Загадки первых русских князей - Александр Королев

В связи с этим перед организаторами торговой флотилии вставал несомненно не легкий вопрос: нагрузить как можно больше товаров и в то же время обеспечить каждую ладью необходимым экипажем и для прохода через пороги, и для плавания по морю…

Максимум грузоподъемности предназначался под товары. Но необходимо было разместить и гребцов, и рабов (для продажи), и прислугу послов и купцов, и их самих. Причем воины имелись в каждой ладье (хотя и купцы тоже могли играть роль воинов): когда какую-либо ладью ветер выбрасывал на берег и печенеги были готовы напасть, все приставали к берегу, чтобы сообща отразить нападавших. Можно предположить, что торговая ладья брала на борт вдвое меньше людей, чем военная, то есть в большую вместо 40 воинов брали 20 человек, в малую — 10 вместо 20. Вдвое уменьшив скарб и продукты в большую могли погрузить более 2 т товара, а в малую — более тонны»{103}.

Следует помнить и о том, что количество русских ладей, ежегодно прибывавших в Константинополь, было весьма ограничено из-за относительно небольших размеров квартала Св. Маманда, в котором разрешалось размещаться русам. «Квартал Св. Маманда — предместье вне стен столицы, расположенное примерно в 2 км от ближайшего участка северных стен города, на европейском берегу Босфора (Стена) близ входа из пролива в Мраморное море и в залив Золотой Рог. Пригород получил название от имени монастыря, основанного в этом месте в честь великомученика Маманда в начале V в. Монастырь уже существовал, когда император Лев I (457–474) после пожара 469 г. построил здесь роскошную резиденцию с портиками, ипподромом и оборудованной гаванью. Загородный дворец стал местом празднеств и развлечений василевсов. Сожженный болгарами в 813 г. дворец был еще пышнее отстроен Михаилом III (843–867), который сделал его почти постоянной своей резиденцией. Здесь он был и убит в результате заговора Василия I Македонянина.

Пригород вокруг этого монастыря и дворца и оказался местом постоя русов. По-видимому, здесь имелись достаточно обширные меблированные помещения, принадлежавшие государству вместе с дворцовым комплексом»{104}.

Общее число русов одной флотилии составляло до 750 человек (при самых осторожных расчетах). Поэтому Г. Г. Литаврин полагает, что «вряд ли такое число людей могли одновременно принять меблированные помещения в квартале Св. Маманда. Следует учесть также, что здесь же скорее всего размещались не только зимой, но и весной и летом десятки, если не сотни, отслуживших сроки своей службы наемников (русов и варягов), а также раненых и получивших увечья в боях, ожидавших прихода караванов с Руси, чтобы вернуться с ними на родину. Сюда же прибывали с Руси, иногда крупными партиями в несколько сотен человек, воины, решившиеся поступить на военную службу империи. Нет сомнений в том, что император, заинтересованный в военной службе русов, имел вполне определенные обязательства и перед отъезжавшими домой воинами, и перед прибывавшими наниматься на службу. Таким образом, числа одновременно квартировавших и получавших довольствие у св. Маманда русов следовало бы увеличить еще, по крайней мере, на 300–400 человек»{105}. Исходя из всего вышесказанного, следует признать, что русские князья и воеводы могли отправлять в Византию весьма ограниченное количество груза.

Поскольку греки всегда старательно ограничивали вывоз шелка из империи, что видно и из договора 944 года, то получится, что нажить богатство, приписываемое Свенельду, «ненароком» было нереально. Между тем из рассказа летописи можно сделать вывод о том, что дружинники Игоря заметили богатое одеяние «отроков» Свенельда неожиданно, это богатство поразило их, что было бы невозможно, если бы Свенельд копил эти богатства длительный период времени.

Редкость дорогих тканей, в том числе и шелка, на Руси подкрепляется и легендами русов о наличии у того или иного князя этих ценностей в большом количестве. Можно вспомнить хотя бы шелковые паруса Олега или мечты Святослава об овладении местом, где ведется шелковая торговля. О ценности этого материала свидетельствует и то, что позволить себе шелковую одежду могли очень немногие, этот «дорогой материал использовался главным образом в качестве отделки платья, сшитого из другой ткани. Например, шелк использовался для украшения головного убора; каймой из шелка с золотканной вышивкой обшивался ворот платья; широким вышитым обшлагом из шелка («опястье») заканчивались рукава»{106}. В этих условиях появление «отроков» Свенельда, одетых в «порты», то есть в верхнюю одежду из дорогой ткани, действительно, должно было поразить воображение человека X века. То, что ткань была дорогой, скорее всего шелковой, не может вызвать сомнений, так как иначе княжеские дружинники не стали бы завидовать людям Свенельда. В восточнославянском языке «паволока» была названием «особой дорогой ткани и одежды из нее»{107}.

