Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

Начало текста (после заглавия): «Слово религія — вѣра есть слово понятное...» На обороте текст обрывается на словах: «Но на чаш[?]»

Время написания этого отрывка можно предположительно отнести к ноябрю — декабрю 1877 г., судя по письму Толстого к Страхову от 27 ноября этого года: «Есть ли в философии какое-нибудь определение религии — веры, кроме того, что это предрассудок?»1314

Рукопись хранится в ГТМ (AЧ).

Отрывок печатается впервые.

————

СОБЕСЕДНИКИ.

Религиозные искания Толстого особенно усилились к зиме 1877—1878 гг. Об этом можно судить по его переписке со Страховым, к которому Толстой в эти годы особенно часто обращался с просьбой о книгах, относящихся к вопросам, касающимся истории религий. К сожалению, не все письма Толстого сохранились, однако об их содержании можно судить по сохранившимся ответам Страхова. 12 декабря 1877 г. последний пишет Толстому: «Вопросы о религии, которые вы задали мне, давно уже занимают меня. Я сам искал книг, излагающих это дело философски и исторически — и признаюсь, до сих пор мало нашел». Однако он указывает несколько книг по истории религии, которые могли бы заинтересовать Толстого, именно на книги Эмиля Бюрнуфа, Макса Мюллера и Арх. Хрисанфа («Религии древнего мира»). Несколько дней спустя (27 декабря) Страхов писал Толстому: «То, что вы пишете об необъяснимых основах, божественных, держащих нас в своей власти, без которых не было бы никакого знания и существования — я конечно признаю вполне». 20 января 1878 г. Страхов писал: «Ваши мысли об искании веры, которое так часто встречается, очень меня занимают. Сегодня еще я просматривал 4 тома Шеллинга: Philosophie der Mythologie и Philosophie der Offenbarung — конечно, последняя грандиозная попытка этого рода».1315 Сам же Толстой, отвечая Страхову на вопрос об искании веры, писал ему 28 января 1878 г.: «Я об этом начал писать и написал довольно много, но теперь оставил, увлекшись другими занятиями... Разум мне ничего не говорит и не может сказать на три вопроса, которые легко выразить одним: что я такое? Ответ на эти вопросы дает мне в глубине сознания какое-то чувство. Те ответы, которые мне дает это чувство, смутны, неясны, невыразимы словами (орудием мысли). Но я не один искал и ищу ответов на эти вопросы. Всё жившее человечество в каждой душе мучимо было теми же вопросами и получало те же смутные ответы в своей душе. Миллиарды смутных ответов однозначущих дали определенность ответам. Ответы эти — религия. На взгляд разума ответы бессмысленны. Бессмысленны даже по тому одному, что они выражены словом, но они всетаки одни отвечают на вопросы сердца. Как выражение, как форма, они бессмысленны, но как содержание они одни истинны... На эти вопросы с тех пор, как существует род человеческий, отвечают люди не словом, орудием разума, частью проявления жизни, а всею жизнью, действиями, из которых слово есть одна только часть. Все те верования, которые я имею и вы и весь народ, основаны не на словах и рассуждениях, а на ряде действий, жизней людей, непосредственно (как зевота) влияющих одни на другую, начиная от жизней Авраамов, Моисеев, Христов, святых отцов, их [образов] жизней, но внешними даже действиями — коленопреклонениями, постом, соблюдением дней и т. п. Во всей массе бесчисленных действий этих людей, почему-то известные действия выделялись и составляли одно целое предание, служащее единственным ответом на вопросы сердца. И потому для меня в этом предании не только нет ничего бессмысленного, но я даже и не понимаю, как к этим явлениям прилагать проверку смысленного и бессмысленного. Одна проверка, которой я подвергаю и всегда буду подвергать эти предания, это то, согласны ли даваемые ответы с смутным одиночным ответом, начертанным у меня в глубине сознания».1316

Эти вопросы о значении религии — веры в это время особенно интересовали Толстого и он задумал изложить их в диалогической форме, для чего он своему философскому этюду дал заглавие: «Собеседники», В этом произведении должны были выступать разные лица, с разными взглядами и убеждениями, в форме беседы или спора, причем на этом диспуте одни из участников должны были выступать с точки зрения философии и религии, другие — возражать с точки зрения науки. Начало работы Толстого над этим произведением можно установить довольно точно, благодаря записи С. А. Толстой, сделанной ею 26 декабря 1877 г. в ее «тетради для разных справок»: «Неделю тому назад он [т. е. Л. Н. Толстой] начал писать в большой переплетенной книге какое-то религиозно-философское сочинение. Я еще не читала, но сегодня он сказал брату Степе: «Вот то, что я пишу в большой книге, составляет мою цель доказать несомненную необходимость религии».1317 Очевидно, сохранившийся отрывок этого задуманного Толстым философского сочинения вырван был из этой самой «большой переплетенной книги», о которой упоминает в своих записках гр. С. А. Толстая.

