Хемингуэй - Максим Чертанов

Он вовсе не нуждался в деньгах «отчаянно», в действиях Райса не было ничего постыдного, а фраза о помощи правительству, вероятно, была ироничной, но это доказывает, как болезненно щепетилен он был даже в полном рассудке; неудивительно, что под конец жизни эта черта в нем развилась. 4 декабря 1960 года он написал странный документ, известный как «Меморандум для тех, кого это касается», где говорилось: «Моя жена Мэри никогда не знала и не предполагала, что я совершал какие-либо незаконные действия. Она не была в курсе моих финансовых дел, как и отношений с кем-либо… Она не знала ничего о моих преступлениях или незаконных действиях, имела лишь самое общее представление о состоянии моих финансов, и только помогала мне составлять налоговые декларации на основании данных, которые я ей предоставлял». «Те, кого это касается» — очевидно, Бюро налоговых проверок, чьи агенты чудились ему повсюду: однажды, увидев, что в здании кетчумского банка вечером горит свет, он решил, что это агенты проверяют его счета.

Он оставил вдове почти полтора миллиона долларов; после всех выплат ей досталось около миллиона. У него имелся внушительный и разумно составленный портфель акций 36 успешных компаний, включая «Кодак», «Дженерал моторс», «Бетлехем стил», Американскую телефонную и телеграфную компанию. При этом он утверждал, что разорен и его семье негде жить. Тилли Арнольд, однако, свидетельствует, что, несмотря на эти, высказываемые каждому встречному, жалобы, он незадолго до смерти предлагал ей денежную помощь.

Боялся он и другого государственного органа — ФБР: говорил, что находится «под колпаком» за «старые грехи» и агенты следуют за ним по пятам. Впервые эти страхи проявились летом 1948-го, когда он писал Виртелу, что их переписку перлюстрируют, и говорил окружающим, что распознает агентов ФБР в толпе; поскольку к тому же периоду относится возникновение «финансовых страхов» и рассказы о «26 убитых фрицах», можно предположить, что душевное заболевание началось именно тогда. Потом страхи утихли и до 1959 года не возобновлялись в такой форме, чтобы это вызвало беспокойство окружающих, хотя Хотчнеру он всегда говорил, что его телефонные разговоры прослушиваются. Знакомые вспоминают, что с конца 1950-х он в ресторанах садился спиной к стене, с испугом вглядываясь в каждого входящего. Достоверно известно по меньшей мере о двух эпизодах 1960–1961 годов, когда он «разоблачил агентов ФБР»: в ресторане схватил официанта за руку и закричал, что тот следит за ним, в другой раз заподозрил пару коммивояжеров в баре. Когда жена везла его в Кетчум, он, по ее словам, оглядывался, утверждая, что за ними следует автомобиль с агентами. Есть изыскатели, полагающие, что ФБР действительно за ним следило, например, Сирулес и беллетрист Симмонс. Для таких утверждений были причины — но о них чуть позже.

Еще один повод для страхов — Валери. После Гаваны она жила в Нью-Йорке, училась в Академии драматического искусства (платил Хемингуэй), работала в журнале «Ньюсуик», получила вид на жительство, но Хемингуэй считал ее «нелегалкой» и говорил, что из-за нее его преследует еще один страшный государственный орган — Бюро по иммиграции. (В Кетчум Валери не приехала. В книге она писала: «Эрнест понял, что больше не нуждается во мне», — но в поздних интервью говорила иное: Мэри «отдалила» ее от мужа и она не приезжала в Кетчум потому, что ее «исключили из круга» и «подвергли остракизму». А Хотчнеру Папа говорил, что Валери, возможно, тоже служит в ФБР…)

Осень 1960 года была очень тяжелой — Хотчнер, прибывший по просьбе Хемингуэя (Мэри, ревновавшая ко всем, неохотно дала на это разрешение), обнаружил его истерзанным страхами. Давление поднялось до критического, речь затруднена. Не зная о болезни, приехали профессора из университета Монтана, Сеймур Бетски и Лесли Фидлер, чтобы просить писателя прочесть лекцию, и были шокированы его видом: по словам Бетски, лицо его было красным и опухшим, руки и ноги, напротив, истощены, он едва ходил, с трудом складывал фразы, выглядел «дряхлым библейским старцем», но был трезв и вел себя «со старосветской учтивостью».

Было ясно, что ему нужно в больницу, но какую? Его психическое состояние пугало Сэвирса, Мэри и Хотчнера больше, чем физическое, и они решили поместить больного в такую клинику, где наряду с терапевтическим лечением провели бы психиатрическое. Убедить в этом самого больного удалось — по словам Мэри и Хотчнера, во всяком случае, — без особого труда. Рассматривались две больницы: братьев Маннингер и братьев Майо. Первая была более известной, но Мэри предпочла вторую. Многие биографы считают это ее главной ошибкой, если не преступлением, а врачей из Майо называют шарлатанами. Вообще-то Майо представляет собой всемирно известную сеть медицинских учреждений, а клиническая больница Майо входит в перечень топ-клиник США. Но по психиатрии она никогда не занимала первых мест. Причину, по которой Мэри ее выбрала, назвал Хотчнер (Мэри его не опровергала) — стремление избежать огласки. Клиника Маннингеров была в Нью-Йорке, у всех на виду. А клиника Майо находилась в отдаленном городке Рочестер, штат Миннесота.

Тридцатого ноября 1960 года Сэвирс на самолете отвез больного в Рочестер (Мэри для конспирации приехала отдельно). По словам Сэвирса, Хемингуэй во время полета был в хорошем настроении, надеялся вылечиться, в клинике вел себя кротко и тихо. Его зарегистрировали под именем Сэвирса (тоже для секретности) и официально приняли для лечения гипертонии, о психическом заболевании не упоминалось. Вели его два врача: терапевт Хью Батт и психиатр Ховард Роум. Давление было 220 на 150, была также диагностирована почечная недостаточность, не говоря уж о больной спине, конечностях и последствиях черепно-мозговых травм и ожогов. Одной из самых серьезных проблем было подозрение на диабет. Доктор Эррера давно предполагал наличие «бронзового диабета», или гемохроматозиса, при котором избыточное накопление железа в организме нарушает деятельность поджелудочной железы, мозговую деятельность и приводит к депрессии. Это заболевание наследственное; им, как считается, страдал Кларенс Хемингуэй. Его сын о подозрениях Эрреры знал. Чтобы проверить наличие гемохроматозиса, делают биопсию печени. Этот метод тогда уже использовался в клинической практике, но к Хемингуэю его не сочли нужным применить.

Больной, по рассказам персонала, был учтив, любезен, подружился с медсестрами, но настроение его было подавленным. Первоначально его психическое состояние сочли следствием алкоголизма и бесконтрольного приема лекарств — более двадцати лет он в больших количествах употреблял секонал, резерпин, тестостерон, риталин и выпивал, по словам Патрика, «кварту виски в день». Некоторые современные медики полагают, что прием резерпина, прописанного Эррерой для снижения давления, и был главной причиной депрессии — из-за этого побочного эффекта резерпин давно ушел из клинической практики. Опасные гипотензивные лекарства заменили другими, алкоголь исключили напрочь, давление удалось снизить, физическое состояние улучшилось, но подавленность не проходила. Тогда доктор Роум поставил диагноз: биполярное психическое расстройство (тогда его называли маниакально-депрессивным психозом — МДП).