Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

– Ладно, – сказал я, все еще не в силах успокоиться, – пусть всего лишь элементы этого стреляли в нас и убивали… Секундочку… Что ты имела в виду? Что значит «из Ватикана или откуда-то еще»? По-твоему, есть еще другие, кто отдает приказы? Другие, не Ватикан?

Энея передернула плечами. Движение грациозное, но меня это всегда приводило в бешенство. Одна из ее наименее приятных подростковых привычек.

– Разве есть другие? – спросил я требовательно и куда более резко, чем имел обыкновение говорить с моим юным другом.

– Всегда есть другие, – спокойно сказала Энея. – Рауль, они были правы, когда пытались отловить меня. Или убить.

И во сне – как и наяву – я поставил чашку с чаем на пол и уставился на нее.

– Ты говоришь, что ты… и я… что нас нужно поймать… или убить? Как зверей? И что они правы?

– Конечно, нет. – Энея скрестила руки на груди. В холодном ночном воздухе от чашек поднимался пар. – Я хочу сказать, Орден был вправе – с их точки зрения – прибегнуть к экстраординарным мерам, чтобы остановить меня.

Я покачал головой:

– Что-то я не помню, чтобы ты говорила что-нибудь этакое, ради чего за тобой следовало высылать в погоню целую эскадру звездолетов. Знаешь, детка, самым еретическим твоим высказыванием была фраза, что любовь – движущая сила Вселенной, как гравитация или электромагнитное взаимодействие. Но это просто…

– Чушь? – спросила Энея.

– Демагогия, – поправил я.

Энея улыбнулась и взъерошила свои короткие волосы.

– Рауль, друг мой, не того, что я говорю, они страшатся. А того, что делаю. Чему учу… делая… прикасаясь…

Я посмотрел на нее. Я уже почти забыл всю чепуху о Той-Кто-Учит в «Песнях» – эпической поэме Мартина Силена. Энея – и есть тот самый мессия, чей приход описан в пророчествах старого поэта двести лет назад… или даже больше. Пока вроде бы ничто не указывало на то, что в Энее исполнится пророчество о новом мессии… ничто – или почти ничто… она ведь вышла из Сфинкса в Долине Гробниц Времени на Гиперионе, и с чего бы вдруг Ордену неотступно преследовать и пытаться убить ее… и меня – того, кто оберегал ее на тернистом пути к Старой Земле.

– Что-то я не слышал в твоих поучениях ничего такого еретического или уж очень опасного, – мрачно сказал я. – Впрочем, я также не заметил, что ты делала что-либо, представляющее угрозу этой их Священной Империи.

Я всматривался в далекие огоньки Талиесинского братства. Пустыня кругом – пустыня и темнота ночи. И сейчас, в ультраморфном сне – и не во сне даже, а в воспоминании, – я словно видел себя со стороны, из темноты ночи наблюдая за происходящим в освещенной хижине.

Энея покачала головой и отпила глоток чая.

– Ты, может, и не видишь, Рауль, а они – видят. Они уже относятся ко мне как к заразе. И они правы… именно это я и есть – для Церкви я именно вирус, как в древности вирус иммунодефицита на Старой Земле или Красная Смерть, прокатившаяся после Падения по Окраине… Вирус, который проникает в каждую клетку организма и репрограммирует ДНК этих клеток… или хотя бы достаточное количество клеток, чтобы организм сбился с толку, стал слабеть… и погиб.

В моем сне я парил над шатром Энеи, как ястреб в ночи, кружа в вышине среди чужих звезд над Старой Землей, и видел нас – девочку и мужчину, – сидящих при свете керосиновой лампы, как заблудшие души в затерянном мире, как, впрочем, оно и было.

Еще два дня боль то захватывала, то отступала от меня, и я безвольно плыл по течению, то погружаясь в беспамятство, то приходя в себя, как лодка в океане. Я пил очень много воды – женщины в голубом приносили мне воду в стеклянных бокалах.

Я брел до туалета и мочился через фильтр – хотел поймать камень, вызывающий эту дикую пульсирующую боль. Камня не было. И каждый раз я был вынужден возвращаться в кровать и ждать следующего приступа. И мне не приходилось ждать напрасно. Даже тогда я сознавал, что в этом весьма мало героики настоящего приключения.

Перед уходом – доктор отправилась к месту аварии скиммера дальше по реке – мне дали понять, что и у охранника, и у приходского священника есть комы и что, если со мной возникнут проблемы, они немедля сообщат на базу. Доктор Молина уведомила, что мне будет очень плохо, если командованию Флота придется снять с маневров скиммер, чтобы экстренно доставить арестованного. Кроме того, она велела мне пить как можно больше воды и почаще мочиться. Если камень так и не выйдет, она поместит меня в тюремный лазарет на базе и разрушит камень ультразвуком. Она оставила четыре дозы ультраморфа женщине в голубом и ушла не попрощавшись. Охранник – лузианин средних лет, вдвое тяжелее меня, с игольником в кобуре и нейростеком на поясе – заглянул в комнату, сердито глянул и вернулся на пост у входной двери.

Пора уже перестать называть главу дома «женщиной в синем». Первые несколько часов боли она была для меня только женщиной в синем – кроме того, что была моей спасительницей, конечно, – но уже в первый день я узнал, что зовут ее Дем Риа. Я узнал также, что ее главный брачный партнер – другая женщина, Дем Лоа, и еще есть молодой мужчина, третий в их брачной триаде, Алем Микайл Дем Алем; и что девочка-подросток, Сес Амбре, дочь Алема от предыдущего брака, а бледный мальчик, совсем лысый – которому на вид около восьми стандартных лет, – дитя этого союза, хотя я так и не выяснил, кто его биологическая мать… Его звали Бин Риа Дем Лоа Алем, и он умирал от рака.

– Наш деревенский доктор, старейшина… он умер в прошлом месяце, и замены ему не нашлось… прошлой зимой отправил Бина в нашу больницу в Кероа-Тамбат, но они только назначили лучевую и химиотерапию и посоветовали надеяться на лучшее, – рассказывала Дем Риа, сидя у моей постели.

В тот день Дем Лоа пристроилась рядом, на другом стуле с прямой спинкой. Я спросил о мальчике, чтобы не обсуждать собственные проблемы. Солнечный свет ложился густыми, красными как кровь мазками на глинобитные стены, и изысканные одежды женщин переливались всеми оттенками глубоких тонов кобальтовой сини. Кружевные занавеси дробили лучи на свет и тени, создавая диковинный узор. Мы болтали в промежутках между приступами боли. Спина болела так, словно по ней врезали тяжелой дубинкой, но это было еще вполне терпимо, если сравнивать с резким, пронизывающим ожогом боли, когда камень сдвигался. Доктор сказала, что боль – хороший признак, когда так болит, значит, камень движется. Постепенно основной очаг боли переместился в низ живота. Но доктор еще сказала, что, чтобы камень прошел, могут потребоваться месяцы, и это еще в том случае, если камень окажется достаточно маленьким, чтобы выйти самостоятельно. А многие камни, подчеркнула она, приходится распылять или удалять хирургическим путем… Я заставил себя переключиться и дальше обсуждать здоровье ребенка.