Время для жизни - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что же я, зараза, делаю – совсем бедной девочке голову задурил!».
- И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна.
«М-да… песня, как говорится – зашла!».
Косов старался этим показным цинизмом сбить смущение от такого восприятия песни слушателями.
«Но допеть-то теперь нужно?».
- И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Приходилось отводить глаза от Шрама, и от Елены, которая видела, как принимает песню ее приятель, и очень была этим обеспокоена. А у того ходили желваки по скулам, и даже капельки пота выступили на висках!
- Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей?
- Я в весеннем лесу пил березовый сок…
Повисла тишина. Шрам выдохнул, потянулся и налил себе коньяку. Много. Потом подумал, и налил Ивану. Ничего не говоря, большими глотками «высадил» напиток, и только закурив, спросил хриплым голосом:
— Это кто ж… такую песню сочинил? Точно, что не ты! А кто тогда?
- Я не знаю, Евгений Аркадьевич! Я на Севере два года работал – в леспромхозе. Там люди разные. Вот кто-то спел, и мне понравилось. А память у меня хорошая.
- Точно не знаешь? Это же кто-то из наших был! Может даже – знакомый мой!
- Не знаю, Евгений Аркадьевич! Только могу сказать, что леспромхоз был из «вольняшек», «зэка» у нас не было. То есть, если кто из Ваших знакомых – так он живой и на воле!
- Ну да, ну да… Этот кто-то – спрятаться там решил, не иначе! А что? Не самая глупая мысль!
- Ну хватит, мужчины! Мы уже все сделали. Ваня! Вроде бы все отстиралось. Фатима у тебя – молодец! Нужно подождать, пока подсохнет – мы одежду возле титана повесили. Часа полтора-два нужно ждать. А потом – отгладим и можете идти. Давайте я чай поставлю и бутерброды сделаю. Нужно перекусить что-то – время-то уж к утру идет!
Женщины опять ушли на кухню.
Шрам уже немного успокоился и расслабился.
- А ты, Иван, оказывается, человек творческий. Песни сочиняешь, поешь… Кто бы мог подумать? Удивляюсь я тебе – откуда что берется?
«Ага… много ты знал того, прежнего Чибиса! При любом раскладе – Вы и пересеклись бы лишь случайно, и, скорее всего, Шрам бы его и не заметил, мимо прошел! Кто сявка пристяжная, а кто – Шрам, авторитет, на сходняках бывает!».
- Все мы подчас не те, кем кажемся, не так ли?
- Может быть, может быть… Слушай, а Елена-то на тебя – запала! Я это сразу увидел. Песни твои ей понравились или еще что. Ты смотри, она дама – настойчивая! – Шрам развеселился.
- Я вот спросить хотел…, - Иван почти шёпотом обратился к Шраму, - мне показалось… или и впрямь… она – какая-то странноватая, нет?
Собеседник его хмыкнул, и посмотрел на него искоса, и тоже, понизив голос:
- Она с точки зрения обычных людей… немного – того, - Шрам поднес руку к виску и чуть покрутил двумя пальцами, - но разум у нее есть, и очень неплохой, скажу я тебе. Она… из балетных, если тебе это о чем-то говорит.
Шрам с сомнением посмотрел на Ивана, решил, что – «нет! ни о чем это ему не говорит!», продолжил:
- Балетные, то есть те, кто в балете танцуют, они все… странные немного. У них там свой мирок. И считают они себя – не меньше, чем элитой людей творческих! Богема! Там все танцоры – гомосексуалисты. Ну – почти все! Да и женщины… тоже через одну… поклонницы трибадийской любви. Знаешь, что это такое?
Иван машинально, думая о своем, сказал:
- Трибада… или иначе – Лесбос. Остров возле Греции. Там еще храм древнегреческий стоял, не помню кому. Жрецы храма – все женщины. Вот и развилось у них там… это самое. Лесбиянки, если проще!
- Смотри-ка ты! Он еще и начитанный! – удивился Шрам.
- Ага… я вообще читать люблю. Читаю все, что под руки попадется.
- Она, Елена, то есть… чтобы ты знал – еще из смолянок! И это кто такие – ты тоже знаешь? – выжидающе уставился на Косова собеседник.
- А что там знать-то – воспитанницы Смольного института. Так ей сколько лет тогда? Его же вроде бы в семнадцатом еще закрыли!
- Ну так я и не сказал, что она его закончила. Девчонкой она была, когда революция произошла. Они с родителями сюда побежали… от смуты. В Сибирь. Вот уж не знаю, на что ее родители тогда надеялись. Вот так здесь и живет. А лет ей – тридцать пять.
- А вот – квартира эта, она – чья?
— Это ей от мужа покойного осталась. Он у нее режиссером был в театре. Она его младше была намного. Кстати, по причине вышесказанного, я бы, на твоем месте, и за подругой своей приглядывал! А то они уже долго вместе с Еленой наедине – как бы чего не случилось, - развеселился Шрам.
В этот момент в столовую зашли женщины, неся тарелки с бутербродами и чашки с чаем.
- Ну вот, посмотри, Фатима, они без нас веселятся, а мы должны как пчелки хлопотать! Обстирывай их, корми, пои. Так! Мужчины! Сейчас пьем чай, а потом, раз уж нам предстоит ждать, пока одежда Ивана высохнет – будете нас развлекать!
«Что она сейчас имела в виду, эта извращенка?».
Нет, так-то Иван вовсе не был замшелым консерватором, и все эти лесбийские игры относил к грехам небольшим, в отличие от гомосексуализма. Если это - не всерьез! Так – «шалят девчонки! дурью мучаются – но грех это небольшой, пусть пошалят!». В молодости, когда только появились личные видеомагнитофоны и кассеты с соответствующим содержанием, даже с любопытством поглядывал. Потом, правда - охладел. Наносное это все, лишнее! И Фатьма, как он предполагал, будет резко против! Не получилось бы скандала, если хозяйка будет проявлять...
Но Шрам развеял его сомнения, указав на него самого:
— Вот Иван пусть Вас и развлекает! Тебе же, Елена, понравилось, как он поет?
- Да, Иван! Спой
