Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке - Коллектив авторов История

В XVIII в. открытые мятежи провинциальных наместников случались не так часто. Для этого времени характерна иная картина: приказы Порты на местах, как правило, игнорировались, но обе стороны воздерживались от открытого конфликта. Многие паши были просто не в состоянии враждовать с центральным правительством из-за оскудения своих ресурсов. В таком же положении оказались и султанские власти. Для них основными соперниками вскоре стали аяны. Еще в середине столетия Порта была в состоянии посредством казней и конфискаций приостанавливать рост могущества отдельных аянских династий. Однако в 70-е годы отношения провинциальной знати с Портой достигли точки разрыва, а в 80-е — перешли в открытое и повсеместное противоборство. Это состояние воспринималось многими современниками как агония государства. На деле же в острых столкновениях различных сил выстраивалось новое соотношение группировок внутри правящего класса на провинциальном уровне и новая практика связей центра с периферией. Отныне она предполагала не только прямые, но и обратные связи, позволявшие новым провинциальным лидерам оказывать влияние на политику центра.

Обращение к европейскому опыту: «эпоха тюльпанов»

Среди множества правительственных акций, относящихся к описываемому времени, особое внимание привлекают нововведения и преобразования, отражающие знакомство османских политических деятелей с жизнью европейских стран и направленные на повышение авторитета центральной власти и улучшение деятельности системы управления. Одни исследователи склонны видеть в них свидетельства радикальных перемен в воззрениях османских государственных деятелей, другие интересуются ими, пытаясь определить возможности докапиталистического («традиционного») общества адаптироваться к меняющимся условиям существования, третьи объясняют их воздействием внешних сил. На деле же, во всяких начинаниях, касались ли они внешней или внутренней политики, приходится учитывать совокупное воздействие всех трех факторов.

Наибольшее внимание османских правителей на протяжении XVII–XVIII вв. было сосредоточено на проблеме возрождения былой военной мощи. Первоначально основные усилия обращались на восстановление тех институтов, которые когда-то обеспечивали успех завоевательных экспедиций, — сипахийского ополчения и янычарского корпуса. После заключения Карловицкого мира 1699 г. на первый план постепенно выходит идея усвоения опыта европейских держав. Инициаторами подобных проектов стали видные представители столичной бюрократической элиты, которых по современным меркам можно было бы назвать «западниками». Наряду с мероприятиями по поднятию боеспособности османской армии все большее внимание ими уделялось развитию дипломатических контактов с европейскими странами и заимствованию их достижений в науке и технике.

В самом начале века к сторонникам преобразований принадлежали известный дипломат Рами Мехмед-паша (1654–1703), ставший незадолго до своей гибели великим везиром, его личный советник Нефиоглу, занимавший пост реис-эфенди (руководителя дипломатической службы), главный драгоман Порты Александр Маврокордато (Шкарлат), будущий молдавский господарь Дмитрий Кантемир. Последний в одной из своих работ описывал Нефиоглу как человека с широким кругозором, пытавшегося сочетать элементы восточной и западной культур и потому выучившего латынь. Одним из самых просвещенных людей в османской столице считался выходец с острова Хиос А. Маврокордато (1637–1709), получивший образование в университетах Рима и Падуи и преподававший риторику в греческой школе при Константинопольской патриархии.

Воздействие идей и взглядов ученого грека ощущается в трудах Дм. Кантемира (1673–1723) и его современника Николая Маврокордато (1670–1730), унаследовавшего от отца должность главного переводчика Порты. Участвуя в переговорах о заключении Пожаревацкого мира в 1718 г., Николай сблизился с будущим великим везиром Ибрагимом Невшехирли (1662/3-1730) и стал его ближайшим советником. Суть рекомендаций драгомана, по сообщениям А.А. Вешнякова, состояла в том, чтобы избегать конфронтации с европейцами и занимать людей войной в Иране, искоренять возможных соперников и насаждать свои креатуры, не вступать в конфронтацию с улемами, поскольку «оное наибольшую силу имеет в поведении народного лехкомыслия», активно вести строительство дворцов, «дабы был случай к движению и обращению денег в народе, всего бы была дешевизнь по изобилию, а паче в пище», наконец, ублажать султана, развлекая его «разными забавами и веселиями». При всей тенденциозности картины, нарисованной дипломатом со слов восхваляемого им персонажа, в ней есть и рациональное содержание. Несомненно, отношения Ибрагима Невшехирли и драгомана Порты были схожи со связями, сложившимися между Рами Мехмед-пашой и Александром Шкарлатом. В их основе лежал интерес части правящей верхушки к жизни Европы. Со времени Пожаревацкого мира завязались контакты великого везира с другими «западниками», а также с французским послом де Боннаком. При участии последнего было направлено во Францию торжественное посольство во главе с Йирмисекиз Челеби Мехмед-эфенди (ум. 1732). Помимо официальных задач (переговоры о заключении союза с Францией против Австрии) турецкий посол должен был, по указанию великого везира, «разузнать о средствах культуры и образования во Франции и сообщить о тех, которые можно было применить».

