Обычная женщина, обычный мужчина (сборник) - Мария Метлицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь теряла свой пергидроль Надежда. Но оказалась стоиком и объявила, что Витька не отдаст – ни за какие коврижки.
* * *А Васильев все переворачивал страницы альбома. И снова любовался той женщиной – теперь у него не поворачивался язык называть ее тещей. Она была женщиной.
Так и просидел до самого вечера, до прихода Катьки. Жена посмотрела на него и улыбнулась – каково, а?
– Я и сама обалдела, – честно призналась она.
Он спросил:
– Слушай, а может, я, молодой дурак, чего-нибудь не заметил?
Катька мотнула головой.
– Да нет, не думай! Не ты один. И я была слепа, как котенок. Ну да, знала – Аркаша «увлечен Лилечкой». Так всегда с иронией говорил отец. Ему всегда было смешно: его невзрачная Лилечка – и такие африканские страсти! Хотя проявлений страсти Аркаша себе не позволял – ни-ни. Только немая любовь и молчаливое поклонение. Все! Ни намека, ни звука. Взгляды и вздохи – это да! Отец посмеивался, а мать махала рукой, смущаясь и раздражаясь:
«Ну сколько можно, господи! Надоело, ей-богу!»
Иногда казалось, что Аркаша ее сильно нервирует, раздражает, и она давала ему это понять. Он исчезал, представляешь? На месяц, на два. Пока она сама ему не звонила и не начинала переживать. Все уговаривала его жениться – тут он мрачнел и тихо требовал, чтобы она оставила его в покое. Одна из ее подруг была совсем не прочь – ну, с ним, понимаешь? Правда, думаю, что там большую роль сыграли деньги. А начиналось все в Одессе, откуда приехали в Москву два брата – отец Аркаши и мой родной дед. Первый – богач, своя лавка с каким-то колониальным дерьмом. Хороший дом, добрая жена и единственный сын – Кадик. Так звали его родители. Внешностью ребенок не удался. А вот характером, нравом – вполне. Не знали проблем с маленьким Кадиком. Мальчик слушался маму и няню, ходил в школу и старательно учил уроки. В семье же моего деда сыночек – «звездонька любимая» – прикурить давал с первых же дней. Убегал из дома, учиться не желал, родителей не уважал. Зато был хорош собой, смешлив, остроумен и нравился окружающим. Дед с бабкой бились изо всех сил. Чего только не пробовали! Без толку. Папан с годами отрывался все круче. Да и у деда дела шли не ах – по совету брата он тоже занялся торговлей. Прогорел в первый же год. Жена стала болеть – ну, причины были: банкротство, нищета и загульный сынок. Дед вылавливал его то у гулящих баб, то на катранах – так назывались притоны, где играли в карты. У папаши и Кадика, разумеется, не было ничего общего – красавец и гуляка папаша смотрел на некрасивого и прилежного брата, как на придурка или на вошь. Да, еще важный момент. Кадику, прилежному и старательному, учеба давалась с трудом. А вот папаше бог насыпал щедрой рукой – книг не открывал, а учился легко и весело. И вот дед решил папашу «обженить». На достойной, разумеется, девушке. Скромной и из хорошей семьи. Папаша к тому времени заканчивал институт, куда поступил при своих талантах тоже на раз. Еще дед с бабкой тревожились – сынуля и звездонька прилип к «очень нехорошей женщине». Дневал и ночевал у Наташи Тихони – известной в округе шалавы. Невесту нашли – тихая Лилечка, дочка уважаемого человека, директора фабрики. Уж не знаю, как уговорили папашу жениться – некрасивая и тихая Лилечка была совсем не в его вкусе. Но – свадьба отгуляла, и молодые зажили вместе. Аркаша к тому времени работал в фотомастерской и жил небедно, но одиноко. Его тоже сватали – и он даже дал согласие. А потом отказался. В общем, был большой скандал – даже ресторан уже был оплачен. Но потом родители от Аркаши отстали. А он, оказывается, был влюблен в Лилечку. А мой беспечный папаша давным-давно свалил бы от скучной и некрасивой жены – если бы… Первый младенец у них умер. Мальчик. Потом они уехали в Новосибирск. А через два года там объявился Аркадий. Но понял, что лишний, в Москву не вернулся, уехал в Одессу.
Она замолчала. Молчали оба.
Потом он тихо закончил:
– И любил свою Лилечку всю свою жизнь.
Катька кивнула.
– И как! Не всякой женщине выпадает такое обожание и преклонение. Такая тихая нежность… Но вот смешно, – Катька усмехнулась, – все это ей оказалось совершенно не нужно. Даже когда отец гулял, пропадал на недели, и ведь она знала про все его «шалости». Однажды она заболела – операция и все прочее. А папашка развлекался с очередной пассией. В больнице сидел Аркаша, срочно прилетевший в Новосибирск. Днями, понимаешь? – Катька снова замолчала. – Ну вот и скажи. Есть ли у баб мозги? Прожить жизнь с человеком верным, небедным и приличным или?..
