Анти-Ахматова - Тамара Катаева

Потому что они не находили себе издателя. Старые книги, написанные ДО 22-го года, к сожалению, не находили себе издателя. Г-н Струве пишет о том, что ПОСЛЕ 22-го года она перестала ПИСАТЬ. Не издаваться или издаваться — это факт ее литературной биографии, но не творческой, о которой он говорит, употребляя слово «кончилась» — ну, а потом, как Анна Андреевна корректно замечает — «бормочет что-то о новом рождении в 1940 г.»

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 230, 231

Я посоветовала ей, назло Рипеллино и другим, утверждающим, будто она долго молчала, упомянуть в своем предисловии, что в 30-ые годы она писала особенно много.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 457

Вранье было бы вполне в духе Ахматовой. «Мистификации», как сказал бы очень предупредительный Бродский — ему важно доказать, что он провел юность в обществе достойной особы. Со злобными Рипеллино и другими ведется борьба не по существу, а — кто громче крикнет.

Воспользовавшись советом Лидии Корнеевны, Анна Андреевна на некоторых своих стихах проставляет фальшивые даты: чтобы было видно, что в 30-е годы «она писала особенно много». Бродскому ничего не стоит благопристойно это подавать:

«И это ни в коей мере не ложь, потому что никто никого здесь не обманывает. Был период, когда Ахматова стихов писала довольно мало. Или даже почти ничего не писала. Но ей не хотелось, чтобы про нее так думали. По крайней мере, самой ей не хотелось тогда, чтобы так это было».

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 267

Понятно, да? Ей просто не хотелось, чтобы про нее так думали. Пусть думают про гг. Струве и Рипеллино. Руки прочь от великой Ахматовой!

ИЗ НЕНАПИСАННОГО

О своей прозе Ахматова говорила: «Книга, которую я никогда не напишу, но которая все равно уже существует, и люди заслужили ее».

С. КОВАЛЕНКО. Проза Ахматовой. Стр. 361

Такие выверенные слова Ахматова не только говорила, она их записала, записала несколько раз — так боялась забыть отдать людям заслуженное.

А собственно говоря, почему бы все-таки и не написать было эту книгу, которую «люди заслужили»?

Она — держатель брэнда «Анна Ахматова». Она не умела и не любила писать. Действительно таинственный песенный дар продиктовал ей некоторое количество удачных стихотворений, но великим поэтом или великим писателем она не стала.

Догадайся она умереть вовремя — кто бы помнил ее, кто бы вешал на нее звание «великая»? В годы молодости и сил она много не работала: было лень и писать не о чем особенно. Круг ее тем известен. Господь продлил ее дни. Она, правда, все равно не писала — но зато первая догадалась списать молчание на «гонения». То она говорила, что «не могла писать», то — что писала, но не печатали. В сороковом перепечатали ее старые стихи (по личному указанию Сталина, как она потом говорила), потом она написала несколько патриотических, потом — знаменитые славящие Сталина (но чужой страх лучше не трогать) — в общем, к середине пятидесятых молчать стало как-то уже и неприлично, и она начала говорить, что вот пишет, вот напишет… Под конец стало много ее упоминаний об уничтоженных рукописях…

В последний год жизни Ахматова предпринимает попытки собрать фрагменты автобиографической прозы в целое. В ее рабочих тетрадях появляются термины строителя: «мостик», «перемычка», обозначающие переходы тем. Однако воссоединения не произошло.

С. КОВАЛЕНКО. Проза Ахматовой. Стр. 399

Ахматова: «Успеть записать одну сотую того, что думается, было бы счастьем. Однако книжка — двоюродная сестра «Охранной грамоты» и «Шума времени» — должна возникнуть. Боюсь, что по сравнению со своими роскошными кузинами она будет казаться замарашкой, простушкой, золушкой и т. д. Оба они (и Борис, и Осип) писали свои книги, едва достигнув зрелости, когда все, о чем они вспоминают, было еще не так сказочно далеко. Но видеть без головокружения девяностые годы XIX века с высоты середины XX века почти невозможно».

Вадим ЧЕРНЫХ. Рукописное наследие Ахматовой. Стр. 213

Это не так уж и очевидно. Она еще жива — почему бы не описать середину 20-го века, почему обязательно надо — девяностые 19-го? Тем более что она их совсем не знала? И проза — это не записанные мысли, это что-то большее.

Свое грандиозное биографическое повествование Ахматова одно время хотела назвать «Мои полвека».

С. КОВАЛЕНКО. Проза Анны Ахматовой. Стр. 361

Хотела ли она писать это грандиозное повествование? Название — дело важное, а повествования — два десятка разрозненных листочков с маловразумительными текстами.

Быть может, тогда же погибло в огне, по чисто личным мотивам, и многое другое из написанного в Ташкенте.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 149

Право, труднообъяснима эта фигура речи: «Быть может». Ведь Аманда Хейт писала практически под диктовку Ахматовой. Боюсь, продиктовано было железным тоном: «погибло в огне» (козьих ножек), а уж сама Аманда потихоньку усомнилась. С чего бы это жечь рукописи? Вот, казалось бы — стихи Гаршину: Ты мой первый, и мой последний… А он жениться не стал… И так это афишировано было!.. Что сжигать, как не эти стихи! — нет, сохранила, аккуратно переставила слова. Вышло не хуже. Зачем жечь-то. Аманда Хейт старательно выводит: быть может. Пронесло, учительница не будет сердиться.

Дважды повторенное Ахматовой утверждение, что она сожгла рукопись своей пьесы «Энума элиш» 11 июня 1944 г. в Фонтанном доме. Эта дата и место уничтожения рукописи не соответствуют действительности, поскольку в июне 1944 года Ахматова не жила в Фонтанном доме. И к тому же именно 11 июня выступала на митинге в городе Пушкине. Однако уточнить эту дату не представляется возможным, поскольку никаких иных свидетельств об этом факте, если он вообще имел место, не сохранилось.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 4

Замучена переводами. Жалуется, что от них голова болит и ничего своего писать не может. «Я себя чувствую каторжницей. Минут на двадцать взяла сегодня своего Пушкина — и сразу отложила: нельзя. Прогул совершаю». Вот это действительно, преступная растрата национального достояния — ахматовское время, расходуемое не на собственное творчество, а на переводы.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 345

Если переводить то, что переводил Пастернак, — Шекспира, например, то это не трата, это его щедрость, он одарил свой народ Шекспиром, а если брать переводы Ахматовой — никому не известных корейцев, болгар, — то это ее жадность, лень, сознательная трусость в приближении к значимым именам. А с другой стороны — не хотела бы я читать Данте в переводах Анны Андреевны!