Выгодная смерть - Карло Вилла

— Надеюсь, я его не разбудил?

— Да что вы! Он давно уже на ногах. Сейчас я передам ему трубку… — явно торопится закончить разговор Этторина.

— Минуточку… послушайте! — снова удерживает ее Вердзари.

— Да? — что еще могла ответить не расположенная к беседе Этторина?

Вердзари, воспользовавшись ее замешательством, переходит в наступление:

— Раз уж мы с вами заговорили…

— Я слушаю, комиссар.

Этторина удалилась; Вердзари в ожидании Де Витиса, зацепив носком ботинка ножку стула, подтягивает его к себе, садится. Он без особого труда узнал от этой женщины то, что хотел; похоже, пятно расползлось шире, чем он думал. Но сейчас предстоит сделать самый важный ход: нужно найти верные слова и произнести их как можно естественнее и непринужденнее. Это не должно походить на допрос, не то тот испугается; просто захотелось с ним посоветоваться, вот и все. Только тогда можно надеяться что-либо выведать.

А если начать так: «Вы случайно не видели?..» Нет, он сразу насторожится. Первый вопрос должен звучать совершенно естественно: «Вы не заметили?..» Нет, так тоже не годится. Это слишком прямо, слишком настойчиво, и значит, отвечая, он станет взвешивать каждое слово; я-то в любом случае сделаю соответствующие выводы, а если он будет все отрицать или напускать туман?.. Нет, с Де Витисом это не сработает… Обратиться к нему с таким вопросом — значит сразу подсказать ответ, указать на тот узел, который предстоит распутать и который после такой беседы, быть может, затянется намертво. Что же сказать? «Мне бы хотелось узнать…» Вот это уже лучше. Надо говорить робким голосом скромного чиновника, всегда вынужденного просить разъяснения у тех, кому положено знать больше. Надо говорить так, чтобы у того возникла иллюзия, будто не Вердзари, а он сам, по крайней мере во время этого телефонного разговора, ведет следствие и выискивает улики. Да, наверное, это будет самый мудрый ход по отношению к Де Витису, и на сдержанно-прохладное «алло» прокурора хитрый комиссар отвечает как можно более смиренно, даже с запинкой, и это получается у него очень естественно, поскольку привычка — вторая натура:

— Я просто в отчаянии, ваше превосходительство, вы должны извинить меня… Сижу тут с этими бумагами, закругляться пора… А мне все не дает покоя одна вещь… Чушь, конечно, пустяковина, но помочь мне можете только вы… — И в ответ на вопрос, что он имеет в виду, покорно сознается:

— Да я и сам не знаю. Честное слово, это у меня просто фантазия такая, причуда, можно сказать… Понимаете, убитая… В общем не могу сообразить: изменилось в ней что-нибудь с вечера до утра или нет? Когда все тело обмотано этими веревками, трудно разобраться…

Ответ Де Витиса не слишком обнадеживает. От таких, как он, помощи не жди; бормочет себе «понимаю, понимаю», а сам, как видно, не понял ни черта.

Хочется подсказать, открыто задать вопрос, который мучает его, но не слишком ли это рискованно? Он может замкнуться совсем, просто-напросто из-за духа противоречия. А ведь у комиссара он сейчас единственный козырь, только он один видел жертву и вечером, и на следующее утро.

Вердзари уже не надеется узнать что-нибудь полезное и собирается прервать разговор. Надо начать с другого конца, можно допросить и еще кое-кого. И вдруг его осенило: а мог ли вообще Де Витис, наблюдая за ужасной сценой, разглядеть в полутьме спальни то, что у него сейчас хотят выведать? Вполне возможно, не обратил внимания на детали, а наутро, заглянув в окуляр еще раз и ужаснувшись, конечно же, не в состоянии был заметить на теле убитой то, чего там не было накануне вечером. При виде безжизненного тела он мог впасть в панику, испугаться, что убийство свалят на него, и тут уж ему было не до разглядывания. Поэтому надо заставить его восстановить в памяти нужную подробность, и сделать это можно только сейчас, пока не прошло потрясение. После нескольких ободряющих слов, почтительных и сочувственных, «вы правы», «как я вас понимаю!», перемежаемых нарочитыми паузами, Вердзари неожиданно и быстро спрашивает:

— Вы сейчас один?

На несколько секунд Де Витис замолкает — вопрос застал его врасплох.

— Этторина Фавити рядом с вами? — не дает ему опомниться Вердзари.

