Девушка с холмов - Чарльз Вильямс

Я услышал сзади шлепанье босых ног. Молодая невеста вышла из ванной.

Голос ее прозвучал счастливо:

— Ты не хочешь обернуться и посмотреть? Я хочу показать тебе мою остальную одежду.

Я обернулся. Анджелина стояла рядом с моими вытянутыми на постели ногами. Я выронил сигарету прямо на покрывало, и оно начало гореть. Я схватил ее и не почувствовал горящего пепла между пальцами.

Остальная одежда Анджелины оказалась не слишком обременительной. На ней были очень маленькие трусики и тоненькая рубашонка. Волосы ее рассыпались по плечам. Она нежно мне улыбнулась:

— Мне кажется, они невероятно хороши, правда?

Я отвернулся к окну:

— Да, очень хороши! — Я должен был что-то сказать, но голос изменил мне. Меня словно душили.

Не забывай, что это Анджелина. Она сопливая маленькая девчонка и тебе абсолютно не нравится. И ты здесь для того, чтобы жениться на ней и развязать этот поганый узел, потому что не хочешь ухудшения ситуации! Ты не можешь выносить ее вида! Клянусь жизнью, братец! Ты не можешь больше выносить ее в таком виде!

— Пойди и надень свое чертово платье! — сказал я.

Интересно, как прозвучал для нее мой голос? С моей точки зрения, он звучал не очень многообещающе.

Она схватила меня за лодыжку и потрясла ее.

— Оглянись, Боб, что ты думаешь об этих вещах? Ты не сказал ни слова. Но ты ведь купил их мне, и я хочу, чтобы они тебе нравились!

Оглянувшись, я увидел ее дразнящую улыбку. Из моих рук выпал стакан с выпивкой и разбился. Лед рассыпался по ковру. Я встал с кровати и грубо сгреб Анджелину, как какой-то старый мешок. Я не вполне сознавал, что делаю, не испытывал ничего, кроме дикого желания схватить ее. Первый поцелуй она восприняла довольно спокойно. Но потом ударила меня, и довольно больно, своим сжатым кулачком. А затем начала колотить меня по лицу обеими руками и вырываться. Я отпустил ее. Она отбежала, схватила со столика стакан и швырнула в меня. Он попал мне в шею и, отскочив, стукнулся о стену, но не разбился.

Глаза ее горели, и она смотрела на меня, как дикая кошка.

— Я тебя научу, я научу тебя, как бросаться на меня как сумасшедший!

— О’кей, — сказал я, — оставайся в своей рубашке. Мне надо было свернуть твою чертову шею!

Я снова лег поперек кровати, закурил и стал смотреть в окно.

Последовало долгое молчание. Казалось, она не сдвинулась с места. Что она там делает за моей спиной? Я был так зол, что мне стало все безразлично. К черту ее!

Внезапно она оказалась рядом со мной на кровати, глядя на меня с раскаянием и положив голову на согнутую руку.

— Прости, — проговорила она, — мне очень жалко, Боб. Ты меня простишь?

— Ладно, забудем об этом!

— Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что простил меня!

Глаза ее смотрели на меня умоляюще, и волосы ее, рассыпавшиеся по руке, были всего в нескольких дюймах от моего лица. Это были прекрасные волосы, немного темнее золота, и я подумал, что это цвет дикого меда.

— Да пустяки, — отмахнулся я, — я сам виноват.

— Нет, это я виновата. Но ты напугал меня. И меня взбесило, как ты дико вел себя. Ты был так груб!

— Прости.

Она рассматривала меня одно мгновение широко раскрытыми глазами, а потом мягко произнесла:

— Не надо быть таким грубым, ладно?

На этот раз она меня не ударила. Она обхватила мою шею руками и притянула мою голову вниз, словно пловца, который тонет.

Потом мы долго лежали рядом, ничего не говоря и просто испытывая спокойствие под ветерком вентилятора.

Через какое-то время она вздохнула и что-то пробормотала.

— Что ты говоришь? — спросил я.

— Я сказала, что здесь хорошо. Боб. Тебе нравится? — И тут же добавила:

— Ты понял, что я имею в виду? Хорошая у нас комната.

