ЕВГЕНИЯ МЕЛЬНИК - Евгения Мельник

— Жутко бомбят городок! Бомба попала в кают-компанию, обрушилась стена, которая погребла под собой вашего мужа, он убит, — говорила она, обращаясь к поварихе.

Мы с Наташей промыли буфетчице рану и убедились в том, что она не опасная. Смазали йодом, забинтовали, дали валерьянки, и буфетчица постепенно успокоилась.

Она была первой из пострадавших жителей нашего городка. С этого началось.

Через некоторое время приковылял чудом оставшийся в живых муж поварихи. Воздух со свистом и хрипом вырывался из его легких, на подбородке была глубокая рваная рана, забитая песком. Он выжил, но нам с Наташей пришлось долго с ним повозиться.

У нас под скалами жила старушка с двумя внучатами — девочкой лет шести и четырнадцатилетним мальчиком. Дочь ее работала поварихой в авиачасти и приходила под скалы только ночевать, зять — командир, находился со своим подразделением в леске за нижней водокачкой.

И вот эта старушка, придя под вечер в городок, встретила девушек, работавших в батарейной прачечной, и стала звать в поле: там, мол, лежат два красивых лакированных чемоданчика, перевязанных цветными ленточками. Прачки отправились с ней (недаром говорят, что любопытство — порок!), но к их счастью стемнело и, пройдя немного, они решили вернуться. В ту ночь старушка осталась ночевать в городке и, видимо, чемоданчики не давали ей покоя. Едва забрезжил рассвет, как она отправилась в поле, подобрала эти чемоданчики, принесла их в столовую и положила на окно. Потом, желая, видимо, похвастать находкой, она позвала из кухни всех, кто там был: свою дочь, двух поваров и кухонного рабочего, и никто из них не оказался умнее этой старушки. Пять взрослых с любопытством окружили подоконник, маленькая дочь поварихи держалась за юбку матери. Старушка взяла один чемоданчик и развязала ленточку… Мгновенно под действием пружины подскочила крышка, и раздался оглушительный взрыв, вслед за ним от детонации взорвалась вторая противопехотная мина.

Столовую заволокло едким дымом. Сбежавшиеся на взрыв люди увидели в рассеявшемся дыму в огромной луже крови пять искалеченных трупов и среди них живую и невредимую маленькую девочку. Бедная девочка лишилась сразу и бабушки и матери. Она осталась жива благодаря своему маленькому росту и тому, что стояла под самым подоконником, осколки и воздушная волна прошли над ней. Сиротка продолжала жить у нас под скалами, мы все о ней заботились. Мальчика отец взял к себе в окопы.

Теперь почти все работавшие в городке на ночь приходили под скалы. Как-то под вечер, хромая, пришел чабан, пасший овец подсобного хозяйства батареи. На обеих ногах у него оказались небольшие осколочные раны. Каждый день мы с Наташей лечили и перевязывали «своих» раненых, они были исключительно на нашем попечении.

Пришла еще одна печальная весть: был найден в поле убитым пулеметной пулей в затылок мальчик Коля, четырнадцатилетний помощник чабана. Пася овец, он ложился на траву и стрелял из винтовки по пролетавшим вражеским самолетам. Один «мессершмитт» заметил Колю, и посылал в него пулеметные очереди до тех пор, пока не убил. Как сейчас вижу задорное курносое лицо мальчика и пряди белых, как лен, волос, выбивающихся из-под бескозырки.

Ночная поездка в город

Теперь, когда мы появлялись над обрывом, чтобы идти за водой, перед нами открывалась картина, чрезвычайно похожая на панораму Рубо «Оборона Севастополя 1854–1855 гг.». Плотной сплошной стеной высоко в небе стоял белый дым, окружая город полукольцом. Над городом вздымались в небо и плыли по ветру густые тучи черного дыма, они клубились, переплетались, смешивались с белым, окрашивались розоватым цветом пламени. С наступлением темноты красное зарево стояло над городом, то там, то тут оно ярче вспыхивало и шире растекалось по небу. Город горел с начала третьего штурма.

