Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Марина Крамер

– Иди, маму поцелуй, она соскучилась.

Ребенок сделал несколько шагов и прижался губами к щеке матери. Марина вздрогнула всем телом, из ее груди вырвался какой-то звук, и Егорка отпрянул, но Хохол коленом легонько подтолкнул его в спину, возвращая обратно:

– Не убегай, пусть мама на тебя посмотрит.

Егор, словно поняв, что от него хочет отец, прижал ладошки к Марининому лицу и бормотнул:

– Мамуя…

Марина обхватила его рукой и притянула к себе, коснувшись губами лба. Торчащий в носу длинный прозрачный зонд вывалился из-за плеча на грудь, и Егорка, увидев его, испугался и снова заплакал.

– Все, Жека, убирай пацана, – решительно вмешался Кулик. – У нее давление прыгнет, а скоро в самолет.

Хохол недовольно скривился, однако Егора отвел в сторону, присел перед ним на корточки и заговорил, взяв за руки и глядя в глаза:

– Сынок, вот мама и вернулась, помнишь, я тебе обещал? Просто она заболела сильно, но мы ее вылечим, да? Ты только больше не плачь, хорошо, а то мама слышит и волнуется. Обещаешь? – Мальчик кивнул, однако через минуту его лицо снова скривилось в плаче. – … Твою мать! – рявкнул Женька, вскакивая на ноги. – Да что за наказание, ты замолчишь или нет?!

– Не кричи, Женя, – вмешался Виктор Иванович, подняв внука на руки. – Он испугался, маленький ведь совсем. Идем, Егорушка, купим тебе соку, хочешь?

– Кафетку! – категорически потребовал Егор, шмыгнув носом, и дед согласно кивнул:

– И конфетку тоже. Но если будешь плакать, папа у тебя все заберет.

– Нет! – заверил мальчик, хотя было непонятно, к чему относится это его «нет» – к собственному плачу или к вмешательству отца в их с дедом тайны.

Хохол покачал головой и промолчал – сейчас было не до воспитательных моментов, лишь бы Егор замолчал и не плакал, привлекая к себе внимание многочисленных пассажиров. Не хватало еще милицейской проверки…

Следующим неприятным эпизодом было прощание Виктора Ивановича с дочерью…

Старик изо всех сил держал себя в руках, но в последний момент вдруг обхватил неподвижно лежащую Марину руками и зарыдал в голос.

– Не надо, батя… – хрипло и трудно вывернул Хохол, у которого от этой сцены защипало в носу. – Не навсегда ведь… приедешь, погостишь…

– Женя… Женя, я тебя прошу… ты только не бросай их, Женя… – Виктор Иванович оторвался от дочери и беспомощно-просительно взглянул на возвышавшегося над ним Хохла.

У того язык не повернулся ничего сказать, Женька только кивнул головой, обнял старого журналиста, потом перехватил удобнее сидящего на руках Егора и кивнул стоящему рядом Кулику. В сопровождении сотрудника авиакомпании, помогавшего нести носилки, они двинулись к зоне таможенного контроля…

Три года спустя, Бристоль, Англия

Наконец-то появилось солнце. Робкое, правда, еле греющее, но все же солнце. Марина распахнула окно и впустила в комнату яркие лучи, тут же разбежавшиеся по постели, по лицу еще спящего Женьки, по большому постеру на стене. Хохол что-то пробормотал, забросил за голову сжатую в кулак руку и продолжал спать, а Марина, улыбнувшись своим мыслям, набросила длинный халат и направилась в детскую, будить Егорку.

Мальчик, однако, уже не спал, лежал в постели с книжкой в руках.

– Привет, родной. – Марина села рядом и, забрав книгу, поцеловала сына в нос. – Что так рано?

– Сегодня последний день в школе. – Егорка улыбнулся и поймал материнскую руку, прижал ее к своей щеке. – А потом – каникулы!

– Да, каникулы. И какими оценками ты меня порадуешь?

– У меня все хорошие будут, – уверенно ответил сын, и Марина засмеялась:

– Не будь таким самоуверенным, Грег. А вдруг что-то не так пойдет?

– Ты что, мамуля? – возмутился мальчик, уязвленный словами матери. – У меня только хорошие отметки будут, я знаю. Я вырасту и буду таким, как папа. Мне вчера Женя рассказывал…

Лицо Марины стало каменным, она отняла у сына руку, чуть отстранила его от себя:

– Кто? Как ты сейчас назвал отца?

Егор молчал, опустив голову, и Коваль негромко приказала:

– В глаза мне смотри. И никогда не смей смотреть под ноги, понял? Никогда не опускай глаза, всегда только в лицо, слышишь меня, Грег?

Мальчик кивнул, подняв на мать синие глазенки.

– Вот так. А теперь скажи – почему ты перестал звать папу папой? Кто тебе разрешил?

– Он сам сказал – зови меня, как хочешь.

Марина растерялась – не ожидала от Хохла подобного, да еще без обсуждения с ней.

– Ладно, вставай. Пора в школу, я тебя сама отвезу.

