят все написанное в этом десятилетии, и едва ли вообще имеют прецедент в американской литературе»87.
Сразу же после выхода романа в свет приехала Джейн Хауард с фотографом Генри Гроссманом — брать интервью у Набокова для журнала «Лайф». Вопросы интервью она прислала ему за месяц, и Набоков отправил ей письменные ответы вместе с постскриптумом.
Дорогая мисс Хауард, позвольте добавить следующие три пункта:
1. Мои ответы должны быть опубликованы точно и целиком: дословно, если в виде цитаты; без искажения смысла, если нет.
2. Я должен видеть гранки — предпоследние и последние.
3. Я оставляю за собой право исправлять все фактические ошибки и обмолвки («Г-н Набоков — низкорослый человечек с длинными волосами» и т. д.)88.
Не испугавшись строгих наставлений, Джейн Хауард провела с Набоковым два дня и нашла его человеком занимательным и открытым, так что впоследствии она, как и многие другие интервьюеры, приезжала в Монтрё уже просто погостить. Когда она показала ему черновую версию интервью, Набоков настоял на том, чтобы она считалась с его представлениями о тактичности. Его дружелюбное, ласковое, самокритичное и деликатное письмо, в котором он едва ли не просит прощения за то, что ему приходится быть цензором, идет вразрез с образом самовлюбленного людоеда из Монтрё:
Спасибо, что позволили мне взглянуть на Ваши наброски. Я возвращаю их с моими пометами и вычеркиваниями. Я надеюсь, Вы не сочтете последние слишком обескураживающими. Вы прекрасно справились со своей работой, а я нет. Многое из того, что я Вам наговорил, было праздной болтовней, главным образом — неуклюжей попыткой между делом поразвлечь Вас и г-на Гроссмана.
Я плохой causeur[182] и поэтому всегда подготавливаю свои ответы к интервью в письменной форме; поскольку на это уходит очень много времени, я очень редко позволяю брать интервью. Некоторые вещи, которые я сказал, а Вы записали, совершенно непригодны для публикации. Я не могу публично обсуждать мою тучность. Я не хочу смущать героического и ныне больного космонавта, вспоминая сомнительную телевизионную программу. Я считаю неуместным говорить о моей родословной или о бабочках, носящих мое имя. Мне не хочется критиковать современных писателей. Я достаточно затеребил бедного Живаго…
Позвольте мне повторить, что было большим удовольствием пообщаться с Вами. Мы все трое получили огромное удовольствие от Вашего с Генри Гроссманом посещения. Пожалуйста, не обижайтесь на мои придирчивые и беспорядочные исправления. Я действительно очень старался, когда сочинял для Вас письменные ответы89.
ГЛАВА 20
«Ада» зарождается: Монтрё, 1964–1966
I
Еще в 1958 году Набоков начал собирать идеи для вымышленного трактата о времени. В начале 1963 года, год спустя после завершения «Бледного огня», он вернулся к своим заметкам о «природе времени». В 1964 году он полагал, что следующим его произведением станет «Ткань времени», и поведал репортерам о трудностях, сопряженных с этой книгой:
Трудность состоит в том, что я должен придумать своего рода научный трактат о времени, и затем постепенно превратить его в рассказ, который у меня уже задуман. Метафоры оживают. Метафоры постепенно превращаются в повествование, потому что говорить о времени, не используя сравнений или метафор, очень трудно. И моя цель — сделать так, чтобы эти метафоры, размножившись, постепенно оформились в самостоятельный рассказ, затем вновь распались, а завершалось бы все это довольно сухим, хотя серьезным и добросовестно написанным трактатом о времени. Все это так трудно сочинять, что уж и не знаю, что делать.1
Когда в сентябре 1964 года Джейн Хауард брала у него интервью, он рассказал и ей о своем новом замысле. Вернувшись в Америку, она послала ему «Естественную философию времени» Джеральда Уитроу, которая в свое время тоже влилась в привольное течение «Ады»2.
Еще в июле Вера писала Уолтеру Минтону, что ее муж «заканчивает» новую книгу. Но его дневники и рукописи свидетельствуют о том, что хотя он и рассчитывал на скорый прорыв, роман мало продвинулся за этот год, что неудивительно: все свободное от переводов, предисловий и интервью время он работал над «Бабочками Европы». Однако в конце сентября 1964 года, еще до того, как Джейн Хауард послала ему свой подарок, он всерьез приступил к «Ткани времени»3.
В середине октября он начертал на одной из карточек заглавие «Эксперимент» и начал записывать свои сны, чтобы проверить утверждение Дж.У. Данна, сделанное в «Эксперименте со временем»: время движется не только вперед, но и назад, и сны кажутся пророческими потому, что время в них зачастую течет в ином направлении — будущее предшествует настоящему. Набокову не удалось ничего доказать, но этот эксперимент строился вокруг его любимых совпадений, а кроме того, он начал анализировать свои собственные сны, разбив их на следующие категории: «1. Профессиональные (в моем случае: литература, преподавание и лепидоптера). 2. Мрачно-морочные сны (в моем случае кошмары фатидического знака, бред бедствий, угрожающие последовательности и загадки). 3. Очевидные влияния непосредственных занятий и впечатлений (Олимпийские игры и т. д.). 4. Воспоминания далекого прошлого (детство, школа, родители, эмигрантская жизнь). 5. „Предзнание“. 6. Эротическая нежность и душераздирающее умиление». Он отметил также «очень точное сознание времени по часам, но туманное ощущение течения времени» или «довольно последовательные, довольно отчетливые, довольно логичные (в особых пределах) размышления»4. Этот самоанализ послужил основой антифрейдистских лекций о сновидениях, которые Ван Вин читает в «Аде».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});