Мы видели ясно, что кольцо белого дыма сжимается и придвигается ближе и ближе… Отдельные взрывы на Балаклавском направлении стали переваливать через последние горы и появляться на краю нашей равнины. Такая картина не могла не наводить на грустные размышления. Мы лихорадочно ждали прихода капитана, приносившего последние сводки с фронта. При его появлении все, от мала до велика, бросались к нему: «Что нового?» Сводки были неутешительные: наши части после ожесточенных боев отступают на новые рубежи. Но никто из нас не приходил к мысли о том, что Севастополь будет сдан. Если появлялись по временам сомнения, каждый старался их отогнать. Ведь отбили два жестоких штурма, почему же не будет отбит и третий? Все мы, начиная с капитана и кончая маленьким Женей, говорили: не сдадут никогда, ни за что не сдадут!..

С тех пор, как начался третий штурм, нас не оставляла мысль о Екатерине Дмитриевне и Степане Николаевиче. Живы ли они? Мы с мамой решили поехать в город.

Майор из хозчасти, жилец маленькой верхней пещерки, согласился взять нас с собой в автобус, который отправлялся за продуктами. Мы запаслись буханкой хлеба и большим чайником с водой. Шоферы рассказывали, что люди в городе мучаются без воды, так как водопровод разбит. Они подбегают с посудой к машинам и просят воды у шоферов.

Мы надеялись, что удастся разыскать Влайковых и привезти под скалы. Но надежды не оправдались.

И лишь впоследствии Екатерина Дмитриевна рассказала нам о происшедшем. Она и Степан Николаевич сидели в убежище под домом, когда бомба попала прямо в их столовую, пробила пол и взорвалась в подвале. На счастье, они находились в другом конце убежища. Степану Николаевичу, лежавшему на кушетке, перебило осколками обе ноги, Екатерину Дмитриевну не затронуло. Убило семь человек, среди них была старая караимка Эрак со своей дочерью Нюсей, которых я помнила с самого раннего детства. Одну девушку придавило камнями, она страшно кричала, пока ее не вытащили. Степан Николаевич не захотел, чтобы его несли, и сам на локтях выполз по лестнице из подвала. Обессиленный, он лежал во дворе, и в это время возле него упала зажигательная бомба. Екатерина Дмитриевна тушила ее землей и песком и не заметила, как обожгла себе ногу. Потом пришли люди с носилками из санитарного пункта и отнесли Степана Николаевича в подвал Покровской церкви, а на другой день отвезли в Камышевую бухту. 7 июня его эвакуировали на Кавказ.

Екатерина Дмитриевна с соседями перебралась в небольшое бомбоубежище в скале под Пролетарским спуском (ныне Суворовская улица), напротив нашего дома. Ей удалось перетащить туда кое-какие вещи из своей разбомбленной квартиры.

— Если бы ты знала, — рассказывала позже Екатерина Дмитриевна, — что мы пережили, когда загорелся весь город! Дымом и огнем нас, как сурков, выкурило из бомбоубежища, почти все мои вещи, оставленные Там, сгорели. Я схватила чемодан, и мы бросились бежать, со всех сторон дым, жар нестерпимый. Добежали до дома портного Рожанского, заскочили к нему, но не успели посидеть и пяти минут, как и его дом загорелся… Я побежала на горку, бросила чемодан за какую-то стену — представь, он там сохранился. Это был ад. Мы метались по улицам, как безумные: горят дома, развалины, телеграфные столбы, провода, деревья, пламя сходится над головой, лица обдает жаром, глаза разъедает дымом, дышать нечем, всюду клубы черного дыма и языки пламени, и в это же время со свистом и грохотом летят и рвутся фугасные бомбы, а зажигательные все падают и падают, как огненный дождь, с неба. Куда бежать, где спасаться?..