Пленники ночи - Лоретта Чейз

Исмал не любил все эти «что-то» и «чем-то», говорившие о том, что он теряет над собой контроль. Когда-то, десять лет том; назад, любовь к женщине ослабила его волю и разум, и он до сих пор за это расплачивается. Больше он так рисковать не станет. Для приличия он придет на похороны. А потом вернется на континент и постарается забыть Лейлу.

— Нет, я не любопытен. Дело сделано, проблемы больше нет, и я доволен, — сказал он вслух.

Глава 4

Похороны Фрэнсиса состоялись на следующий день после слушания дела о его смерти. После них граф Эсмонд вместе с остальными приехал в дом Боумонтов. Он выразил свои соболезнования и любезно предложил оставить с Лейлой Ника до тех пор, пока Демптоны не найдут себе новых хозяев.

Лейла вежливо отклонила предложение графа. Его речи и манеры были безупречны — не слишком холодны и не сверхсердечны, но исходивший от него холод был настолько ощутим, что казалось, будто между ними была стена изо льда.

Когда Лейла начала объяснять, что один из слуг Эриара временно останется в ее доме, Дэвид и Фиона стали настаивать на том, чтобы прислать кого-нибудь из своих слуг. Фиона разозлилась на Дэвида, когда герцог Лэнгфорд, стоявший рядом и беседовавший с лордом Квентином, позволил себе высказать свое мнение.

— У слуги графа Эсмонда была целая неделя, чтобы ознакомиться с вашими требованиями, миссис Боумонт. Его присутствие в доме окажется менее разрушительным — в любом смысле. Вы и так пережили слишком много.

— Совершенно верно, — поддержал герцог Квентин. — Полагаю, это было бы самое простое решение.

Лейла уловила вспышку не то бешенства, не то презрения в глазах Эсмонда, но не успела ответить. Он опередил ее.

— Разумеется, — ответил он по-французски. — В любом случае я в скором времени собираюсь вернуться в Париж, так что Ник сможет последовать за мной, как только ваши домашние дела будут улажены.

Лейла взглянула на Эндрю и тот кивнул. В этом не было ничего удивительного: никто не смел противоречить герцогу Лэнгфорду. Дэвид отвернулся. Даже Фиона и та попридержала свой острый язычок.

Однако Лейла, вздернув подбородок, встретилась с загадочным взглядом Эсмонда и сказала:

— Мое желание, очевидно, не в счет. Тем не менее я сожалею, но я не воспользуюсь вашим великодушием.

Эсмонд ограничился каким-то вежливым, типично французским, замечанием и вскоре попрощался.

Но после его ухода Лейла почти физически ощутила холод и нечто ужасно похожее на отчаяние. Впервые после той далекой ночи в Венеции она почувствовала себя безнадежно одинокой и потерянной.

Она уже знала, как много сделал Эсмонд, чтобы помочь ей. Ознакомившись с подробным отчетом о ходе расследования, который ей дал прочитать Эндрю, она поняла, какими неприятностями могло обернуться ее дело, если бы им занялся не Квентин, а кто-либо другой.

Лейле хотелось выразить Эсмонду свою благодарность. Она даже отрепетировала короткую, но хорошо продуманную речь. Но беда была в том, что стена льда отрезала ее от графа прежде, чем Лейла смогла хотя бы начать эту речь. Теперь ей казалось, что Эсмонд просто вел себя галантно, как и подобает французу и как к тому обязывало его положение. А после он не хотел иметь с Лейлой ничего общего.

Ей не следует этому удивляться, тем более чувствовать себя уязвленной, убеждала она себя. Лэнгфорд тоже не был особо дружелюбен. Было очевидно, что он не хотел, чтобы его сын и Фиона — дочь его самых близких друзей — водили дружбу с безродной художницей, чей плохой вкус в выборе мужа и недостаток воспитания вылились в скандал. Герцог посчитал, что даже его слуги слишком хороши для таких, как Лейла, — пусть за ней присматривает лакей этого иностранца.

Ирония была в том, что Лэнгфорд даже не подозревал, что она вполне заслуживает его порицания. Не знал он и той высокой цены, которую ей уже пришлось заплатить. В своем отчаянном стремлении спасти себя и защитить Эндрю Лейла никогда по-настоящему не задумывалась о последствиях сокрытия убийства: о всеобщем осуждении, об изоляции от общества, о необходимости следить за каждым своим словом, жестом, выражением лица, чтобы случайно не выдать себя, притом с большой долей вероятности, действительному убийце. Однако самыми ужасными были муки совести.

Лейла не могла смотреть в глаза своим друзьям, а на других людей — не подозревая их. Ей хотелось, с одной стороны, чтобы все поскорее ушли, а с другой — она боялась остаться одна, наедине со своими страхами и виной.

Наконец все разошлись и усталость свалила Лейлу с ног. В ту ночь она спала без снов.

Все последующие дни Лейла не находила себе места. У нее пропал аппетит, работа валилась из рук. Всякий раз, когда стучали в парадную дверь или на площадь въезжал, гремя по булыжнику, экипаж, она думала, что это приехал Квентин, чтобы арестовать ее, или убийца, чтобы заставить ее замолчать навеки.

Лейла определила свое состояние как временный нервный срыв, но он не проходил. Ее начали мучить ночные кошмары, так что Лейла стала вообще бояться ложиться спать.

Через неделю после слушания она сказала Нику, что собирается пойти в церковь и вышла из дома. Кончилось тем, что она оказалась, как это и раньше случалось много раз, на кладбище.

Где сейчас была могила Фрэнсиса?

Заказанную Лейлой могильную плиту еще не установили, была лишь временная дощечка. Свежевскопанную землю припорошил снег.

Лейла не могла горевать по Боумонту. Она не умела лицемерить. Сюда ее привела не скорбь.

Лейла смотрела на свежий холмик с отвращением. Когда Фрэнсис был жив, она позволяла ему мучить себя; и теперь — мертвый — он все еще продолжал ее мучить. Если бы не он, она не чувствовала бы себя виноватой и такой одинокой.

— Кто это сделал? — тихо сказала Лейла. — Кому ты стал поперек горла, Фрэнсис? Но твой убийца ушел от наказания. И все потому, что я… что я так чертовски умна. Всего-то немного чернил… и нет никакого запаха.

И в этот момент она вспомнила.

Эсмонд… где-то год назад… на приеме, где был выставлен портрет мадам Врэсс… Еще задолго до приема она слегка надушилась и запах почти испарился… а он точно определил, из каких компонентов были составлены ее духи.

Теперь она поняла, почему между ними появилась эта стена изо льда.

— Он почувствовал запах яда, — пробормотала Лейла. — Не чернил, а яда и, наверно, подумал… — Лейла огляделась. Господи, до чего она дошла: разговаривает сама с собой… на кладбище.

А что с ней будет потом? Буйное помешательство?

Неужели Эсмонд поверил в то, что она, вспыльчивая и неуравновешенная художница, убила своего мужа в приступе безумия?

Но он же ей помог…