Время черной луны - Татьяна Корсакова

Маленький водоворот подхватил ошметки пены, облизал Лиины щиколотки, с тихим урчанием исчез в сливе. Лия вышла из джакузи, обернулась полотенцем. В голове было пусто и звонко. Странное ощущение, незнакомое и неприятное. Так и кажется, что сейчас раздастся голос, который снова прикажет ей бежать…

Куда? Она уже прибежала к хозяину этой просторной ванной комнаты, человеку, по всему видать, благородному и великодушному. Вдруг он ей поможет. Ну хоть чуть-чуть.

Пустота в голове вдруг сменилась головокружением. Господи, неужели опять начинается? Только бы не упасть…

Влажная спина скользила по запотевшему кафелю, затылку было холодно и щекотно. Она не падает, она аккуратно садится на застеленный пушистым ковриком пол. А если садится, значит, все с ней в порядке. Просто слабость, последствие черепно-мозговой травмы. И головокружение сейчас пройдет, надо лишь расслабиться, закрыть глаза. Вдох… Выдох…

– …Кого убила? – Дверь глушила голос, но каждое слово Лия слышала, если не сказать, чувствовала, очень отчетливо.

Ее спаситель и добродетель с кем-то разговаривал о ней, Лие. Подслушивать нехорошо, но другого выбора нет. Если разговор о ней, то он ее касается.

Лучше бы не слушала, оставалась бы в наивном неведении до приезда милиции, которую, кажется, уже вызвал ее спаситель. Последний бастион надежды рассыпался как карточный домик. Вместе с ним рухнула вера в людей. Разве можно вот так – не разобравшись? Она к нему пришла, а он ее… транквилизаторами. Решил усыпить, как бездомное животное, никому не нужное и потенциально опасное. Сволочь!

Злость – спасительное и очень продуктивное чувство, лучшее лекарство от слабости и головокружения, допинг, с которым ничто не сравнится. Ладно, она еще покажет этому Иуде, этому обманщику и предателю.

От брюк и свитера пахло чужими духами, надевать их было еще противнее, чем тряпье из подсобки тети Шуры. Там все по-честному: дешево, вульгарно и безопасно. А тут сплошная ложь, замаскированная налетом респектабельности. Ничего, ей сейчас главное выбраться, а там уж она все решит. Как-нибудь…

– С легким паром. – Улыбка предателя столь же обаятельна, сколь неискренна. Она была такой с самого начала. Просто Лия не присмотрелась внимательнее. Нефальшивое в этом гаде только одно – любопытство. Он хочет знать, что с ней приключилось, ему интересно. И не страшно совсем. Знает, что она убийца, и ведет себя так безмятежно, спиной поворачивается. Зря не боится, ох зря.

Нет, пожалуй, все-таки боится, а спиной встает из-за необходимости, чтобы сподручнее было высыпать снотворное в ее чашку. Сыпь-сыпь, Иуда…

Хочет знать, что с ней случилось? Так она расскажет, ей скрывать нечего. Может, он поверит ей, а не тем людям, которые называют ее убийцей.

Нет, даже шприц его не убедил. В раскосых глазах неверие пополам с жалостью. И то и другое вполне искреннее. Да, есть такие люди: перед тем как усыпить бездомную псину, они гладят ее и кормят. Напоследок…

Ладно, чашки она уже поменяла. Когда Иудушка выходил в прихожую за пиджаком. Сейчас главное, чтобы притворщик все выпил и лекарство начало действовать. Сколько он там приготовил – две таблетки? Для нее две таблетки – гарантированный результат, а вот свалить эту стокилограммовую тушу еще попробуй.

И как только она могла довериться такому типу?! Да ведь уже по фото было видно, что он собой представляет. Морда азиатская, топором рубленная. Башка бритая. Щетина пижонская, трехдневная. А глаза внимательные, с подозрительным огоньком на самом дне зрачков. Глаза неправильные, такой морде полагаются черные, узкие, а они серые, как железобетонная стена, непрошибаемые.

