Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Уинстон Черчилль

Когда мы собрались на второе заседание в 5 часов дня 18 июля, я сразу же поставил другой вопрос, который, хотя и не значился в повестке дня, все же имел непосредственное значение. В Тегеране представителям печати было очень трудно пробраться поближе к месту совещания, а в Ялте это вовсе было невозможно. Но сейчас в районе совещания сновало 180 журналистов, находившихся в состоянии крайнего возмущения. Они располагали сильным оружием и кричали со страниц всей мировой печати, что им не предоставляют никаких возможностей. Сталин спросил, кто пустил их сюда. Я объяснил, что они находятся не в районе расположения делегаций, а главным образом в Берлине. Конференция могла успешно работать только в обстановке спокойствия и секретности, которые нужно было соблюдать любой ценой, и я предложил встретиться с представителями печати самому и объяснить им, почему их приходится не допускать и почему ничего нельзя разглашать до окончания конференции. Я выразил надежду, что их примет и Трумэн. Печать нужно было успокоить, и я считал, что если ее представителям объяснить всю важность секретности и спокойной обстановки для успеха совещания, то они примирятся с тем, что их не допускают.

Сталин с раздражением спросил, что нужно всем этим журналистам, а Трумэн сказал, что у каждого из нас имеется свой представитель для связи с печатью. Мы договорились не допускать представителей печати на совещания и больше не возвращаться к этому вопросу. Я подчинился большинству, но считал и до сих пор считаю, что лучше было бы публично объяснить все это.

Затем министры иностранных дел представили свой план pазработки европейских мирных договоров. Совет по-прежнему будет состоять из министров иностранных дел пяти держав, перечисленных президентом, но только те страны будут участвовать в составлении условий договора, которые подписали условия капитуляции, навязанные данному вражескому государству. На этот счет также было достигнуто согласие, но меня обеспокоило американское предложение предоставить эти условия Объединенным Нациям. Я отметил, что если это означает необходимость консультироваться с каждой из стран Объединенных Наций, то это будет длительная и трудная процедура, и мне не хотелось бы соглашаться с этим. Бирнс[130] сказал, что мы связаны декларацией Объединенных Наций, но и он сам, и Сталин признали, что к Объединенным Нациям можно обратиться только после того, как пять держав договорятся между собой. Я больше не настаивал.

Затем подошли к вопросу о Германии. Вопрос о конкретных полномочиях Контрольного совета, экономические вопросы, вопрос о судьбе нацистского флота не были готовы к обсуждению. «Что подразумевается под Германией?» —спросил я. «То, что от нее осталось после войны», — сказал Сталин. «Германия 1937 года», — сказал Трумэн. Сталин заявил, что от войны никуда не денешься. Страны больше не существует. Нет ни определенных границ, ни пограничной охраны, ни войск, а есть лишь четыре оккупационные зоны. В конце концов мы договорились принять в качестве отправной точки Германию 1937 года. Это откладывало окончательно решение проблемы, и мы обратились к Польше.

Сталин предложил немедленно передать люблинским полякам «все акции, фонды и всякую другую собственность, которая принадлежит Польше и еще находится в распоряжении польского правительства в Лондоне, в какой бы форме эта собственность ни была, где бы она ни находилась и в чьем бы распоряжении эта собственность ни оказалась в настоящий момент». Он также хотел, чтобы польские вооруженные силы, в том числе военно-морской флот и торговый флот, были переданы люблинским полякам. Это заставило меня выступить с довольно пространной речью.

Все бремя лежало на плечах англичан. Когда Польша была оккупирована и они были изгнаны из Франции, многие поляки укрылись в нашей стране. Правительству в Лондоне не принадлежала сколько-нибудь значительная собственность. Я сказал, что, как полагаю, в Лондоне и Канаде находится примерно 20 миллионов фунтов стерлингов золотом. Это золото было заморожено нами, поскольку оно принадлежало Центральному банку Польши. Размораживание и передача этого золота Центральному банку Польши должны происходить нормальным образом, как это принято обычно. Оно не является собственностью польского правительства в Лондоне, и последнее не может распоряжаться им. В Лондоне, правда, есть польское посольство, которое может быть предоставлено в распоряжение польского посла, как только новое польское правительство решит направить такового в Англию, и чем скорее это будет сделано, тем лучше.

