Шантарам - Грегори Робертс

Осознав, что он попал в силки, расставленные для поимки Хабиба, и почувствовав враждебность задержавших его людей, Кадербхай всё же пытался мирно расстаться с ними. Отдав четырёх лошадей в качестве выкупа, он собрал своих людей в путь. Они уже почти покинули эту враждебную местность, когда в небольшом ущелье прогремели первые выстрелы. Ожесточённый бой шёл около получаса и, когда он закончился, Назир насчитал в колонне Кадера восемнадцать трупов. Некоторых убили, пока они лежали ранеными — у них были перерезаны глотки. Назир и Ахмед Задех уцелели только потому, что попали в месиво лошадиных и человеческих тел и казались мёртвыми.

Одна из лошадей пережила эту бойню, получив серьёзное ранение. Назир сумел поставить животное на ноги, привязал к его спине мёртвого Кадера и умирающего Ахмеда. Лошадь с трудом брела сквозь снег день и половину ночи, а потом рухнула и умерла почти в трёх километрах от нашего лагеря. После этого Назир тащил по снегу оба тела, пока мы его не обнаружили. Он не имел ни малейшего понятия, что приключилось с теми людьми Кадера, которых он не досчитался: то ли они сбежали, то ли были взяты в плен. Одно он мог сказать наверняка: на убитых врагах он видел форму афганской армии и какую-то новую русскую экипировку.

Сулейман и Халед Ансари предполагали, что миномётная атака на наши позиции была связана с боем, унесшим жизнь Абдель Кадера. Возможно, отряд афганской армии перегруппировался и шёл по следам Назира или воспользовался информацией, выбитой из пленных. Сулейман допускал, что последуют новые атаки, но сомневался в возможности полномасштабного фронтального штурма наших позиций. Подобное нападение могло стоить многих жизней и не достичь поставленной цели. Если афганское армейское подразделение поддерживали русские, то при достаточно хорошей видимости могла последовать атака вертолётов. Так или иначе, потери у нас были неизбежны, а в конечном счёте мы могли потерять и весь свой лагерь.

После долгого обсуждения всех немногих оставшихся у нас вариантов, Сулейман решил предпринять две контратаки с использованием наших собственных миномётов. Для этого нам требовалась достоверная информация о вражеских позициях и их боеспособности. Сулейман уже давал инструкции молодому кочевнику-хазарейцу по имени Джалалад, собираясь отправить его в разведку, но вдруг застыл, как вкопанный, глядя на вход в пещеру. Мы повернулись и замерли, разинув рты: в отверстии входа, в овальной рамке света возник силуэт какого-то дикого, одетого в лохмотья человека. Это был Хабиб. Он загадочным образом проскользнул в лагерь, не замеченный часовыми, что было нелёгкой задачей, и теперь стоял в паре шагов от нас. Я схватился за оружие и, к моей радости, не только я один.

Халед рванулся к нему с такой широкой радостной улыбкой, что я вознегодовал на него и Хабиба, эту улыбку вызвавшего. Втащив безумца в пещеру, Халед усадил его рядом с ошарашенным Сулейманом. А потом Хабиб заговорил, совершенно спокойно и внятно.

Он сказал, что видел вражеские позиции и оценил их надёжность. Хабиб наблюдал миномётный обстрел нашего лагеря, а затем подполз к расположению неприятеля так близко, что слышал, как они обсуждали, что готовить на обед. Он брался показать нам места с хорошим обзором, откуда мы могли бы нанести удар из миномётов по вражескому лагерю и уничтожить его. Хабиб дал нам понять, что тех, кто не будет убит сразу, придётся отдать ему. Такова была его цена.

Предложение Хабиба обсуждалось открыто, в его присутствии. Одних беспокоило, что мы отдаём себя в руки того самого безумца, чьи чудовищные злодеяния привели войну в нашу пещеру. Если мы свяжемся с Хабибом, говорили они, это не принесёт удачу: зло, воплощённое в нём, сулит нам несчастье. Других волновало, что мы убьём так много афганцев, солдат регулярной армии.