Сведения о первых «западниках» позволяют предполагать, что приобщение османской элиты к достижениям европейской цивилизации шло преимущественно через ее контакты с просвещенными фанариотами — жителями греческого квартала Стамбула, поставлявшего Порте кадры драгоманов, господарей Валахии и Молдовы, дипломатических агентов. Другим источником информации стали донесения османских послов, направляемых в европейские страны. Практика регулярной отправки таких посольств начала складываться со второй половины XVII в., но особенно частыми подобные посольские поездки стали при великом везире Ибрагиме Невшехирли. Среди них можно назвать миссии дефтердара Ибрагим-паши в Вену (1719), Йирмисекиз Челеби Мехмед-эфенди во Францию (1720–1721), Нишли Мехмед-аги (1722–1723) и миралема Мехмед-аги (1729) в Россию, Мустафы Козбекчи в Швецию (1726), пребывание в Вене первого турецкого резидента Омер-аги (1725–1732). Значение этих посольств выходило далеко за рамки обычных дипломатических акций Порты. Прежде всего они способствовали преодолению традиционного для османских политиков убеждения в превосходстве «Дар-уль-ислама» (мира ислама). Существование многочисленных копий сефаретнаме (отчета о пребывании в стране) Йирмисекиз Челеби Мехмед-эфенди, одного из наиболее известных «западников» того времени, весьма показательно. Ведь основу этого произведения составило не изложение дипломатических переговоров, а описание того, что показалось послу достопримечательным и вызвало его восхищение (загородные резиденции короля, смотры войск, опера, игра на органе, Академия наук с ее приборами, ботанический сад, телескоп, развлечения французской знати). По такому же принципу создавались и другие сефаретнаме, определившие отдельный жанр турецкой литературы, где путевые заметки занимали больше места, чем перечисление того, что сделал сам посол.

«Наконец, осмотрев адмиралтейство, мы вернулись в Петербург и вслед за тем были приглашены посетить дом диковинок (Кунсткамеру), библиотеку и типографию… Мы отправились сперва в их типографию, которая представляет собой огромное удивительное предприятие, расположенное в трехэтажном здании, имеющем до ста комнат. Каждая комната была заполнена бесчисленными типографскими инструментами. Формами и оттисками, огромным количеством людей, занятых печатным искусством и отделыванием картин. Когда упомянутый церемониймейстер Юргаки (капитан Чичерин) был спрошен: “Не является ли бесполезным и никчемным делом загромождение дворца, расходование инструментов и припасов, а также столь щедрое расточительство людских сил?” — то в ответ было сказано: “Эта типография не является бесполезной и ненужной. Помимо того, что она составляет значительную статью доходов нашей казны, несколько тысяч бедняков, занятых работой в ней, получают от нее средства для своего существования. И кроме того, — утверждал он, — это искусство крайне полезно и необходимо для государства”» (Тверитинова А.С. Извлечение из описания посольства в Россию Шехди Османа в 1758 г. // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1969. Т. II. С. 300–301).

Еще одним источником информации о Европе были сами европейцы, перешедшие на службу к Порте. Один из таких «ренегатов», итальянец из Ливорно, известный под именем Мехмед-аги, стал автором проекта по организации суконных мануфактур в Салониках и Эдирне, который пытался осуществить Рами Мехмед-паша. Другие выходцы из Европы были причастны к различным предложениям о реорганизации османской армии по европейским образцам. В конце 1710 г. австрийский посланник в Стамбуле И. Тальман сообщал в Вену, что обретавшийся в Бендерах при шведском короле Карле XII поляк Станислав Понятовский через французского посла П. Дезальёра передал тогдашнему великому везиру Балтаджи Мехмед-паше проект, объяснявший «как в короткое время сделать турецкое войско регулярным и непобедимым». Вряд ли у Балтаджи, занятого начавшейся русско-турецкой войной, было достаточно времени и желания знакомиться с подобным документом, но сама акция породила опасения Тальмана, что под шведским руководством османское войско переймет европейские навыки ведения боевых действий и вновь станет «страшной опасностью для христиан». С этого времени австрийские резиденты в Стамбуле бдительно следили за каждым шагом Порты в направлении военных преобразований и предпринимали всяческие усилия, чтобы не допустить их реализации. Заинтересованность Венского двора определялась также тем, что ряд аналогичных проектов был прямо или косвенно связан с именем князя Ференца II Ракоци (1676–1735), руководителя антигабсбургского восстания венгров в 1703–1711 гг., получившего затем убежище на территории Османской империи. Именно с ним вел переговоры другой великий везир Шехид Али-паша относительно создания корпуса регулярных войск из христиан и мусульман под командованием самого князя. Однако Ракоци прибыл в султанские владения только в октябре 1717 г., спустя год после гибели Али-паши, когда война Османской империи с Австрией и Венецией была фактически завершена и шли переговоры о мире.