Трещинки на этой стене появились лишь однажды, когда она сказала про голос. Вот тут-то он себя и выдал: интереса во взгляде стало чуть меньше, жалости чуть больше.

Он считает ее сумасшедшей. Ублюдок… Уж лучше бы думал, что она убийца. Она не сумасшедшая! И то, что мама больна, еще ничего не значит. У мамы что-то особенное, Анатолий Маркович говорит, что мамин случай казуистический и ненаследственный. Ненаследственный!

А голос… С голосом она как-нибудь потом разберется, после того как накажет паршивого Иуду.

Снотворное начало действовать. Иудушкин взгляд расфокусировался, «поплыл», голос стал тише, а речь медленнее. Сейчас не опоздать бы, сказать, что она все знает.

Сказала. И даже рожу его бесстыжую расцарапала – не удержалась. И еще успела напоследок в глаза ему заглянуть.

А ведь он и в самом деле боится. Теперь, когда беспомощный, обездвиженный, когда целиком в ее власти. Не будь этой беспомощности, ей бы теперь несдобровать. Убить бы не убил, но покалечил точно. Не за то, что она сумасшедшая и убийца, а за то, что посмела с ним вот так, как с безмозглым бараном, перехитрила, обвела вокруг пальца.

Бритая башка с гулким уханьем стукнулась об пол, здоровенные лапищи судорожно сжались, точно пытаясь что-то поймать…

Соблазн врезать ногой по бездыханному телу был велик, но Лия себе запретила. Она не такая, как этот предатель, она порядочнее. Но оставлять его безнаказанным не станет. Чему он больше всего обрадовался, когда ее увидел? Не бумажнику и не мобильнику, а загранпаспорту. Наверное, такому деловому без него никак не обойтись. Он небось за границу по два раза на неделе летает. Вот паспорт она и заберет. На память…

Одежка с чужого плеча хоть и пахла гадко, зато выглядела вполне прилично. А свитер так еще и неплохо сочетался с шейным платком, который Лия позаимствовала у Иудушки. Платок сошел за гламурную шелковую бандану. Из общего респектабельного фона несколько выбивались боты, но им в гардеробе Иудушки, увы, достойной альтернативы не нашлось. Зато отыскались солнцезащитные очки, большие, в пол-лица, явно дамские, которые очень удачно маскировали царапины на лице. В таком виде не стыдно будет к жэковскому слесарю заявиться, попросить о маленьком одолжении.

Слесарю, сердитому дядьке с одутловатым лицом и синюшным от невоздержанного пития носом, Лия даже врать не стала. Сказала правду – ключи потеряла, а запасная связка осталась в квартире, вместе с деньгами. Слесарь поворчал, что приходится работать без предоплаты, но замок все-таки вскрыл. Правда, не преминул потребовать надбавку за работу во внеурочное время. Лия торговаться не стала, сунула дяденьке несколько купюр, захлопнула дверь и только после этого почувствовала, как напряжение, державшее ее последнее время, спадает.

Сейчас, когда самое страшное позади, можно сесть и спокойно все обдумать. Только сначала нужно снять чужую одежду, смыть с кожи чужой запах и поесть. Иудушкин отравленный кофе – конечно, не еда.

Лия сидела на кухне с чалмой из полотенца на голове, в банном халате и бездумно наблюдала за никак не закипающим чайником. Здесь, на крохотной, каждой трещинкой знакомой кухоньке все произошедшее с ней казалось нереальным и уже не таким пугающим. Да, ее ищет милиция – это плохо. Но, с другой стороны, в больнице она зарегистрирована как неизвестная, никто не знает ни ее фамилии, ни адреса. Персонал запомнил кареглазую блондинку, но сколько в Москве блондинок? Тысячи! Разумеется, милиция выйдет на Иудушку и тот молчать не станет. А и бог с ним! Пусть рассказывает! Много он про нее знает – то же, что и персонал. Нет, все-таки побольше – он в курсе того, как ее зовут. Лия – достаточно редкое имя, но реально ли опросить всех женщин с таким именем? Хочется верить, что нереально. В противном случае ей придется пускаться в бега.