Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

заявивший, что он, как и его гвардейский экипаж, предоставляет себя в распоряжение комитета Гос. думы. Этот шаг, понятый всеми как присоединение великого князя к революции, произвел в те дни немалое впечатление. Великий князь впоследствии объяснял, что он имел в виду поддержать умеренные элементы против крайних. В тот же день четыре великих князя составили манифест, обещавший от имени государя ответственное министерство; этот документ им не удалось нигде опубликовать.

Фактическая власть принадлежала крайним левым; Суханов и Стеклов были могущественнее, чем Родзянко. Попытка думской военной комиссии призвать солдат к повиновению офицерам вызвала такую реакцию со стороны недоверчивой солдатской массы, что председатель комиссии, полк. Энгельгардт, поспешил издать распоряжение: всякий, кто попытается отбирать оружие у солдат, подлежит расстрелу… Но этим дело не ограничилось. Совет рабочих депутатов на заседании 1 марта постановил принять меры для обеспечения интересов «революционных солдат». Была тут же составлена резолюция, получившая широкую известность под названием «приказа № 1».

Этот «приказ» состоял из семи пунктов. Солдатам предписывалось: 1) избирать полковые, батальонные и ротные комитеты; 2) выбрать депутатов в Совет; 3) в политических делах слушаться только Совета и своих комитетов; 4) думские приказы исполнять только, когда они не противоречат решениям Совета; 5) держать оружие в распоряжении комитетов и «ни в коем случае не выдавать его офицерам даже по их требованию». Последними двумя пунктами объявлялось «равноправие» солдат с офицерами вне строя, отмена отдачи чести, титулования и т. д.

Этот приказ, немедленно проведенный в жизнь в Петроградском гарнизоне, был издан вечером 1 марта и на следующее же утро появился в «Известиях». В это время между Исполнительным комитетом Совета и Думским комитетом происходили переговоры о составлении Временного правительства. «Фактически 27 февраля партия социалистов овладела Петроградским гарнизоном и по этой причине сделалась хозяйкой положения, но до поры до времени скрывала свою игру», – писал Родзянко в своих мемуарах; 1 марта он, однако, телеграфировал ген. Рузскому, что «правительственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Гос. думы». Сам Совет всячески поощрял такие заявления.

У социалистов почти не было вождей: все их видные лидеры были в эмиграции или в ссылке. Кроме того, существовала «опасность военного движения в Петрограде». Настроение фронта сильно беспокоило революционные круги. Они поэтому стремились использовать Гос. думу в качестве прикрытия; для этого они предлагали Думскому комитету взять власть в руки – иными словами, открыто порвать с законностью.

Приказ № 1 привел в ужас всех, кто был близок к армии. А. И. Гучков заявил, что при подобных условиях он войти в правительство не согласен, тем более, что «хозяева положения» уже отказались напечатать составленное Гучковым воззвание о «войне до победного конца».

В Москве 28 февраля начались массовые демонстрации с красными флагами; центром движения было здание городской Думы, где к вечеру уже заседали Совет рабочих депутатов и Комитет общественных организаций. 1 марта, после слабых попыток сопротивления у арсенала и в манеже, весь московский гарнизон – состоявший из запасных батальонов – перешел на сторону восставших; командующий войсками ген. Мрозовский, остававшийся верным долгу, был подвергнут домашнему аресту.

Та же картина наблюдалась в двух-трех больших городах (Харьков, Н. Новгород). В Твери толпа убила губернатора, Н. Г. Бюнтинга. (Видя надвигающуюся толпу, он соединился по телефону с викарным епископом и исповедался.) Но в большей части провинции все оставалось спокойно; телеграммы о волнениях в столице задерживались властями. В Ростове-на-Дону местная правая газета «Ростовский Листок» сообщила (2 марта), на основании рассказов приезжих из Петрограда, что начавшиеся там события кончаются «конфузом блоку», что Гос. дума распущена, что в правительство входят правые деятели – Марков и Замысловский…

Отряд ген. Иванова, медленно продвигаясь от Могилева, достиг вечером 1 марта Царского Села. По пути железнодорожники пытались задерживать поезд; но угроза полевым судом оказалась достаточной. На станциях ближе к столице встречались кучки «революционных» солдат: ген. Иванов, в виде меры воздействия, ставил их на колени. Сопротивления не было.

67-й пехотный полк прибыл на ст. Александровскую Варшавской ж.д., в нескольких верстах от Царского Села. Наоборот, 68-й полк остановился около Луги: лужский гарнизон восстал, и солдаты не хотели идти дальше на Петроград. Но с фронта продолжали продвигаться другие воинские части.

Положение в Петрограде не оставляло сомнений в том, что никакие политические меры, никакие «уступки» не могли прекратить анархический солдатский бунт против войны. Только подавление этого бунта могло еще остановить начавшийся развал и дать России шанс продолжать войну.

Верные войска, несомненно, еще имелись на фронте: так, от командующего 3-м конным корпусом гр. Ф. А. Келлера и от гвардейской кавалерии посланы были государю в эти дни выражения готовности за него умереть; офицеры л. – гв. Преображенского полка во главе с полк. Ознобишиным в Могилеве заявили, что их солдаты держали себя твердо и охотно грузились в вагоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти в Петроград для подавления беспорядков. Были, конечно, и другие части, верные долгу.

В лагере восставших царила тревога. Депутат Бубликов в своих воспоминаниях отмечает: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом ж.-д. движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника».

Но победить анархию мог только государь во главе верных ему войск, а не «ответственный кабинет» из думских деятелей, находившихся во власти Совета рабочих и солдатских депутатов. Вообще, всякое правительство, образованное в восставшем Петрограде – кто бы ни стоял во главе, великий князь, или Родзянко, или кн. Львов, или Керенский, – было бы пленником солдатской массы. Нельзя было потушить пожар изнутри горящего здания.

Между тем руководители армии – как ген. Алексеев, так и ген. Рузский – имели совершенно ложное представление о происшедшем. Они верили, что в Петрограде – правительство Гос. думы, опирающееся на дисциплинированные полки; ради возможности продолжать внешнюю войну они хотели прежде всего избежать междоусобия. Они не знали, что все движение происходит под красным флагом. Они верили, что в Петрограде есть с кем сговариваться…

В тот самый час, когда отряд ген. Иванова подходил к Царскому Селу, а Совет рабочих депутатов принимал «приказ № 1», царский поезд прибыл на псковский вокзал. Командующий северным фронтом ген. Н. В. Рузский, доверяя сведениям, полученным из Ставки, считал, что в Петрограде – порядок, что там уже действует монархическое Временное правительство во главе с Родзянко. Были у него и новые вести от ген. Алексеева о переходе Москвы и Балтийского флота на сторону «Временного комитета». Ген. Алексеев прислал также на имя государя проект манифеста, поручающего Родзянко составление «ответственного министерства». Свое собственное мнение ген. Н. В. Рузский выразил свите государя весьма