Рихард Зорге – разведчик № 1? - Елена Прудникова

«Мы поднялись на последний этаж и вошли в уютную комнату с квадратным столом и парой стульев, тщательно прибранной кроватью за ширмой и комодом с нависающим над ним зеркалом. В углу стояла этажерка с книгами, а недалеко от входа на тумбочке располагался керогаз, на котором стоял чайник».

«Она была мягкая и стеснительная, эта Катя, – продолжал дальше рассказчик. – Ввиду исключительных заслуг Зорге, в нарушение всех инструкций и предписаний, ей было разрешено писать мужу письма без перевода и обработки цензурой. „Без правки и с ее ароматом“, – так говорил Зорге перед своим отъездом. Екатерина писала по-французски, и с чтением ее писем Рихард мог справиться сам. Он же писал по-немецки, и я был невольным свидетелем интимных нежных выражений, естественных в семейной переписке. И мне и ей было неловко, когда я деревянным голосом озвучивал ласковые слова, сидя за накрытым скатертью столом, на котором стояли чашки с чаем и скромное угощение».

Как-то раз перед 7 ноября Иванов пришел в ней в очередной раз. Катя пошла в булочную за угощением к чаю, а он остался. Просматривал книги на этажерке, перелистывал семейный альбом, где были и фотографии Рихарда. Вернувшаяся Катя тихонько спросила: «Неужели ваш Рихард такая личность, что никто в Москве не может обойтись без его услуг там, за рубежом? Он ведь так давно не был в отпуске…» И тут же, оборвав себя, пошла заваривать чай.

Примерно в то же время о разрешении приехать в Москву просил и Рихард, но ему отказали. Почему – об этом потом…

«В другой раз она, рассказывая, что Рихард рекомендовал ей изучать немецкий или другой европейский язык, спросила, может ли она когда-нибудь стать помощницей Рихарда в его опасном деле? Подобные вопросы не входили в мою компетенцию. А говорить от себя не хотелось. Поэтому я многозначительно показал пальцем на потолок: „Все зависит от начальства и Господа Бога“. Мой жест она поняла и к этой теме больше не возвращалась».

В последний раз они виделись с Михаилом Ивановым в декабре 1940-го, накануне Нового года. «Встреча была продолжительной, говорили о разном. Я сообщил, что на определенное время вынужден покинуть Москву. В ее глазах засветился немой вопрос: „Туда?“ Я молча кивнул. Пожелав Кате счастья в Новом году и успехов в работе на ее заводе „Точизмеритель“, я попрощался. В тот раз вниз, до вахтера, Екатерина Александровна меня не провожала, а, постояв на ступеньках верхнего этажа, подняла руку и осенила меня прощальным жестом, как крестным знамением, так издавна провожали в далекий путь на Руси…»

Но они увиделись еще раз. Через несколько дней, уже в январе, Иванов уезжал в Японию. На Ярославском вокзале, перед посадкой в транссибирский экспресс он, перед тем, как сесть в вагон, окинул взглядом здание вокзала, толпу на перроне… И на соседней платформе увидел женщину в шубке и белом полушалке. Это была Катя. Заметив его внимание, она помахала рукой…

…Катю арестовали 4 сентября 1942 года, почти через год после ареста Рихарда. При обыске из «предосудительного» нашли только карту Москвы и нательный крестик. Впрочем, провал Зорге был тут ни при чем, и арестована она была вовсе не как ЧСИР («член семьи изменника Родины»). На следствии речь о Рихарде не шла, и после освобождения она была уверена, что с мужем все в порядке.

На самом деле Катю арестовали по оговору одной из родственниц. По крайней мере, так утверждается в публикации газеты «Московский комсомолец» «Подвиг жены разведчика». «МК» – не то издание, которому можно верить безоговорочно и даже с оговорками, тон статьи вызывает еще меньше доверия, да и сама она изобилует мелкими фактическими ошибками. Однако будем надеяться, что выдержки из следственного дела, приведенные там, подлинные.

Из показаний Гаупт Елены Владимировны, 1910 года рождения. Уроженки Свердловска, арестованной в мае 1942 года. 

