Порученец Жукова - Михаил Гуткин

Вот тебе и раз! А все мои заготовки отобрал Мехлис. Как же я буду говорить? Впрочем, зря я так на Мехлиса. Он не растерялся и тут же вручил мне мои листки. Я глубоко вздохнула и начала:

— Товарищи. Во время нашей поездки я отвечала за проверку стрелковой подготовки, подготовки разведчиков и за проверку связи. Вот в таком порядке я коротко доложу результаты по всем проверенным дивизиям. Сводные материалы с детализированной информацией пока, к сожалению, в единственном экземпляре, потому что мы всего несколько часов назад вернулись в Москву. Итак, первое — стрельба из винтовки: «мосинки» или СВТ-40. Общая оценка — «неудовлетворительно». На дистанции сто метров оценка «посредственно», на двести метров — «плохо», на триста метров — «очень плохо». Кроме того, бойцы совершенно не умеют вести огонь по воздушным целям. Их этому не учили вообще. Еще очень важный момент — после стрельб не все чистят свое оружие. А это у каждого бойца должно быть на уровне безусловного рефлекса. Стрельба из ручного пулемета. Поставлен рекорд со знаком минус. Один из пулеметчиков на дистанции четыреста метров расстрелял весь диск, не поразив ни одной мишени из двадцати.

— Прицел, наверное, не выставил, — не удержался Тимошенко.

— Так точно, товарищ нарком.

— А куда командир смотрел? Он должен был приказать.

— Должен был, но я его убила. Он за это потом еще на меня обиделся.

Все участники совещания прекрасно поняли, что я имела в виду. Маршальские звезды просто так не дают. И я продолжила:

— Младшие командиры могут стрелять из нагана или из ТТ только в неподвижном положении — строго по инструкции. А как будет в реальном бою, когда нужно либо бежать вперед, либо вести оборонительный огонь? Да еще когда рядом взрываются снаряды или свистят пули. Далее, большая нехватка винтовок с оптическим прицелом. Не для снайперов — это отдельный вопрос, а просто для некоторых метко стреляющих солдат, которые могли бы и в наступлении, и в обороне поражать на сравнительно больших дистанциях пулеметчиков и минометчиков противника. Второе — разведка. Оценка — «посредственно». Недостаточное владение приемами рукопашного боя, слабое умение вести огонь во время движения. Скрытность перемещения удовлетворительная. Взаимодействие членов разведгруппы слабое — недостаточно отработано понимание жестикуляции. Заметно хромает общая физическая подготовка — на дистанции десять километров ни один из бойцов не сумел меня догнать, хотя все мы бежали с одинаковой выкладкой. Третье — связь. Общая оценка — «неудовлетворительно». Связь только проводная и либо вообще не замаскирована, либо замаскирована слабо. Нет дублирующих линий связи. При нарушении связи высылают всего одного или двух связистов, поэтому при наличии засады легко полностью лишить штаб дивизии связи с полками. Радиосвязь вообще на нуле. На все проверенные дивизии нашли всего двух радистов. Это при том, что рации на складах есть, пусть и в недостаточных количествах.

Тут я притормозила. Коротко вроде бы все, а подробно пусть читают отчет. Ой, я забыла сказать про окапывание.

— Товарищи, прошу прощения, забыла сказать про окопы. Солдаты не понимают важности окопов полного профиля. Копают кое-как, можно сказать, из-под палки. И в некоторых подразделениях командиры не проявляют должной настойчивости. На мои замечания смотрят как на придирки. Я так и не смогла таким командирам объяснить, что, жалея солдат, они тем самым готовят будущих покойников. У меня все.

Сталин вновь взял слово:

— Спасибо, товарищ Северова. Теперь послушаем, что нам скажет товарищ Серков.

Генштабист, он и в Африке генштабист. Куда мне до него. Начал с описания недостатков взаимодействия разных родов войск в рамках одной дивизии. Потом четко, по полочкам разобрал проблемы артиллеристов, начиная с удаленности складов и кончая недостаточностью средств для транспортировки орудий, особенно тяжелых гаубиц. Отметил проблемы маскировки, точнее, практически полное ее отсутствие. Потом он перешел к авиации. Насколько я поняла, про скученность самолетов участники совещания уже знали, и все дружно покивали на предложение перебазировать части самолетов на запасные аэродромы. Идея с макетами самолетов тоже всем понравилась. А вот когда Серков наметил возможные варианты рассекающих танковых ударов противника по войскам Западного особого военного округа с учетом опыта войны Германии против англо-французских войск, маршалы помрачнели. Я так поняла, что, с одной стороны, это их сильно беспокоит, а с другой — методы противодействия таким ударам они пока не нашли. Очевидно, что это понял и товарищ Сталин. Он поблагодарил Серкова и предоставил слово Мехлису.

