Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Какие?

— Финансовые, любезный друг, финансовые, — отвечал мистер Пикквик, вынимая из кармана бумажник и пожимая руку своего адвоката. — Вы уж столько для меня сделали, что я едва ли когда расквитаюсь с вами, Перкер.

После этой маленькой прелюдии друзья серьезно занялись рассмотрением многосложных счетов и расписок, по которым мистер Пикквик с великим удовольствием заплатил своему адвокату значительную сумму денег в вознаграждение за его хлопоты и бескорыстные труды.

И лишь только они кончили этот счет, как за дверью раздался поразительно сильный стук, не умолкавший ни на одно мгновение, как будто кто-то решился раздробить и молоток, и дверную скобку.

— Что это такое? — воскликнул Перкер, быстро приподнимаясь с места.

— Стучатся в дверь, я полагаю, — сказал мистер Пикквик, как будто еще могло быть какое-нибудь сомнение в действительности этого стука.

Неугомонный стук возрастал с изумительной силой.

— Ах, боже мой! — сказал Перкер, позвонив в колокольчик. — Это в состоянии встревожить весь дом — Лоутон, разве вы не слышите?

— Сейчас выйду, — отвечал письмоводитель.

Стук между тем превратился в оглушительный бой, от которого наконец дверь зашаталась и задребезжали стекла.

— Это ужасно! — сказал мистер Пикквик, затыкая уши.

— Торопитесь, Лоутон, бога ради! — закричал Перкер.

Мистер Лоутон, умывавший тем временем свои руки за темной перегородкой, бросился к дверям, отворил их и сделался очевидцем явления, которое нужно будет описать в следующей главе.

Глава LIII. Объяснение необыкновенного стука в дверь и описание многих интересных предметов, имеющих, между прочим, отношение к мистеру Снодграсу и одной молодой леди

Предметом, представившимся глазам изумленного письмоводителя, был парень, необыкновенно жирный и толстый, в простом служительском костюме. Он стоял на половике, и глаза его смыкались как будто от непреодолимого влечения ко сну. Такого жирного парня Лоутон не видал во всю свою жизнь. Впрочем, во всех чертах его лица господствовало удивительное спокойствие, и бешеный стук, им произведенный, не объяснялся решительно ничем.

— Чего вам надобно? — спросил письмоводитель.

Необыкновенный парень не произнес в ответ ни одного слова; он дико моргнул глазами, и какой-то странный храп вырвался из его груди.

— Откуда вы, любезный? — спросил Лоутон.

Парень не сделал никакого знака. Он дышал очень тяжело; но во всех других отношениях оставался неподвижным.

Письмоводитель повторил вопрос в другой, третий, четвертый раз и, не получив никакого ответа, уже хотел затворить дверь, как вдруг парень широко открыл свои глаза, моргнул несколько раз, чихнул однажды и поднял свою руку, как будто для возобновления взбалмошного стука. Убедившись, однако ж, что дверь перед ним отворена на обе половинки, он осмотрелся вокруг себя с величайшим изумлением и, наконец, вперил глаза в лицо мистера Лоутона.

— Чего вы стучали здесь, как сумасшедший? — спросил письмоводитель сердитым тоном.

— Мой господин приказал мне не выпускать из рук молотка до тех пор, пока не отворят.

— Зачем это?

— Он боится, как бы я не заснул здесь перед дверью.

— Вот что! С каким же поручением вас прислали?

— Он там внизу.

— Кто внизу?

— A господин. Он желает знать, дома ли вы, сэр.

Мистер Лоутон выглянул на улицу из окна коридора.

У ворот стояла открытая коляска, и в коляске был какой-то пожилой джентльмен, бросавший вокруг себя беспокойные взоры. Лоутон махнул ему рукой, и при этом сигнале пожилой джентльмен немедленно выскочил из коляски.

— Это, что ли, ваш господин? — спросил Лоутон.

Жирный детина поклонился.

Дальнейшие расспросы были прерваны появлением старика Уардля, который, взбежав на лестницу, пошел, в сопровождении Лоутона, в комнату мистера Перкера.

— Пикквик! — воскликнул пожилой джентльмен. — Тебя ли я вижу, дружище? А я услышал только третьего дня, что тебя законопатили в тюрьму, любезный друг. Зачем вы посадили его, Перкер?

— Сам засел, почтеннейший, — отвечал Перкер с улыбкой, нюхая табак. — Я ничего не мог сделать: от рук отбился. Вы знаете, как он упрям.

— Знаю, да, разумеется, знаю, — отвечал пожилой джентльмен. — Ну, я все-таки рад, что вижу его. Теперь уж мы не выпустим его из виду.

С этими словами старик Уардль еще раз пожал руку мистеру Пикквику и сел в кресла, при этом его красное, добродушное лицо засияло самой дружеской улыбкой.

— Ну, так оно вот что, — сказал Уардль, — позвольте-ка вашего табаку, Перкер. — Должно быть, уж такие времена, что ли… просто из рук вон.

— Какие времена? — спросил мистер Пикквик.