Одним из странных противоречий этой войны было явное нежелание афганцев воевать друг с другом и искреннее сожаление о каждом погибшем. История разделения и вражды кланов и этнических группировок в Афганистане насчитывала так много лет, что, наверно, никто, кроме Хабиба, не питал особой ненависти к афганцам, воевавшим на стороне русских. Подлинную ненависть, если она вообще существовала, вызывала только афганская разновидность КГБ, известная как ХАД. Предавший свой народ Наджибулла[154], который в конечном счёте захватил власть и назначил себя правителем страны, долгие годы возглавлял эту пользующуюся дурной славой полицию, ответственную за многие неописуемые злодеяния. Не было в Афганистане такого бойца сопротивления, который не мечтал бы протащить Наджибуллу на верёвке и вздёрнуть на виселицу. К солдатам и офицерам афганской армии было иное отношение: многие из них состояли в родстве с моджахедами или были мобилизованы и вынуждены подчиняться приказу, чтобы выжить. Кроме того партизаны часто получали от военнослужащих афганской регулярной армии жизненно важную информацию о передвижениях русских войск и о целях предстоящих ударов. В этой войне, по существу, невозможно было победить без их тайной помощи. И конечно же, неожиданный миномётный обстрел двух позиций афганской армии, разведанных Хабибом, привёл бы к многочисленным жертвам.

В результате долгой дискуссии пришли к решению вступить в бой. Наша ситуация была столь опасной, что мы не имели другого выбора: следовало контратаковать противника и сбросить его с возвышенности.

План казался хорошим и должен был сработать, но как часто случалось на этой войне, принёс только хаос и смерть. Четверо часовых должны были охранять лагерь, а я остался ухаживать за ранеными. Четырнадцать человек из ударной группы были разделены на две команды: Халед и Хабиб вели первую, Сулейман — вторую. Следуя указаниям Хабиба, миномёты были установлены примерно в километре от вражеского лагеря — расстоянии, намного меньшем максимального диапазона эффективного поражения. Обстрел начался сразу после рассвета и продолжался в течение получаса. Войдя в разрушенный лагерь, ударная группа обнаружила тела восьми афганских солдат — некоторые из них были ещё живы. Хабиб занялся выжившими. Не в силах смотреть на то, что позволено было ему делать, наши люди вернулись в свой лагерь, надеясь никогда больше не видеть этого безумца.

Не прошло и часа после их возвращения, как на наш лагерь обрушился ответный удар, сопровождаемый воем, свистом и глухими разрывами. Когда смертоносная атака стихла, мы выползли из своих укрытий и услышали странный вибрирующий гул. Халед находился в нескольких метрах от меня. Я видел, как страх исказил его и без того изуродованное шрамом лицо. Он побежал к расщелине в каменной стене напротив пещеры, размахивая руками и призывая меня последовать его примеру. Я сделал было шаг в его сторону, но тут же застыл на месте: над лагерем, подобно гигантскому, чудовищному насекомому поднялся русский вертолёт. Невозможно описать, какими огромными и хищными кажутся эти машины, когда ты попадаешь под их огонь. Этот монстр — единственное, что ты видишь и осознаёшь: несколько долгих мгновений кажется, что в мире нет ничего, кроме металла, шума и ужаса.

Появившись, вертолёт открыл огонь по нам и сделал круг, словно сокол, высматривающий добычу. Две ракеты прочертили воздух, промчавшись в направлении пещеры. Они неслись с невероятной скоростью, гораздо быстрее, чем могли проследить их траекторию мои глаза. Я обернулся и увидел, как одна из ракет врезалась в скалу над входом в пещеру и взорвалась ливнем камня дыма, огня и осколков металла. И сразу же вслед за ней вторая ракета влетела в отверстие пещеры и разорвалась внутри.

Всем телом я ощутил ударную волну: словно стоишь на краю бассейна и кто-то толкает тебя, упираясь ладонями. Я упал на спину, задыхаясь, хватая ртом воздух. Вход в пещеру находился как раз передо мной: там были раненые, там же прятались и все остальные. И они начали выбегать и выползать наружу, продираясь сквозь чёрный дым и пламя. Одним из этих людей был торговец-пуштун по имени Алеф. Кадербхай любил его за непочтительные, язвительные шутки, высмеивающие напыщенных мулл и афганских политиков. У него была вырвана спина от головы до бёдер, одежда горела, обжигая голое вывороченное мясо. Отчётливо были видны тазовая кость и лопатка: они двигались в открытой ране, пока он полз.

Алеф кричал, взывал о помощи. Стиснув зубы, я собирался кинуться к нему, но вертолёт появился вновь и дважды с рёвом на большой скорости пронёсся мимо, сужая круги, чтобы выбрать более удобный угол атаки. Затем с какой-то надменной беспечностью бесстрашно завис у края плато, служившего нам убежищем. Как только я шагнул вперёд, вертолёт выпустил в сторону пещеры ещё две ракеты, а потом ещё две. На мгновение вся внутренность пещеры оказалась освещённой взрывом, снег расплавился от катящегося по нему шара из пламени и раскалённых добела кусков металла. Один из осколков упал на расстоянии вытянутой руки от меня. Он шумно врезался в снег и несколько секунд сердито шипел. Я пополз туда, где прятался Халед, и, добравшись до скалы, втиснулся в узкую расщелину.