Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

в соответствии с законом не являться в зал заседаний. Однако этой просьбы так и не последовало, и поэтому Раньеро Дзено вновь взошел на трибуну в присутствии Джованни Корнаро и нескольких его родственников.

По мнению Раньеро, его выздоровление было даровано ему лишь для того, чтобы он смог продолжить давнюю борьбу против коррупции в государстве. За последний месяц Совет десяти сделал все возможное, чтобы заставить его замолчать – вопреки закону, дарующему каждому гражданину свободу слова в том, что, по его мнению, является благом для республики. Теперь нарушен еще один закон: тот, который требовал отсутствия всех членов семьи дожа при обсуждении дел этой семьи. Тут его прервал старый советник Паоло Басадонна, обвинивший Дзено в том, что тот пытается свергнуть правительство, заставить собравшихся принять поспешные решения и выставить себя Цезарем. Напротив, ответил Дзено, Цезарь желал власти только для себя; он же, Дзено, как верный венецианец, лишь пытается убедить законодательные органы государства взять на себя ответственность.

Не дав ему продолжить, поднялся с места сам дож и принялся горячо доказывать свою невиновность. Он не сомневается, что эти обвинения – лишь способ отомстить за то нападение, в котором дож не был замешан. Виновные были наказаны так, как они того заслуживали; остальная часть его семьи невиновна. Он никогда не нарушал клятву дожа; на избрание сыновей согласилась синьория; его сын-кардинал получил сан епископа Бергамо во время правления предыдущего дожа, а следовательно, у него не было оснований от него отказываться; что касается сана епископа Виченцы, то он принял его лишь как замену первому. Дож явился на нынешнее заседание совета как обычно, потому что синьория сказала ему, что он может это сделать; если собрание пожелает, он немедленно удалится. Последние слова почти никто не расслышал, так как Дзено, больше не в силах сдерживаться, громко призывал авогадоров исполнить свой долг и обеспечить исполнение законов. «И что дальше? – вскричал дож. – Нам больше не позволено говорить?» Началось светопреставление: со всех сторон кричали, некоторые принялись стучать по скамьям – кто-то пытался заставить Дзено замолчать, кто-то, наоборот, поощрял его говорить дальше; некоторые аплодировали дожу, пока тот тщетно пытался перекричать общий гам. Наконец он сдался; Дзено безуспешно попытался вынести документ на обсуждение, и заседание закончилось в гневе и смятении.

В тот же день Совет десяти провел особую встречу в личных апартаментах дожа; Дзено на эту встречу не пригласили – на ней приняли решение его арестовать. Отправленный к нему служащий не застал его дома, поэтому издали прокламацию, приказывавшую ему явиться во дворец в течение трех дней. Дзено и не подумал подчиниться этому приказу, после чего его приговорили к десятилетней ссылке и штрафу в 2000 лир; на следующий день он покинул Венецию. Однако Совет десяти не решил таким образом своих проблем, а скорее усугубил их, ибо вынесенный Дзено приговор лишь подтвердил то, что он всегда говорил: в реальности Совет десяти – не более чем марионетки, а за ниточки дергает семейство Корнаро. Число его сторонников неуклонно росло, не только среди не имевшего избирательных прав простого люда, но и среди дворянства, особенно в его низших слоях; из них начала формироваться партия реформ, хотя каких именно, никто не знал наверняка. Следует ли ограничить власть Совета десяти? Следует ли исключить из него дожа, а возможно, и его родственников? Следует ли совету запретить делегировать свои полномочия таким влиятельным подкомитетам, как Совет трех? Следует ли избирать членов Совета десяти из более широких слоев населения? А что делать с его служащими – всеми секретарями, которых назначали на неопределенный срок и которые постепенно сумели заполучить огромную власть? Не следует ли ограничить срок их службы так же, как и срок службы их правителей?

Эти и другие подобные вопросы стали самыми злободневными, однако потребовался еще один инцидент, который подтолкнул правительство к действию. Он произошел 4 августа, меньше чем через неделю после изгнания Дзено, когда еще один близкий родственник дожа, Анджело Корнаро, выстрелил из аркебузы в респектабельного горожанина Бенедетто Соранцо. Совет десяти не проявил желания предпринять по этому поводу какие-либо меры и возбудил дело почти через месяц, в ответ на непрекращавшиеся протесты. Тогда партия реформ наконец добилась своего, и 3 сентября был назначен комитет «корректоров», которым предписывалось составить отчет по сфере полномочий Совета десяти, а также членов и персонала всех государственных советов. Две недели спустя, когда они еще готовили отчет, один из авогадоров, Бертуччи Контарини, два часа выступал перед Большим советом по делу Дзено; во время этого выступления он показал, что меморандум, адресованный Дзено 8 июля (из которого, как он считал, прямо следовали ордер на арест и ссылка), был незаконным. После того как он завершил свою речь, состоялось голосование; большинством голосов (848 против 298) меморандум, ордер на арест и приговор к изгнанию были признаны утратившими законную силу, как будто их никогда не выносили.

И вот 19 сентября Раньеро Дзено вернулся в Венецию из второй ссылки; у его дома рядом с церковью Сан-Маркуола его восторженно приветствовала толпа народа, однако вскоре всех ждало разочарование. На следующем заседании Большого совета, выступая с очередной пылкой речью, он настроил против себя всех своим самодовольством и самоуверенностью; в конце концов его призвали к порядку и предупредили, что он должен удовольствоваться одержанной победой и ожидать большего ему не стоит. Через несколько дней корректоры опубликовали свой отчет. Реформ, касавшихся работы Совета десяти, было предложено мало: созыв дзонты прекращался, ограничивался срок службы секретарей и предполагались еще кое-какие незначительные изменения. Однако в действительно важной части, касавшейся полномочий совета в целом, его власть была подтверждена практически во всех отношениях, за исключением утраты им права на пересмотр решений Большого совета. В остальном сфера его полномочий оставалась столь же широкой, как и всегда.

Это был печальный день для Венеции, поскольку такой отчет подстрекал Совет десяти к еще более деспотичному поведению и способствовал тому, что его члены стали считать себя еще более неподвластными внешнему контролю и, что немаловажно, совет стал еще более непопулярным и среди населения, и среди прочих органов государственной власти, вторгаясь в сферу их компетенции и неизбежно вызывая ревность и враждебность. Казалось, что в конечном итоге Раньеро Дзено мало чего достиг. Он даже не сумел добиться привлечения к ответственности семейства Корнаро: старый Джованни, которого очень опечалили выдвинутые против него суровые обвинения, просил позволить ему отречься от власти и удалиться в монастырь, однако ему мудро отсоветовали вести себя таким образом, поскольку это наверняка было бы воспринято его