Осужден пожизненно - Маркус Кларк

После того как Руфуса Доуза унесли в лазарет, заболели еще двое арестантов и один солдат. И хотя других жалоб пока не поступало и признаков паники не наблюдалось, на лицах матросов, солдат и арестантов застыло выражение ожидания, словно люди спрашивали себя: кто следующий? «Малабар» шел над непроницаемыми глубинами тяжелых вод океана, переваливаясь с боку на бок, как мечущееся от ран животное. Казалось, что над ним нависла зловещая грозовая туча, насыщенная электричеством, и что случайная искра может вызвать пламя, которое поглотит корабль.

Женщина, в чьих руках были оба конца цепи, готовой замкнуться и высечь искру, вышла на верхнюю палубу, осмотрелась и, перегнувшись через поручни, устремила свой взгляд на загон для арестантов. Как уже говорилось, арестанты собрались там вместе группами по четыре-пять человек, и одну из таких групп она осмотрела особенно внимательно. Трое арестантов, с беспечным видом прислонясь к фальшборту, следили за каждым ее движением.

– Явилась-таки, – проворчал Габбет, как бы продолжая разговор. – Как всегда, расфуфырилась, но смотрит в нашу сторону.

– Что-то не вижу у нее в руках утирки, – деловито заметил Лентяй.

– Терпение – это добродетель, – вставил Ворон с наигранной небрежностью. – Дайте девице время!

– Провались я на этом месте, если еще буду ждать, – сказал Верзила, облизывая обветренные синие губы. – Нас все время дурачили, а мы, как собачки, плясали на задних лапках перед девкой нашего Денди. На корабле тиф, и у нас все готово. Так чего же еще ждать? Сигнал – не сигнал, надо дело делать, и немедленно! – Вот те на, глядите! – продолжал он и смачно выругался, когда недалеко от Сары появился Морис Фрер, и оба они стали прохаживаться по палубе.

– Все правильно, дурачина несчастный! – обрезал его Ворон, потеряв терпение от упрямства и глупости своего товарища. – Как же она даст нам сигнал, когда этот ферт торчит подле нее?

Габбет свирепо буркнул что-то в ответ и замахнулся было на него кулаком, но Ворон поспешно ретировался, и тот оставил его в покое. Скрестив руки на груди с видом равнодушного презрения, Ворон сосредоточил все внимание на Саре Пэрфой. Девушка пользовалась здесь всеобщим успехом. В этот миг по трапу, ведущему на бак, взбежал молодой солдат и стал с тревогой наблюдать за Сарой.

Поравнявшись с девушкой, Морис Фрер коснулся ее плеча. После их вчерашней пикировки он твердо решил не позволять ей больше дурачить себя. Девушка явно играла с ним, и он хотел показать, что не позволит ей морочить ему голову.

– Ну что скажешь, Сара?

– Ну что скажете, мистер Фрер? – передразнила она и повернулась к нему с улыбкой.

– Сегодня ты выглядишь превосходно! Прелесть!

– Это вы мне уже говорили, – ответила она, надув губки. – Больше ничего не скажете?

– Скажу, что ты мне нравишься! – ответил он с чувством.

– Тоже не ново. Я это уже слышала.

– Бог мой, что же мне делать? – Развязность Фрера быстро пошла на убыль. – Зачем же играть с человеком в кошки-мышки?

– А человек должен быть осмотрителен. Разве я просила вас, мистер Фрер, влюбляться в меня? А если вы мне не нравитесь, то это уж не ваша вина.

– Как это понять?

– А так, что у вас, военных, много всяких обязанностей: смотреть за стражниками, вахтенными, сменой караула и все такое прочее. Разве у вас есть время для бедной девушки вроде меня?

– При чем тут время? – вскричал удивленный Фрер. – Черт возьми, ты же сама бегаешь от меня. А у меня время всегда найдется.

Она опустила ресницы, как бы в смущении, и легкий румянец окрасил ее щеки.

– У меня тоже много обязанностей, – сказала она полушепотом. – За мной следят столько глаз… Шага незаметно не сделаешь.

И, как бы ища подтверждения своим словам, она окинула глазами палубу и перехватила взгляд молодого солдата на баке. На таком расстоянии ей было трудно рассмотреть человека, но она догадалась, что это был ревнивый Майлс.

Фрер, окрыленный переменой в ее настроении, с улыбкой подошел к ней вплотную и стал что-то нашептывать на ухо. Она отодвинулась от него и, улучив секунду, обменялась взглядами с Вороном.

– Я приду в восемь часов, – проговорила она, застенчиво отвернувшись.

– Но в восемь смена караула, – неуверенно проговорил Фрер.

Она только встряхнула головой.

– Ну и прекрасно. Занимайтесь своим караулом! Мне все равно.

– Но, Сара, рассуди сама…

– Влюбленные женщины не рассуждают, – прервала она, бросив на Фрера страстный взгляд, способный растопить даже самое ледяное сердце.

Значит, она к нему неравнодушна! Только дурак может ей отказать. Заставить ее прийти на свидание было главной его целью. А как совместить долг и наслаждение – об этом можно подумать после. Кроме того, раз в жизни можно и пренебречь сменой караула.

– Хорошо, дорогая, приходи в восемь.

– Тс-с! – прошептала она. – Вон там идет этот дурак – капитан.

Как только Фрер удалился, она подошла к поручням и, не сводя глаз с переборки, отделявшей загон для арестантов, уронила платок на вторую палубу. Он упал у ног влюбленного капитана. Бросив взгляд на девушку, доблестный моряк поднял его и вернул Саре.

– О, благодарювас, капитан Блант, – проговорила она, и ее взгляд был красноречивей слов.

– Ты приняла лекарство? – шепнул Блант, и в его глазах мелькнули искорки.

– Да, несколько капель. Сегодня вечером я вам верну бутылочку.

Блант отправился на корму, что-то весело напевая, и, встретив Фрера, хлопнул его по спине. Оба они рассмеялись, каждый своим мыслям. Но они не ведали, что от этого смеха сумерки еще более сгустились вокруг них.

Сара Пэрфой, покосившись на арестантский загон, отметила произошедшую перемену. Три арестанта вновь сошлись, и Ворон, сняв арестантскую шапку, взмахнул ею, а другой рукой вытер лоб. Это означало, что ее сигнал принят.

А тем временем Руфус Доуз, находясь в лазарете, лежа плашмя на больничной койке, устремив неподвижный взгляд перед собой, мучительно старался вспомнить, что же ему надо сказать.

Когда внезапный обморок лишил его сознания, он смутно почувствовал, как чьи-то грубые руки стащили его с нар. Он увидел склонившиеся над ним суровые лица и ощутил близость неведомой опасности. Он вспомнил, как в неравной борьбе со все усиливающейся лихорадкой он слышал какой-то разговор, имеющий жизненно важное значение не только для него, но и для всех, кто находился а корабле. Однако суть этого разговора ускользала от него. Тщетно напрягал он память, но его мозг в горячечном бреду воссоздавал одни лишь обрывки фраз почти без проблесков смысла. И они исчезали так же мгновенно, как возникали. Его угнетала невозможность восстановить суть разговора. Он знал, что ему угрожает страшная опасность. Если бы он был в силах заставить себя связано и напряженно думать в течение хотя бы нескольких минут, он смог бы предотвратить беду, угрожавшую кораблю. Но он продолжал бредить, голова его пылала, губы ссохлись, тело обессилело. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой и лежал как парализованный.