Метаморфозы вампиров (сборник) - Колин Уилсон

Паразиты же атаковали меня из-под того, что я знал о себе самом. Я как-то задумался об этом, но отложил проблему — и правильно, впрочем, — как требующую большей подготовки. Я довольно часто размышлял о том, что наша жизнь полностью основана на "недвижимости", которую мы считаем за нечто само собой разумеющееся. Для ребёнка это его родители и дом, позже приходят страна и общество. И на первых порах такая поддержка нам просто необходима. Ребёнок без родителей и постоянного жилья растёт, не чувствуя себя в безопасности. Ребёнок, у которого хорошая семья, возможно, позже станет осуждать своих родителей или даже оттолкнёт их совсем (хотя это вряд ли), но это происходит, только когда он достаточно силён, чтобы жить одному.

Все самобытные мыслители развиваются, отбрасывая эти "поддержки" одну за другой. Они могут продолжать любить своих родителей и страну, но они любят их с позиции силы — силы, которая начинается с отказа.

Однако, в действительности люди никак не могут научиться оставаться в одиночестве. Они ленивы и предпочитают поддержку. Человек может быть дерзновенным незаурядным математиком, и в то же время рабски зависеть от своей жены. Или он может быть сильным свободным мыслителем, получая при этом от восхищения нескольких своих друзей и учеников гораздо больше поддержки, чем даже сам мог бы признать. Короче, люди никогда не подвергают сомнению всесвои поддержки, лишь некоторые из них, продолжая остальные считать само собой разумеющимися.

Я был столь поглощён захватывающим изучением новых ментальных континентов, отвергая свою старую личность и её характерные черты, что совершенно не осознавал, что продолжаю всё также твёрдо стоять на десятках этих обыкновенных черт. Например, хотя я и чувствовал, что моя личность изменилась, чувство персонификации по-прежнему было сильным. Это чувство, будучи самым основополагающим, исходит от якоря, лежащего на дне глубочайшего моря. Я все ещё рассматривал себя как принадлежащего человеческой расе, как жителя Солнечной системы и Вселенной пространства и времени. Я считал пространство и время непреложным фактом и никогда не задавался вопросом, где был до рождения или где буду после смерти. Я даже не занимался проблемой собственной смерти, отложив это "на потом".

И сейчас Паразиты как раз и подобрались к этим глубинным якорям моей личности и начали их сотрясать. Не могу выразить это более ясно. Конечно же, они не могли подобраться к самим якорям, это было не в их силах, но они трясли цепи, так что я неожиданно осознал всю ненадёжность уровня, который до этого считал совершенно непоколебимым. Я задался вопросом: кто я? В глубочайшем смысле. Как смелый мыслитель отбрасывает патриотизм и религию, так и я отбросил все обычные вещи, придающие мне "личность": случайность времени и места моего рождения, случайность того, что я был человеком, а не собакой или рыбой, случайность моего сильнейшего инстинкта цепляться за жизнь. Сбросив все эти случайные "наряды", я стоял обнажённым до чистого сознания против всей Вселенной. Но здесь я вдруг понял, что это так называемое "чистое сознание" так же случайно, как и моё имя. Оно не может стоять против Вселенной, не наклеивая на неё ярлыков. Как оно может быть "чистым сознанием", когда я вижу один объект только как книгу, другой — только как стол? Моими глазами продолжала смотреть моя крошечная человеческая личность. И если бы я попытался проникнуть за неё, все стало бы совершенно пустым.

Все эти размышления я проделывал отнюдь не для развлечения: я пытался пробиться к какому-нибудь твёрдому основанию, где смог бы расположиться и противостоять Паразитам. Они были достаточно коварны, чтобы показать мне, что я стою над бездной. Я осознал, что мы лишь считаем время и пространство непоколебимыми — хотя после смерти они уже не властны над нами, — а то, что мы называем "существованием", означает существование только в этой Вселенной пространства и времени, отнюдь не являющейся абсолютом. Внезапно всё стало абсурдным. Поначалу мой желудок сковали ужас и слабость. Я понял, что всё, что в этом мире я считал непреложным, может быть поставлено под сомнение, что всё это может оказаться обманом. Как мыслитель, я впадал в старую романтическую привычку полагать, что разум находится за пределами всех превратностей тела, что он каким-то образом вечен и свободен — тело может быть банальным и малозначащим, а разум при этом глубок и всеохватывающ. Такой взгляд делает разум бесстрашным вечным зрителем. Но теперь я вдруг подумал: "Но ведь если Вселенная сама по себе случайна, то тогда и мой разум случаен и может быть разрушен, как и моё тело". Вот здесь и вспоминаются болезнь и бред, когда разум кажется менее надежным, чем тело, когда думаешь, что только прочность тела спасает разум от разрушения.

И эта бездна пустоты внезапно разверзлась подо мной. Она даже не повергала в ужас — это была бы слишком человеческая реакция. Я словно встретился с леденящей реальностью, которая заставляет всё человеческое казаться маскарадом, которая заставляет саму жизнь казаться маскарадом. Меня словно поразило в самую сущность моей жизни, в нечто, представлявшееся мне почти священным. Я чувствовал себя словно король, который всю свою жизнь отдавал приказания, незамедлительно выполнявшиеся, и который неожиданно попал в руки варваров, своими мечами выпускавших ему кишки. Это было столь ужасно и реалистично, что низвергло всё, чем я когда-либо был, превратило это в иллюзию. В тот момент мне стало совершенно безразлично, победят Паразиты или нет. Все мои силы, всё моё мужество улетучились. Я был подобен кораблю, напоровшемуся на скалу, и только тогда показавшему, насколько он уязвим.

Паразиты не нападали. Они наблюдали за мной, словно за корчащимся в муках отравленным животным. Я пытался собраться с силами, чтобы подготовиться к нападению, но был совершенно парализован и истощён. Это казалось бессмысленным — сила моего разума была против меня. Он созерцал эту пустоту не как в прежние дни, рассеянно моргая, но вперившись в неё немигающим взглядом.

Они совершили ошибку, не атаковав тогда. Они могли бы победить меня, так как я был почти полностью обессилен, и у меня не было времени на восстановление. Именно так они убили Карела Вейсмана — теперь я знал это точно: этот образ пустоты, полнейшего Ничто, ещё и вызывает мысль, что смерть просто не может быть хуже этого. Чувствуешь, что жизнь — всего лишь цепляние за тело со всеми его иллюзиями, взираешь на него, словно смотришь на Землю с космического корабля — только в этом случае знаешь, что возвращаться некуда.