— Зачем ты это сделала? — спросил я. Я начинал думать, что никогда не пойму Анджелину. В ней было слишком много всего, разного.

— Сделала что? — тихо переспросила она.

— Ты что, ничего не сделала?

— Я просто хотела, чтобы ты посмотрел на мои новые вещи, потому что ты был таким милым и купил их мне.

— Да, я знаю, — ответил я. — И затем произошла странная вещь. Похоже, ты за это не в ответе!

Она повернула ко мне лицо и лениво улыбнулась.

— Если тебя действительно интересует беспристрастная критика этих тряпок, то позволь дать тебе один совет. Демонстрируй их не на себе. Когда ты их надеваешь, ты только смущаешь.

— Я не думала, что я тебе нравлюсь. — Она все время возвращалась к одному и тому же.

— Дело не в том, нравишься ты мне или нет. Но это все равно как получить удар кувалдой между глаз. Эффект тот же самый.

— Знаешь что? — Она внезапно поднялась и оперлась локтями о мою грудь. В глазах ее прыгали бесенята. — Когда-нибудь ты сорвешься и все же скажешь мне что-нибудь хорошее!

— Несомненно.

— Мы станем с тобой добрыми друзьями, да?

— Конечно, конечно, — охотно согласился я, — особенно если будем ломать лед вот такими дружескими поступками, как сейчас. Можно мне называть тебя теперь по имени? Раз мы спим с тобой? Мне кажется, мы с тобой уже немного знакомы.

Я готов был треснуть себя за эти слова. Зачем я продолжал задевать ее? Но она не вспыхнула, как я ожидал.

— По-твоему, я очень испорченная, да? Она не сердилась. Напротив, она была тихой, и глаза ее немного погрустнели. Я ненавидел себя, потому что из глаз ее исчезла улыбка.

— Нет. И прошу извинить меня за эту последнюю остроту.

— Ничего. Не стоит притворяться, правда? После долгого молчания я произнес:

— А как ты относишься к замужеству? Ты думала об этом раньше?

— Какая девушка не думает?

— За кого-нибудь определенного?

— Нет, — сказала она задумчиво, — я ведь знаю мало мужчин. Папа никогда не разрешал мне нигде бывать или ходить на свидания. Единственное, как я могла встречаться с мальчиками или даже видеть их, — это выскользнув из дому потихоньку. И ты знаешь, чего они ожидают, если ты делаешь это.

— А что бы он сделал, если бы ты просто сказала, что идешь на танцы или куда-нибудь еще вопреки его приказу?

— Он выпорол бы меня кожаным ремнем.

— Когда ты была маленькой?

— Нет, в последние два месяца. — Она произнесла это спокойно, но с затаенной горечью.

— Он что, не знает, что так нельзя воспитывать девушку? Так нельзя обращаться даже с собакой!

— Я знаю. Он понимает собак. Он говорит, что нельзя ломать характер собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.

— По-моему, ему не удалось сломать твой характер.

— Нет. Ему бы это никогда не удалось. Мне кажется, я такая же несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я не думаю, что я хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю быть плохой, чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.

— А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты даже не сказала ей «до свидания», когда мы уезжали.

— Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с ней не простилась только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.

— Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?

— Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю эту одежду. Может быть, дело даже не в самой одежде, а в том, что кто-то поступает со мной по-доброму. Ты можешь подумать, что купил меня этими вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это в какой-то мере правда.

— Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?

— Да, Боб. Что мне сделать, чтобы ты понял, как много они для меня значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.

— Ты влюблена в Ли?

— Нет.

— Нет? Совсем нет?

— Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.

— По-твоему, он в тебя влюблен?

— Он говорил, что разведется и женится на мне.

— И ты ему поверила? Как же, разведется он!

— Нет, конечно, не поверила.

— Совсем не поверила?

— Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я знала, чего он добивается. Он хотел только этого.

— Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?

Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ. В конце концов, это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:

— А разве для этого нужны какие-то причины?

— Но, черт побери, причины есть у всего!

— Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что любит меня. Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.

Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе восемнадцать лет?

Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна. Выпив, я переоделся в чистую рубашку. Потом привел себя в полный порядок и стал нетерпеливо ходить по комнате, ожидая Анджелину. Жара раздражала, но все же не так, как недавно.