— A ничего. Такие, вероятно, как и всегда. Девчонки все перебесились: вот что, любезнейший. Нового тут, конечно, ничего нет; а все-таки это сущая правда.

— Неужели вы и в Лондон приехали за тем, чтобы возвестить нам эту новость? — спросил Перкер.

— A как бы вы думали? Именно за тем, — отвечал Уардль. — Что Арабелла?

— Здорова как нельзя больше и будет очень рада видеть тебя, старый друг, — сказал мистер Пикквик.

— Черноглазая плутовка! — воскликнул мистер Уардль. — Сказать ли? Я ведь еще недавно сам рассчитывал на ней жениться. Но это не мешает мне радоваться ее счастью. Бог с ней. Если рассудить по совести, так оно и хорошо, что так случилось.

— Как вы узнали об этом? — спросил мистер Пикквик.

— Да как? Через своих девчонок, — отвечал Уардль. — Аребелла написала к ним третьего дня, что вот, дескать, она вступила в тайный брак без согласия отца своего мужа и что ты, дружище, отправился в Бирмингем хлопотать об этом согласии теперь, когда уж нельзя было не дать его. При этом известии я, натурально, счел со своей стороны необходимым заметить, что вот, дескать, так и так, и этак, что послушные дети не должны оскорблять своих родителей такими безумными выходками, что это ужасно, больно нестерпимо, и так далее; но все это, можете представить, не сделало ни малейшего впечатления на их слабые душонки: все равно, как будто я говорил этому дураку, Джо.

Здесь пожилой джентльмен приостановился, понюхал табаку, улыбнулся и потом продолжал:

— A штука, видите, в том, что у них на уме были своего рода проделки, о которых я ровно ничего не знал. Целые шесть месяцев мы бродили по минам, и вот наконец они взорвались.

— Это что значит? — воскликнул побледневший мистер Пикквик. — Неужели еще тайный брак?

— Нет, нет, до этого еще не дошло покамест. Нет.

— Что ж это такое? — спросил мистер Пикквик. — Я тут заинтересован сколько-нибудь?

— Как вы думаете, мистер Перкер, отвечать мне ему на этот вопрос?

— Как знаете. Отвечайте, почтеннейший, если это не может скомпрометировать вас.

— Ну, так слушай же, Пикквик, ты заинтересован тут, любезный друг.

— Неужели! — воскликнул мистер Пикквик с жадным беспокойством. — Какими же это судьбами?

— Ого! — сказал Уардль. — Нет, брат, ты слишком горяч, и уж я не знаю, право, рассказывать ли тебе эту историю. Вот если вы, Перкер, на всякий случай сядете здесь между нами, для предупреждения беды, так уж, пожалуй, расскажу.

Затворив дверь и подкрепив себя новой понюшкой из табакерки адвоката, пожилой джентльмен приступил к открытию своей тайны следующим образом:

— Дело в том, что дочь моя Белла… та, что вышла за молодого Трунделя, вы знаете…

— Да, да, мы знаем, — сказал мистер Пикквик с нетерпением.

— Очень хорошо, так прошу не перебивать меня. Дочь моя Белла, в ту пору, как сестра ее Эмилия, прочитав письмо Арабеллы, пошла спать с больной головой, — Белла, говорю я, подсела ко мне и повела речь об этой интересной свадьбе. — «Ну, папа, — говорит она, — что вы думаете об этом?» — «Я думаю, что это очень хорошо; все, надеюсь, будет к лучшему». Я отвечал на этот лад потому собственно, что в ту пору сидел я у камина и пил обыкновенным порядком свой гоголь-моголь. Обе мои девчонки, надо вам заметить, вылитые портреты своей покойной матери, и вот, как я становлюсь все старее и старее, мне приятно по вечерам сидеть с ними у камина и болтать о разных пустяках: голоса их, изволите видеть, и плутовские глазки живо напоминают мне счастливейшее время моей жизни, и я будто опять становлюсь молодцом, как в бывалые годы. — «Вот уж можно сказать, папа, что одна только любовь послужила основанием для этого брака», — сказала Белла после короткой паузы. — «Да, — говорю я, — так-то оно так, моя милая, только эти браки по любви не всегда бывают счастливы».

— Вздор, вздор! — перебил мистер Пикквик. — Я протестую против этого мнения.

— Очень хорошо: можешь протестовать, когда придет твоя очередь, только уж, пожалуйста, не перебивай меня, — отвечал Уардль.

— Прошу извинить, — сказал мистер Пикквик.

— Извиняю. Молчи и слушай. — «Это очень жаль, папа, что вы предубеждены против браков по любви», — сказала Белла, покраснев немного. — «О, нет, мой друг, я вовсе не предубежден, — отвечал я, потрепав ее по розовой щечке своей грубой, старческой рукой, — мне бы не следовало и говорить этого. Твоя мать вышла за меня по любви, и ты ведь тоже была влюблена в своего жениха». — «Я не об этом думаю, папа, — сказала Белла, — мне хотелось поговорить с вами об Эмилии».