Рукопись «Собеседники», автограф Толстого, заключает в себе 7 листов, написанных на бумаге, вырванной из переплета конторской книги крупного формата (261/2 × 331/2 сант.); первый лист взят из форзаца этой книги. Бумага различного качества, плотности и цвета: лл. 2, 4 и 6 — бумага желтовато-грязного цвета, очень плотная и глазированная; листы 1, 3, 5 и 7 — бумага белая, менее плотная и шероховатая; фабричного клейма и водяных знаков нет. Листы исписаны с обеих сторон, за исключением 1-го листа, в котором текст начинается с оборота и оканчивается на середине 7-го листа об. Лист 1-й (форзац) и 2-й, а также лл. 4, 5 и 6 склеены вместе, причем в 5-й лист вклеена бумага другого качества и цвета, чем в остальных. С правой стороны листа оставлены довольно большие поля (около 1/3 страницы), за исключением 1-го листа, у которого вместо полей оставлены с левой стороны листа небольшие отступы, для вставок и дополнений. Текст писан чернилами различного цвета и качества: лл. 1—5 писаны большей частью рыжеватыми, бледными чернилами, местами очень выцветшими; лл. 6 и 7 писаны темными чернилами. В разных местах текст написан разными почерками, с помарками, вставками и изменениями, вписанными между строк и на полях; особенно много вставок на лл. 1 об. и 2; эти вставки сделаны в некоторых местах таким мелким и сжатым почерком, что не поддаются прочтению. Начиная от л. 2 об. и до конца л. 7 текст написан крупным размашистым и четким почерком; в нем гораздо меньше помарок и вставок, чем в первых двух страницах (за исключением л. 4 об. и л. 5), причем вставки большей частью сделаны на полях.

Непосредственно после заглавия в тексте следует длинный список лиц, имена которых характеризуют их миросозерцание и вместе с тем дают общее представление о содержании задуманного произведения. Первыми в этом списке выступают представители идеалистического миросозерцания: Фет, Страхов, Шопенгауер, Кант и др.; в качестве представителей позитивного знания указаны Вирхов, Дюбуа-Реймон, Тиндаль и Милль; в качестве носителя христианского вероучения выставлен Хомяков. Однако все эти лица не включены в число «собеседников»: они только выражают собой те основные точки зрения, из которых исходят диспутирующие между собой «собеседники», выступающие у автора под произвольно взятыми псевдонимами: Стальников, Юнович и др. Наконец, в число «собеседников» Толстой включил и самого себя в лице Ивана Ильича («Я»). — За списком лиц в рукописи следует «ход беседы», в которой, по мысли автора, должны выступить отдельные собеседники, со своими различными взглядами и идеалами. Весь первый лист рукописи представляет собой беглый конспект, сделанный автором наспех, для памяти, в немногих словах; поэтому многие фразы этого конспекта недописаны или вовсе пропущены, вследствие чего общий смысл речи того или другого «собеседника» местами представляется мало понятным.

Широко задуманная Толстым диалогическая форма «собеседования», повидимому, оказалась для него мало подходящей и, после первого же приступа, он оставил ее и вернулся к этой работе только год спустя (лист 2). Однако на этот раз форма изложения «беседы» изменилась и из диалога были исключены все личные имена: вместо них автор внес только условные буквы К и И, причем и эти условные означения в тексте не были строго выдержаны. Впрочем, Толстой скоро убедился в неудобстве для него принятой им диалогической формы, даже и в этом измененном виде, и в самом тексте внес следующую запись: «Хотел прямо в форме беседы высказать пришедшую мне нынче мысль и запутался». Поэтому в дальнейшем он продолжал свою задуманную работу уже от собственного лица, в обычной форме философского рассуждения.

Начало работы Толстого не датировано им, но оно легко устанавливается из указанной выше заметки гр. Софии Андреевны; продолжение же работы точно датировано самим автором: 20 декабря — от слов: «Вера есть то знание...»; 21 декабря — от слов: «Каждому вероятно не раз случалось...»; 22 декабря — от слов: «Другая причина несогласия...»; 23 декабря — от слов: «Рассмотрим данный пример...»