Они позавтракали вдвоем, Женька до сих пор спал, и Марина вышла во двор, направляясь к гаражу. Егорка нетерпеливо подпрыгивал на крыльце, и его сине-красный рюкзачок мотался из стороны в сторону. Мальчик смотрел на мать, уверенно сидящую за рулем «Геленвагена», и чувствовал, как его переполняет гордость – его мама самая красивая и молодая, ни у кого в классе больше такой нет. Ну и что, что она не может ходить без своей трости, все равно она самая лучшая, остальные вон какие старые и толстые, одеваются как попало, постоянно что-то жуют. А его мама совсем другая…

– Грег, что замер? Опоздаем! – Марина опустила стекло и помахала сыну, приглашая садиться.

Егорка быстро вскарабкался на заднее сиденье, бросил рюкзак рядом и, высунувшись между сидений, поцеловал мать в щеку.

– Ты чего? – удивленно обернулась она.

– Мам… ты у меня самая красивая…

– Спасибо, родной.

Она потрепала его по волосам и завела машину. Правая нога почти не мешала, за столько лет Марина привыкла, что постоянно приходится переносить основную нагрузку на левую. Ее совершенно не беспокоил подобный дефект внешности и необходимость опираться при ходьбе на трость. Хохол этого не замечал, а до мнения остальных ей дела не было.

Возле школы было многолюдно, бегали дети, старшеклассники сидели прямо на газонах и многоголосо переговаривались. Егор вылез из машины, подхватил рюкзачок и помахал матери рукой:

– Ты меня заберешь?

– Да, я поеду после обеда в ресторан и перед этим заеду. Думаю, Тони сумеет удивить тебя чем-нибудь! – подмигнула Марина. – Все, беги, а то опоздаешь.

Дождавшись, пока сын скроется за школьной дверью, Коваль развернула джип и направилась домой, заскочив по дороге в кондитерскую за свежими булочками к завтраку – Хохол любил с утра намазать пару таких теплых плюшек абрикосовым джемом.

Женька уже встал и даже успел пробежаться, и теперь стоял под душем, фыркая и плескаясь водой во все стороны.

– Ты бы хоть дверь в ванную закрывал, – насмешливо проговорила Коваль, садясь на бортик джакузи и глядя в неплотно задвинутую стенку душевой кабины. – А то вдруг Сара ненароком заглянет? Умрет от избытка впечатлений.

– Сара – розовая, – спокойно отверг Маринину версию Женька. – И мое распрекрасное тело ей по фигу.

– Дурак! – фыркнула Марина. – Давай вылезай скорее, я булочек тебе привезла, пока теплые.

– Ого! – многозначительно протянул Хохол, выключая воду и протягивая руку за полотенцем. – К чему бы?

– Захотелось порадовать любимого мужчину. Кроме того, у меня есть к тебе разговор.

– Ну, с этого и надо было начинать! Ты ж никогда ничего просто так не делаешь. Значит, и булки к тому, чтобы что-то подсластить, да?

Он замотал полотенце вокруг бедер, провел рукой по голове, критически осмотрел гладко выбритый подбородок и тщательно постриженные усики, а потом повернулся к Марине.

– Ну, за столом обсудим? Или сразу аппетит испортишь?

Она засмеялась, встала с бортика и подошла к Хохлу, обняла за талию, прижавшись лицом к его груди. Женька потрепал ее по волосам, чмокнул в макушку:

– Что, угадал? Разговорчик не из приятных?

Марина кивнула и потянула его из ванной.

Усевшись за барную стойку, Хохол потянул к себе плетеную корзинку, полную маленьких булочек, и банку с джемом. Марина крутила ручку кофемолки, перемалывая зерна, и обдумывала, как начать разговор.

– Слушай, дорогой мой… а с какой это радости ты вдруг разрешил Егору звать тебя по имени, а? – Она поставила перед любовником кофейную чашку и сахарницу, налила кофе и уселась на высокий табурет, закинув ногу на ногу.

– А что такое? – поинтересовался он, с удовольствием впиваясь в намазанную джемом булку. – Пусть зовет, как хочет. Я ж вижу, что ему стало тяжело говорить «папа».

– Женя… так нельзя, понимаешь? Ты – его отец.

– Если ты будешь настаивать, он вообще перестанет воспринимать меня хоть как-то. У него, к несчастью, твой характер, а это говорит только об одном – что упрямство у него точно такое же. Мне неважно, как он будет меня называть, я все равно считаю его своим сыном. – Высказавшись, Женька отхлебнул кофе и посмотрел на Марину, задумчиво прикурившую сигарету. – Ну, что ты сидишь с таким видом, как будто дом рухнул? Не грузись, какая разница, как он меня зовет?

– Это неправильно, понимаешь? Так не должно быть.

– Я тебя прошу. – Он дотянулся до ее руки и сжал пальцы. – Не настаивай на своем, не ломай его. Он ребенок, а ты требуешь от него, как от взрослого. Я ведь слышу ваши разговоры, мне не нравится, как ты с ним общаешься.