Эсхатон - Чарльз Шеффилд

- Следует учесть ряд других факторов, - сказал он. - Моей первоочередной задачей является ваша защита и обеспечение сохранности. По этой причине я, преодолев определенные сложности, отменил полученные инструкции и нарушил ваш криосон. «Криоматка» не отвечает вашим будущим нуждам.

- Пока что отвечала.

- Да, в течение нескольких миллионов лет. При температуре сжижения гелия все биологические процессы недоступны для обычного наблюдения, однако сохраняется случайное тепловое движение. Время от времени небольшое число атомов набирает достаточно энергии, чтобы сдвинуться с места, что может привести к биологическим изменениям - разумеется, незначительным, но интеллект и память - это весьма тонкие материи. - Служитель сделал паузу. - Почему вы улыбаетесь?

- Ты говоришь прямо как та женщина из «Второго шанса», которая когда-то уговаривала меня предпочесть жидкий гелий азоту. Мне казалось, что холоднее жидкого гелия ничего на практике получить нельзя.

- Вовсе нет. Думаете, за девять миллионов лет наука не претерпела развития?

- Опять знакомые слова. Я и сам так думал - давным-давно. Так почему бы не хранить «криоматку» при более низкой температуре?

- Даже при самых низких температурах остается вероятность случайных эффектов, которые могут привести к изменениям. Однако существует другой, лучший способ.

- Убеди меня. - Дрейк знал, о чем пойдет речь.

- Запись. Перевод всего, что содержится в вашем мозгу, в электронную форму. Компьютерные носители также не обладают стопроцентным иммунитетом против случайных статистических эффектов, но их можно избежать при помощи дублирования информации и программ устранения ошибок. Доказательством их эффективности являюсь лично я.

- Откуда ты знаешь, что не меняешься? Может, ты сегодня не такой, как вчера.

- Точно так же, как и вы, вероятно, не тот Дрейк Мерлин, который лег в криосон, и не тот, кто встречался с Трисмоном Сорелем. Я могу лишь сказать, что запись - это ваш лучший шанс без изменений достичь отдаленного будущего. Это будет безболезненно, и вашего внимания не коснется ничто из происходящего.

- Боли я не боюсь. В мире есть много чего похуже. О чем ты умалчиваешь? Похоже, ты не в своей тарелке.

- Возможно. - Служитель немного помолчал. - Я должен проинформировать вас об одном обстоятельстве, которое нам представляется несущественным, но для вас может оказаться важным. Полная запись Аны невозможна. Ее геном уже хранится в компьютере, что делает будущее клонирование тривиальной задачей. Однако из мозга не удается извлечь ничего, кроме разрозненных элементов. Их передача не имеет смысла.

- Куда я, туда и Ана.

- Это совершенно не нужно. Если когда-либо ее личность удастся восстановить, сохранность того, что осталось от примитивного мозга, не будет играть роли.

- Это ты сейчас так говоришь. Но я слишком часто слышал, что для Аны ничего нельзя сделать. Или вы запишете нас обоих, или никого.

- Мы вас поняли.

Мильтон пропал, и вместо него появился Алман.

- Если вы настаиваете, мы согласны. Но прежде чем начинать запись, мы должны обсудить еще одну деталь. После того как вы будете внесены в компьютер, значительные преимущества предлагает ваше включение в композит - в общее сознание, крупное или небольшое, по вашему выбору. Вы готовы пойти на такое слияние?

До сих пор решения принимались просто. Теперь Дрейку пришлось задуматься. Плюсы были очевидны: доступ к почти бесконечному запасу фактов, лучшее понимание мира, в котором он окажется, возможно - шанс разобраться в загадочных, но важных словах Алмана об Эсхатоне и далеком будущем.

Но ведь, вероятно, имелись и минусы, да так хорошо спрятанные, что даже композит, к которому принадлежали Алман и Мильтон, их еще не осознавал.

Один из минусов Дрейк чувствовал, но сформулировать затруднялся. В нынешнем веке была мягкость, желание идти на компромиссы, прогибаться, искать консенсуса. Для человечества как вида - если такое понятие еще сохраняло смысл - это был, конечно, прогресс. Но влившись в композит, он начал бы терять свои клыки и когти, вместо них проникаясь миролюбием группового сознания. А то, что хорошо сегодня, завтра может оказаться смертельно опасным. Не станут ли в будущем вежливость и дипломатичность бесполезными, не придется ли ему бороться за Ану со всей своей грубой решимостью и жестокой силой?

Риск был слишком велик.

- Я не хочу включаться в композит. Предпочитаю, чтобы меня записали и оставили в неприкосновенной базе данных. И прошу активизировать меня только в том случае, если появится новая информация о «точке Омега», полезная для восстановления Аны.

Он сказал все, что хотел, но все же чувствовал какую-то незавершенность. У него оставался долг - перед этой эпохой, перед верным служителем, перед людьми, в конце концов, подарившими ему отдаленную надежду на успех.

- Но если у вас возникнут проблемы - серьезные проблемы, в решении которых я мог бы вам помочь, - разрешаю вывести меня из пассивного состояния и подключить к композиту. За четырнадцать миллионов лет я не родил ни одной новой идеи, но мало ли - вдруг повезет и я что-нибудь выдумаю.

В мире есть много что хуже боли.

И верно. Боль можно сдерживать и терпеть, ограничивать и фокусировать, направлять на то, чтобы ярче высветить какой-либо элемент мира. Чем сильнее боль, тем плотнее концентрация.

Но паника, от которой леденеет кровь, застывает сердце, не имеет своих положительных сторон. Когда нахлынет ревущая волна страха, все чувства меркнут, все сосредоточение рушится.

Это узнал Дрейк, просыпаясь. Ужас смотрел на него из каждого угла. Причин он не понимал. Он оказался совершенно слеп, глух ко всему, кроме испуганных воплей рассудка. Попытался упорядочить хаос. Выкристаллизовалисъ вопросы: что является источником страха? Давно ли страх существует? Как далеко в будущее он попал? Почему ему не сообщили о проблеме раньше, до того, как она стала настолько важной?

Невозможно. На каждый вопрос тут же обрушивался миллиард ответов. Они говорили всё и не говорили ничего, равнодействующая сила отдельных векторов равнялась нулю.

Дрейк предпринял героическую попытку: игнорируя поток информации, поступавшей от бесчисленного множества разумов, к которым он имел доступ, постарался уйти в себя.

Знакомая комната с окнами. Вид на морские волны, озаренные солнцем.

А в кресле напротив, готовая ответить на все вопросы…

Он отшатнулся. Инстинктивная его мысль была об Ане, и именно Ана возникла перед ним. Но это - хуже всего! в ее присутствии он замечтается, тратя время.

Кто?