Он пожал плечами.
– Ну, знаешь ли… Есть еще такой фактор, как любовь. Немало, надо сказать, значащий.
Она пожала плечами.
– Ну да. В принципе… – И грустно добавила: – А папаша мой резвый так всю жизнь его и презирал. Посмеивался, подшучивал и держал за идиота. А мне он был ближе отца… Ему я могла рассказать все…
* * *В ту ночь Васильев долго не мог уснуть. Мотался по квартире, курил, пил холодную воду, смотрел на темную улицу и думал, думал без конца. О чем? О жизни и о ее странностях! Раньше ему казалось, что любовь – это кипящий котел: страстей, скандалов, разборок, сладких перемирий. Ну и в постели, разумеется… Не так, как у них, – скучно…
Он был убежден, что ему в этой жизни всего этого недодали. Их ранний торопливый брак с Катькой был пресным и довольно обыденным. Покипели полгода в страстях и… Все закончилось быстро – началась собственно жизнь. Их размолвки и разборки были мелкими, бытовыми, частенько стыдными. После всего сказанного накануне он не представлял, как можно наутро смотреть друг другу в глаза и вместе пить чай. Оказалось, можно…
Они прожили вместе половину жизни – лучшую, надо сказать, половину. Вырастили дочь, обзавелись хозяйством. Друзьями, знакомыми. Но… Надо признаться – или хотя бы быть честным перед самим собой, – в душе, в самых ее потаенных закоулках, Васильев все же… надеялся. Что будет в его жизни еще страсть. Любовь. Сумасшедшие ночи. Слезы, восторг. Сумасшедшая нежность и невозможность прожить друг без друга.
Настоящие! Не тот суррогат, который подсунула ему жизнь.
Так он считал. И было немножко стыдно за эти нечастые мысли… Было.
В ту ночь в его голове все перевернулось. Все! Он понял, какая бывает любовь. Тихая, жертвенная. Незаметная. Ненавязчивая. И очень нежная, очень. Неторопливая, без суеты.
Совсем без тех атрибутов, которых, как ему казалось, ему не хватало.
Под утро он зашел в комнату к дочке. Та спала, как всегда, скинув одеяло на пол – до половины. Он поднял его, поправил, внимательно посмотрел на спящую дочь, провел ладонью по ее щеке и тихо вышел.
В спальне он сел на кровать и долго смотрел на спящую жену. Они были очень похожи – жена и дочь. Две его женщины. Та же линия лба, те же высокие скулы. Темные брови, волосы. Две его женщины. Самые дорогие на свете. Нет, конечно же, еще мама. Разумеется, мама.
Но сейчас речь не о ней. Две его женщины, с которыми прошла его жизнь. Ну, лучшая ее часть. И нет их родней и любимей. Они – его, и только его. Он за них отвечает – всей своей шкурой и всей своей жизнью. Потому что прожита жизнь. Потому что рожден общий ребенок. Потому, что все, что они пережили, они пережили вдвоем. И на двоих. И это самое главное. Важнее страстей, пылких поцелуев, громких обвинений, сладкого раскаяния и всей этой мути, называемой страстью.
Потому что жизнь, между прочим, состоит из более важных вещей.
И это то, что он понял сегодня ночью благодаря смешному и нелепому гениальному фотографу из Одессы.
Гениальному – точно! Как говорят? Волшебная сила искусства? А ведь да, между прочим. Так оно и есть. И не смешно. Совсем не смешно…
Немного грустно и еще – светло. Очень светло. Отчего-то.
Такова жизнь
Мы знаем друг друга сто лет. Или больше. Знаем друг про друга даже то, что, в общем-то, ни к чему.
Мы сидим на балконе в ее парижской квартире и пьем красное вино 2003 года. У нас есть тема: Катькина дочь Алька выходит замуж. Впрочем, темы у нас есть всегда.
Итак, Алька выходит замуж. Да еще за кого – за графа! Событие эпохальное, что говорить. Мы ждем Альку, а пока ее нет, обсуждаем жениха и будущих родственников. А там есть что обсудить. Граф-папа, графиня-мама. Родственники. Катька хрипловато смеется: семейка давно обеднела, но изо всех сил стараются держать «лицо» – семейный замок, балы, приемы… Заодно папа служит нотариусом, а мама держит свой магазин.
Сын, он же графский отпрыск и будущий муж, хорош собой (даже слишком, говорит Катька), прекрасно воспитан и изыскан. Все от него без ума, считается, что Альке крупно повезло.
Катька посмеивается, щурит от солнца свои прекрасные бирюзовые глаза, закидывает голову и смахивает рукой набежавшие на лицо волосы. Знакомые жесты. Я смотрю на Катьку и понимаю, что ближе человека на земле нет.
Распахивается входная дверь, и на пороге появляется Алька. Она бросается ко мне, и мы долго обнимаемся. Она целует меня по-парижски – три раза, не снимая пальто, плюхается в плетеное кресло и начинает громко верещать. Я смеюсь над ее акцентом и любуюсь ею.