Гончаров и кровная месть - Михаил Петров

- Мамка, мне страшно, бежим скорее, они же побьют нас, - тихо, неслышно сказала Танька, беспомощно озираясь по сторонам.

Жуткий, тошнотворный страх такой, что захотелось помочиться, паучьими лапами скрутил мать. Непроизвольные волны дрожи сотрясая тело накатили на нее. Не то что бежать, она не могла двинуться. Единственное на что хватило сил, рожденных материнским инстинктом, это притянуть к себе и прикрыть ревмя ревущую Таньку. Потом она неотрывно, вопрошающе смотрела в мерзкие стариковские глаза, что придвинулись к ней вплотную, улыбаясь ласково и нехорошо.

- Куда это девоньки в непогоду путь держите? - Дружелюбно ощерился длинный, беззубый старик, кладя меховую рукавицу ей на плечо. Его товарищ, почти вплотную стоял за её спиной.

- В деревню, честное слово, мы не скажем, что вас видели. Правда, дедушка.

- Хе-хе, а я и не дедушка, голубка ты моя, тебе я ровня. Дедушкой меня лагеря да товарищ Сталин сделали. Голубица, а долече до деревне-то будет?

- Не больше километра, - опять соврала она, - да не реви ты, дедушка добрый, нас не тронет, - старалась она своей доверчивостью приручить старика.

- Ну-ну, неопределенно протянул он, - а от куда ты путь держишь, голубица, по какой надобности?

- К мужикам на повал ходили. Тут вот они, обед носили, - уже с отчаянием врала Иоанна. - Отпустите нас мужики, не делайте худого.

- Врешь ты все, бабонька, нет тут никаких мужиков и деревни нет, ласково пропел старик.

Переставшая реветь Танька испугано уставилась на него темной синью обреченных глаз. Стариковская рука уже без руковицы приподняла её подбородок.

Иваннна замерла, готовясь вцепиться в неё зубами.

- А сколько годков твоей дочурке? Целочка наверное. Ишь ты, зверьком смотрит, може мее. . .

- Да мало ей, мало, совсем ещё дитя, - лепетала Иванна, - просяще глядя собакой в глаза деда, - Еще и десяти ей нет. А вы. . . Если что. . . меня. . . Я молодая меня муж любит. . . Я вам все хорошо сделаю. . . Никто не узнает. . . Мы никому не расскажем. . . У меня доченька умница. . . Я. . .

- Как Чижик, уважим бабу? - Ухмыльнувшись, ответил старик, - а молода-то она, помягче, приятственней будет.

Иванна, упав на четвереньки, закрыла собою дочь, собачьим оскалом зары чала.

- Не дам никому, не дам, скоты. . . - вдруг приподнялась на колени, сдернула полушубок и, безобразно улыбаясь, тоскливо заскулила.

- Мужики, товарищи, давайте меня, я хорошая, вот увидите.

- Да не кричи ты, голубица, уважим, уважим твою просьбу, я же сказал. А ты. . . Чижик, не пугай женщину. Все добровольно. Так ведь, голубица? Давай-ка вот тут. . . От тут под елочкой. Чижик, стели телогрейку. Да и ты, бабонька, тебя как зовут-то? - суетился старик, хитро подмигивая Чижику.

- Анна, - отрешенно ответила она, снимая полушубок и накрывая им свой эшафот. Твердо и властно обратилась к дочери: - Татьяна, иди домой, отцу ни слова, скажешь, осталась ставить капкан. Иди.

- Э нет, милая, как же это? Она чай одна-то заблудится, а в лесу волки, х е-хе. Тебя пусть ждет. . .

- Да как же я. . . при ней. . . - А это мы уладим, х-хе.

Безучастная, она легла. Так и лежала, безразличная ко всему, далекая от того, что с ней делают, только отвернув лицо от смрада и вони лесных бродяг. Отдавая им свое тело, в обмен на душу своего дитя.

Было все равно, материальная нереальность. Явь во сне. Потом она заметила

Погаными самцами эти двое ворчали, стонали, хихикали и стонали опять.

Было все равно. Материальная нереальность. Явь во сне. Потом она заметила перекошенное кляпом и ужасом лицо Таньки, что выглядывала свидетелем из-за дерева. Иванна уже знала, что прийдя домой она повеситься. Она пошутит, оживленно и весело сообщит, что заблудилась, а потом зайдет в подсобку, где будет долго долго мыться. Потом возьмет ту веревку, что на средней полке, она потоньше, отрежет два метра, снимет с крюка окорок и подкатив к нему маленький боченок с солеными грибами, повеситься. Надо только резко оттолкнуться ногой. Вот и все. Надо только довести Таньку до дома.

- Кончай, Чижик! - Усе, Сергеич.

- Тогда с облегченьецом, ну спасибо тебе Аннушка, извиняй уж. . .

Сидящий на корточках старик левой рукой приподнял её за плечо, а правой точно и жестко ткнул финкой в сердце.

- Ну и ладно, ну и ладно, - ворковал он вытирая нож о снег и её белый свитер, ты, Чижик, иди к доченьке-то, слышишь, смеется, тронулась наверное. . . Ты это. . . не зверствуй, не мучь её, чтоб сразу. . . Возьми что надо, а я пока покурю, курить чтото охота. Да и сваливть нам пора, что-то тут мне не нравиться. Городские они, видал, какие панталоны.