Жребий брошен, надо спешить, чтобы эффект неожиданности дал максимальные результаты. Поэтому Вердзари настойчиво спрашивает прокурора:

— Ваше превосходительство, вы меня слышите? Де Витис наконец приходит в себя и отвечает негромко и слегка удивленно:

— Да, да, слышу… Нет, она сейчас в саду… Я слышу вас, говорите…

Не так уж редко случается нам думать: «Какое чудовищное бремя ответственности возложено на власть имущих!» — вот и Де Витис, распрощавшись с Вердзари, замер с трубкой в руке, размышляя над этой истиной. Ему казалось, что он уже все сообщил комиссару, однако, взволнованный случившейся драмой и собственным нелегким положением, он явно упустил самую важную подробность, и только сейчас, когда его спросили напрямую, у него вдруг созрел невероятный план.

Видеть-то он видел, но не понял. Значит, дело обстояло не так, как показалось, и не все еще потеряно. Вердзари, этакий простачок, проявил себя блестяще, и тем не менее командовать будет все-таки он, Де Витис, — благодаря одному неожиданно выяснившемуся обстоятельству.

Он заставит Вердзари поработать, но при этом будет держать его под контролем. Никто не в силах удержать в тайне происходящее у них в департаменте, и за Вердзари тоже кое-что числится; при случае можно припереть его к стенке, соблюдая, однако, необходимую осторожность.

Де Витис не сомневается, что после окончания следствия, благодаря поддержке влиятельных друзей, генеральный прокурор оставит его на прежней должности — чтобы искупил, так сказать, свои грехи. Или хотя бы затем, чтобы Де Витис поразмыслил о своей несостоятельности как проповедника морали.

И великий муж, подобно белому киту Ахава, стремительно поднимается из темных бездн, куда погрузился ненадолго, на поверхность воды и вот наконец являет миру свою чудовищную пасть. Он снова стал самим собой, и теперь он опаснее, чем когда-либо.

Глава 5

«Вам не хватит уик-энда» — так утверждает ее любимый журнал в «Приложении для отпускников», напоминая, что на берегах древней и прекрасной Сены соблазнам нет конца: от квартала Марэ, где жила знать во времена Людовика XIII и его прославленного кардинала (трудами опытных реставраторов Марэ обрел былую красоту), до многоликого Центра Помпиду, столь притягательного для туристов; от многочисленных богатейших музеев до восхитительно пробуждающих чувства театров; да что там говорить, Париж — всегда Париж, заключает автор статьи, словно подмигивая читателям. Лилиана давно мечтает съездить в Париж исключительно для посещения магазинов на Левом берегу. Кажется, теперь это в обычае у всех «женщин, о которых говорят».

Ах, какой восхитительный повод проделать — и непременно пешком! традиционный маршрут от Фобур-Сент-Оноре по авеню Матиньон к площади Согласия, сначала по правой стороне, любуясь витринами Гермеса, Кардена, Куррежа и Сен-Лорана. А затем перейти на левую сторону, где тебя ожидает встреча с Ланвеном, Янсеном, Лаликом. Постоять у витрины Порто с изысканными льняными блузками — на авеню Монтень, поглазеть на лакомства в витрине Фошона на площади Мадлен, на лучший в Париже хлеб, который выпекают на бульваре Бомарше.

А потом есть еще упоительно развратные джинсы из «Боб Шоп»; и вот наконец, взглянув на зонтики мадам Жели, можно завершить утомительную экскурсию в блистающем шелковыми драпировками и металлическими украшениями «Отель де Пари»: двадцать пять номеров, овеянных славными воспоминаниями, — здесь жил Оскар Уайльд и Мистенгетт. Журнал настоятельно рекомендует отель своим читательницам.

Сегодня в агентстве спокойно, да это и понятно: сезон идет на убыль. Правда, может еще заявиться какая-нибудь поздняя пташка, но с такими посетителями легко, они радостно хватаются за первое же предложение, считая, что им страшно повезло. А кабинетик, который оборудовала себе Лилиана, просто шедевр интерьера. Когда закроют дело Конти, она закроет и агентство, чтобы насладиться несколькими днями отдыха с любимым человеком. Человек этот в скором времени будет более достоин любви, поскольку станет гораздо влиятельнее. Он тоже заслужил отпуск, это несомненно, притом отпуск шикарный.

Журнал зазывает и обещает, и Лилиана блаженствует, опьяненная ароматом процветания, который исходит от этих ярких глянцевых страниц. Она так погружена в сладостное созерцание, что даже вздрагивает, когда раздается звонок в дверь. Пускай, пускай приходят, думает она, мгновенно взяв себя в руки, ей нужны деньги, как можно больше денег; ничего в жизни не интересует ее так, как деньги, — разве что перспектива со вкусом их потратить. Пускай он придет, этот запоздалый посетитель, она сумеет его ублажить, лишь бы только выкачать из него побольше.