«Я хотела скрыть участие в моей шпионской организации и деятельности моей родственницы Екатерины Максимовой. В мае 1937 г. я приехала в г. Москву и остановилась у Е. Максимовой на ул. Софийская набережная, № 34, кв. 74. Она жила там, занимая одну большую комнату, записанную на фамилию „Фрогт“, как я увидела из счета, поданного ей комендантом дома. Квартира ей стоила свыше 100 рублей. Я спросила ее, как ей хватает на жизнь своего заработка, она отвечала, что у нее есть другие источники дохода, и стала мне показывать кое-что из своих вещей, часы и еще несколько золотых вещей, а также нарядные платья. Я спросила, откуда она их взяла, она отвечала, что ей подарил все это Циша Фрогт. Я спросила, где он работает и много ли получает. Она ответила уклончиво, что по работе он часто бывает за границей в длительных командировках и лишь изредка приезжает в Москву. Она сказала, что мне поможет заработать денег, и предложила, под видом сбора статистических данных, дать некоторые сведения по своей работе. Затем она выдала мне 500 рублей и велела написать расписку, как счет получения аванса».

Из постановления о продлении срока следствия. 8 сентября 1942 года. 

«Установлено, что Максимова Е. А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зорге Рихард, временно проживавшим на территории СССР, заподозренным в шпионской деятельности…»

Интересна подпись: «Начальник следственного отделения транспортного отдела НКВД железной дороги им. Л. М. Кагановича, лейтенант госбезопасности Кузнецов». Невелико, значит, было дело, если им занимался какой-то лейтенант. Но следователь был куда как ретив. Трудно сказать, какие методы он применял, однако в октябре 1942 года Катя вроде бы призналась: «Да, с 1933 года я была агентом немецкой разведки. Была завербована на эту работу Шталем».

В ноябре 1942 года лейтенант госбезопасности Кузнецов написал: 

«Установлено, что в 1934 году Максимова связалась по поручению агента германской разведки, прибывшего из-за границы, со Шталем и собирала материалы о политических настроениях трудящихся СССР провокационного характера».

Нет ничего удивительного в том, что в 1942 году человека по имени Рихард Зорге заподозрили в шпионаже. Говорила ли Катя на допросах, кто на самом деле ее муж? В статье вроде бы утверждается, что говорила. Но так ли это? Жены разведчиков были проинструктированы крепко: не болтать, чем занимаются мужья! Никогда и ни с кем! И она просто-напросто не имела права рассказывать какому-то там лейтенанту, кто такой на самом деле Рихард. И, кстати, в той же статье говорится, что на вопросы следователей: известно ли ей, чем занимается за границей ее муж, она отвечала: «Нет!».

Почему она призналась? Вероятней всего, чтобы выйти из-под опеки ретивого лейтенанта. Расчет был простой: как «шпионку», ее либо отправят к более серьезному следователю, либо будут судить. Тогда можно сказать правду. И, действительно, 17 ноября 1942 года Катю перевели в Москву. Теперь перед ней сидел уже не лейтенант Кузнецов, а настоящий серьезный следователь – и она отказалась от своих свердловских показаний. К тому времени и оговорившая ее Елена Гаупт уже была на том свете: 2 ноября 1942 года она повесилась в камере следственного изолятора.

«Все это время я давала ложные показания, – заявила Катя на допросе. – Никакой шпионской работы я не выполняла. У меня не было другого выхода. Показания против Гаупт я дала только тогда, когда мне предъявили протоколы ее допросов, где она ссылается на меня как на вербовщицу… Про Шталя мне сказали, что он арестован за шпионаж, и мой муж также известен органам НКВД как шпион. Меня вынудили показать, что Шталь рассказал мне про мужа, будто Рихард вел шпионскую работу против СССР…. Но мне об этом ничего не известно…» Больше Катю на допросы не вызывали – проверяли.

Проверка не заняла много времени. Уже 13 марта Особым совещанием при наркоме за связи, подозрительные по шпионажу, она была приговорена к пятилетней ссылке в Красноярский край. 15 мая Катя приехала в Большую Мурту, населенный пункт в 120 километрах от Красноярска. По-видимому, она так и не сказала, кем был ее муж. А ссылка? Тут надо понимать, что такое в годы войны высылка из голодной Москвы в Сибирь. Дополнительный шанс пережить эту войну…

Судьба лейтенанта Кузнецова неизвестна. Но, судя по тому, сколько времени заняла проверка и по судьбе Кати, в Москве быстро разобрались с этим делом, по которому был явный оговор под давлением следствия и самоубийство в камере… После 1938 года в ведомстве Берия со следователями, выбивавшими и выдавливавшими из арестованных показания, особо не церемонились…

Итак, в мае 1943 года Катя приехала в Красноярский край. Летом 1943 года ее подруге в Москве позвонил какой-то мужчина и передал привет. Он познакомился с ней на вокзале в Красноярске. Пока они разговаривали, Катя выпила тринадцать стаканов горячего чая – в тюрьме давали только хлеб и воду.

21 мая она писала сестре. «Милая сестричка! Вот я опять наслаждаюсь небом, воздухом и полной свободой.