Булькнув, оборвался сумасшедший смех. Старик за ноги, стараясь не испачкать шубу стащил мертвую женщину на снег и одел её доху.

Отец проснулся от моего верещания и сразу же почувствовал серую тоску. То что Иванна с Танькой отправились проверять капканы он понял сразу. Это случалось довольно часто. Но , что-то не так наэтот раз, верещит сердце, а ему не укажешь. Вот и ружье опять не взяла. Не любит с ним ходить, а тут вертись как на иголках. Выстраивай одну версию страшнее другой.

- Да замолчи ты, Манька. Лопай, обжора. Опять обмочилась. Господи, да , что же она не идет, ведь десять уже.

В одиннадцать ждать стало невмоготу. Кое-как меня уложив, отец наскоро собрался и пошел по едва улавливаему следу жены и дочери. Пурга прошла, но свинцовое, таежное небо солнца сегодня не обещало. На открытых местах лыжня была запорошена совсем. Павла вело собачье чутье, он ускорял и ускорял свой бег.

то он увидел через полчаса. Если бы Павел не был хирургом, то скорее всего он бы рехнулся. Он был готов ко всему:задрал медведь, порвала рысь, надругались лихие люди, но это. . .

Он стоял над растерзанным трупом дочери умирая душой. Полураздетое танькино тело поникло головой и висело на перехваченной в поясе веревкой. Береза обнявшая её в последние минуты жизни роптала грозно, но бессильно перед извращенным человеческим зверством.

И сама Танька, словно стыдясь той дикости, что над ней сотворили руки подонка, старалась длинными, распущенными волосами прикрыть живот и распоротую грудную клетку. Сознание Павла раздвоилось. Он смотрел на себя со стороны. Подойдя к дочери он откинул с её лица смерзшуюся открови кору волос. Потом, перерезав веревку осторожно взял труп дочери на руки и поднес к мертвой жене. Упрятав обеих в снег, он надежно притоптал он надежно притоптал их сверу. Только потом он нашел себя. Со зверинным рыком, отбросив мешающее ружье, он бросился в погоню. По следам он понял, что подонков было двое, но это не останавливало его и даже не предупреждало об осторожности. Догнать, во что бы-то ни стало догнать! Лыжный след свернул в чащу. По щекам наотмашь хлестали ветки. Ежами в глаза лезли еловые лапы. Лоб разодран кустарником, плевать, нужно быстрее! Натянутая поперек лыжни веревка появилась неожиданно. Она подсекла Павла, падая он понял, ловушка. Попытался выхватить "Вальтер", но не успел, сверху навалились двое, вывернув руки до затылка. И тогда от бессилья он завыл. Не было боязни умереть в его волчьем вое, а лишь тоска и сожаление о неудавшейся его святой мести.

- Ты ему, Чижик, ножки-то, ножки покрепче. . .

- Да давай я его. . . Возиться тут с ним. . .

- Торопишься Чижик, а здря. Надо узнать кто такой. Зачем, хе-хе, может у человека надобность какая к нам. Может нас кто-то ещё ищет, всяко бывает. У хорошего человека надо многое спросить, хе-хе. . . приподними ка его. . . Ну что, голубок, покалякать с нами хотел, валяй.

Захрипев Павел дернулся к старику, к полушубку жены, но но намертво стянутый веревками повалился лицом в снег, заходясь в сумасшедшей истерике - Сродственники, видать, ишь как убивается, подыми его Чижик, да к дереву-то приторочь. От так, занятная у тебя машинка, голубок, немецкая. Надежная штука. Из него, хе-хе, я тебя и шлепну, да не вой ты, фраер поганый.

- Сергеич, а може он кушать хочет, могу его угостить.

Из под полы шубы Чижик вытащил что-то завернутое в окровавленную тряпку, положил и развернул в метре от Павла ещё дымящуюся печень дочери.

- А-а-а, - не почеловечески заорал Павел, стынущим криком уходя в обморок, остатками сознания слыша выстрел.

Трезвея, увидел развороченный лоб старика, залитый кровью и мозгами снег.

- Стреляли пулей в затылок, - безразлично подумал он, не в силах оторвать глаз от Танькиной печени.

А Чижик заметался зайцем, стараясь деревьями уйти от Петровича.

Долбанул второй выстрел, и он завертелся на месте кровавя окрестный снег.

- Петрович, не убивай его, развяжи меня.

Ширкнул нож освобождая Павла от пут. Проваливаясь в снег, где ползком, а где и на четвереньках он настиг подранка. Тот понял все и сразу, залепетал частой скороговоркой.

- Это не я. . . это не я. . . это он заставил, я не причем.

- Ага, ага, - торжествующе смеясь Павел навалился на него всем телом. Развернул его лицом, приблизил глаза.

- Не я это, не я. . .

- Не ты, не ты, Павел резко закинул голову убийцы назад и крепкими зубами выдрал кадык. Отплевываясь черной кровью, вгрызался глубже и глубже в поганое нутро. Чижик уже давно перестал жить, когда Петровичу наконец-то удалось оторвать Павла от жертвы. Он посадил его у дерева, как мог оттер кровь и насильно влил пол-фляжки самогона - Нам ещё нужно жить, - просто объяснил он, - Тебе Маньку надо на ноги поднимать. Иди к ней, тут я сам управлюсь. Мотри у меня, без глупостей, Маню надо вырастить.