Мехлис сначала подытожил нашу с Серковым работу, а потом заговорил о недостатках в работе старших командиров и политруководства дивизий:

— Вы представляете, товарищи, некоторые младшие командиры и бойцы уверены, что в случае нападения Германии на Советский Союз немецкий пролетариат тут же поднимет восстание в Германии. Такие мысли полностью разоружают наших бойцов. Можно даже предположить, что вместо немедленного отпора врагу подобные командиры попытаются вести агитацию среди солдат противника. А это обязательно кончится либо их гибелью, либо сдачей в плен, что еще хуже. Тут явная, может быть даже преступная, недоработка политорганов. Еще один важный момент, который я хотел бы отметить, — это скептическое отношение к приказам из Москвы. Москва, мол, далеко, а мы тут знаем, что никакой войны не будет, что никогда Гитлер не осмелится на нас напасть. Подобное отношение неизбежно приводит к небрежному исполнению приказов Наркомата обороны и Генштаба.

Эти слова подействовали на маршалов как красная тряпка на быка. Если бы не въевшаяся в плоть и кровь дисциплина, то Мехлиса, наверное, тут же бы «затоптали». Сталин, кажется, это почувствовал и решил, что подобные разборки лучше проводить в узком кругу.

— Товарищи, я думаю, что перед тем, как провести обсуждение данного вопроса, можно отпустить наших младших товарищей. Товарищи Северова и Серков, спасибо вам за ваши доклады. Вы хорошо поработали и теперь можете быть свободны.

Мы с Серковым вытянулись и повернули к выходу. Я покосилась на Берию — он слегка мне кивнул. Понятно. Нужно ждать в приемной.

— Ну что, Аня, куда вас отвезти?

— Спасибо, товарищ майор, но мне надо остаться. Буду ждать свое начальство. — Чуть не брякнула «своего шефа» — все время лезут словечки из прошлого, хотя я тут уже больше двух месяцев.

Майор попрощался и ушел, а я поняла, что мозги почти перестали работать. Еще бы, как начала почти с восьми утра, так до одиннадцати вечера практически без перерыва. Поэтому я обратилась к секретарю Сталина:

— Товарищ Поскребышев. Совещание неизвестно, когда закончится, а я должна ждать товарища Берию. Можно пока где-нибудь подремать?

Поскребышев слегка улыбнулся и взглядом показал на боковую дверь. Оказалось, что она ведет в небольшой закуток, в котором стоит диван и столик. Я немедленно плюхнулась на диван и очнулась только от слов Поскребышева:

— Вас приглашает войти товарищ Сталин.

Да, Берия словно чувствовал, что так просто меня сегодня не отпустят. Или заранее знал об этом — все-таки ближайший соратник Сталина. Я вошла в зал, в котором сейчас находились Сталин, Берия и Тимошенко. Интересно, я совершенно не слышала, как уходили участники совещания. Ну и ничего, зато хорошо выспалась!

— Проходите, товарищ Северова. Садитесь. Вот тут у нас с товарищами Берией и Тимошенко возникли некоторые разногласия по одному вопросу, и хотим послушать ваше мнение. Прочитайте этот документ.

Глава 18

С этими словами Сталин протянул мне пару листов бумаги, на которых в правом верхнем углу стоял хорошо знакомый мне гриф «СС». Мне сразу почему-то вспомнился суд Париса,[10] который, как известно, ничем хорошим не кончился. Но приказ нужно выполнять. Я стала читать и почти сразу выпала в осадок. Как говорится, знала, что плохо, но не знала, что до такой степени. Передо мной был проект приказа по Наркомату обороны. Вот начало этого документа:[11]

«15 мая 1941 г. германский внерейсовый самолет Ю-52 совершенно беспрепятственно был пропущен через государственную границу и совершил перелет по советской территории через Белосток, Минск, Смоленск в Москву. Никаких мер к прекращению его полета со стороны органов ПВО принято не было.

Посты ВНОС 4-й отд. бригады ПВО Западного особого военного округа, вследствие плохой организации службы ВНОС, обнаружили нарушивший границу самолет лишь тогда, когда он углубился на советскую территорию на 29 км, но, не зная силуэтов германских самолетов, приняли его за рейсовый самолет ДС-3 и никого о появлении внерейсового Ю-52 не оповестили. Белостокский аэропорт, имея телеграмму о вылете самолета Ю-52, также не поставил в известность командиров 4-й бригады ПВО и 9-й смешанной авиадивизии, так как связь с ними с 9 мая была порвана военнослужащими. Командование 9-й смешанной авиадивизии никаких мер к немедленному восстановлению связи не приняло, а вместо этого сутяжничало с Белостокским аэропортом о том, кому надлежит восстановить нарушенную связь».