Отметим еще одну деталь. Незадолго до своей смерти Игорь совершил поход на Византию, из которого вернулся с богатым выкупом «злата и паволоков». В рассказе о заключении мира русов с греками и в самом мирном договоре 944 года Свенельд не упоминается. Вероятно, он просто не участвовал в заключении договора и получении даров. Если это так, то скорее у отроков Свенельда должна была возникнуть зависть к разбогатевшим дружинникам Игоря, а не наоборот. Может быть, Свенельд два года бессовестно грабил землю древлян, соревнуясь в богатстве с князем Игорем? Но тогда древлянские послы в 6453 (945) году никак не могли заявить Ольге, что их князья «привели к процветанию Деревской земли» и они жили совершенно счастливо вплоть до появления в их земле князя-«волка» Игоря. Кроме того, древляне вряд ли поддержали бы Свенельда в его борьбе с Игорем после такого разграбления. Логичнее им было бы восстать против Свенельда и оказать Игорю более теплый прием. Впрочем, и самому Игорю, желавшему обогатить себя и дружину, не имело смысла ехать для этого в разоренную Древлянскую землю. Даже если Свенельд и не грабил древлян, они все равно не стали бы поддерживать его в борьбе с Игорем, так как воевода не был близким им правителем, он был связан с ними всего 2–3 года. Если бы Свенельд восстал против Игоря, то древляне скорее «сдали» бы его Игорю или изгнали, чтобы не ссориться с киевским князем. Подобный «эгоизм» народа известен нам по событиям XI–XII веков.

Таким образом получается, что богатство появилось у Свенельда независимо от древлян. Может возникнуть сомнение в самом факте получения Свенельдом от Игоря права сбора дани с племен вообще. Иначе Свенельд, войдя в правительство Ольги, потребовал бы от нее передачи ему древлянской дани, и Ольга вряд ли смогла бы ему отказать, учитывая то, что княгиня нуждалась в его поддержке. Кроме того, летописец явно переводит на события X века свои представления о получении податей. Из труда Константина Багрянородного известно, что русские архонты отправлялись в «кружение» все вместе. Передача права сбора дани одному человеку сложилась как система гораздо позднее. Да и Игорь в любом случае мог контролировать количество дани, собираемой его человеком. Продавая же полученное от славян, Свенельду вряд ли удалось бы утаить от Игоря свои богатства, так как торговать пришлось бы с большим размахом. Хотя киевский князь не мог полностью контролировать всю восточнославянскую торговлю даже в XI веке, но из договора 944 года видно, что Киев пытался это делать. Ограниченное число русских кораблей, которые мог принимать Константинополь в год, также свидетельствует о том, что количество купцов и вес их товаров учитывались русской стороной. В этих условиях богатство Свенельда не могло поразить дружинников Игоря, а сам князь наверняка изъял бы право сбора дани у Свенельда задолго до того, как в княжеском окружении начали проявляться признаки недовольства. Между тем, согласно представлениям летописцев, богатство Свенельда, кажется, свалилось на него с неба, возникло самым неожиданным образом.

Любопытно, что богатство Свенельда бросилось в глаза воинам Игоря осенью, перед полюдьем, следовательно, воевода добыл его не сбором дани с уличей и древлян. Таким образом, богатство Свенельда к уличам и древлянам не имеет никакого отношения. Похоже, что и с выступлением древлян Свенельд никак не связан. Если бы Игорь в 6453 (945) году решил отобрать сбор дани с древлян у «заворовавшегося» Свенельда и собрать ее сам, а воевода не подчинился воле князя и поднял против него восстание, то тогда Игорь должен был бы начать сбор дани с наказания мятежника. Он же его будто и не замечает, собирает дань, отпускает дружину, потом едет к мятежникам, чуть ли не один, и те его, конечно же, убивают. Поведение Игоря выглядит более чем странным. Если Свенельд был мятежником, то восстание должно было начаться еще до того, как Игорь появился в земле древлян, при этом собрать дань, хотя бы и один раз, ему вряд ли бы удалось. В летописном рассказе о восстании древлян не чувствуется присутствие никакой посторонней силы вроде Свенельда. У Свенельда и древлян совершенно разные причины для недовольства Игорем.