В связи с этим можно спросить, каким образом финансировалось польское правительство в течение пяти с половиной лет своего пребывания в Соединенном Королевстве. Дело в том, что оно пользовалось поддержкой английского правительства. Мы выплатили полякам около 120 миллионов фунтов стерлингов для финансирования их армии и дипломатической службы и для того, чтобы дать им возможность позаботиться о поляках, нашедших в нашей стране убежище от гитлеровской чумы. Когда мы дезавуировали польское правительство в Лондоне и признали новое, временное польское правительство, было решено выплатить трехмесячное жалованье и уволить всех его служащих. Их нельзя было увольнять без оплаты, и этот расход пал на Англию,

Затем я попросил разрешения президента осветить важный вопрос, ибо наша позиция в нем была особой, а именно, вопрос о демобилизации или возвращении на родину польских вооруженных сил, участвовавших вместе с нами в войне. Когда пала Франция, мы эвакуировали всех поляков, которые захотели эвакуироваться — около 45 тысяч человек, — и создали из этих людей и из других, прибывших через Швейцарию и иными путями, польскую армию, составившую в конце концов около пяти дивизий. В Германии находилось около 30 тысяч польских войск, а в Италии — польский корпус из трех дивизий, среди которых происходило брожение умов и которые пребывали в подавленном моральном состоянии. Эта армия, насчитывавшая, включая фронтовые и тыловые части, более 180 тысяч человек, сражалась как в Германии, так и в Италии, проявив исключительную храбрость, и была хорошо дисциплинирована. В Италии она понесла большие потери и удерживала свои позиции с таким же упорством, как и другие войска на Итальянском фронте. Таким образом, здесь была замешана честь правительства его величества. Эти войска храбро сражались бок о бок с нашими в то время, когда не хватало обученных войск. Многие поляки сложили головы, и если бы я даже не дал обязательств на этот счет в парламенте, то мы все равно хотели бы относиться к ним почтительно.

Сталин с этим согласился, и я заявил далее, что наша политика состоит в том, чтобы убедить как можно больше поляков, и не только солдат, но и гражданских служащих бывшего польского правительства, вернуться в свою страну. Но нам нужно немного времени для того, чтобы преодолеть стоящие перед нами трудности.

За последние два месяца положение в Польше значительно улучшилось, и я от души надеялся на успех нового правительства, которое, хотя и не являло собой всего того, чего мы хотели бы в нем видеть, все же было большим шагом вперед и появилось в результате кропотливой работы трех великих держав. Я сообщил палате общин, что если найдутся такие польские солдаты, которые сражались на нашей стороне и не хотят возвращаться, то мы примем их в Британской империи. Конечно, чем лучше будет положение в Польше, тем больше поляков захочет возвратиться, и было бы хорошо, если бы новое польское правительство гарантировало им средства к существованию и свободу и не преследовало их за их прошлые связи. Я выразил надежду, что с улучшением положения в Польше большинство этих людей возвратится и станет хорошими гражданами страны своих отцов, освобожденной храбрыми русскими армиями.

Сталин сказал, что он понимает, какие проблемы стоят перед нами. Мы дали убежище бывшим правителям Польши, и, невзирая на наше гостеприимство, они создали для нас много трудностей. Но лондонское польское правительство все еще существует. У него есть возможности продолжать свою деятельность в печати и другими средствами, и у него есть свои агенты. Это производит плохое впечатление на всех союзников.

Я сказал, что мы должны считаться с фактами. Лондонское правительство было ликвидировано в официальном и дипломатическом смысле, но невозможно помешать отдельным его членам жить и разговаривать с людьми, в том числе с журналистами и своими бывшими сторонниками. Кроме того, нам нужно обходиться осторожно с польской армией, ибо если неправильно обходиться с ней, то может возникнуть бунт. Я попросил Сталина доверять правительству его величества в этом отношении и дать нам время. С другой стороны, должно быть сделано все, дабы Польша стала такой, чтобы поляки захотели в нее вернуться.