Мама для Совенка (СИ) - Боброва Екатерина Александровна

— Видите ли, ваше высочество, — медленно произнесла девушка, — меня лишает аппетита мысль, что вы отложите мое возвращение домой. Не отрицайте — все обвинения с меня сняты. Ваш брат даже награду предлагал, — сдала она Третьего.

— И что вы выбрали? — живо заинтересовался Фильярг.

Юля задумалась. А ведь действительно было одно, что стоило попросить:

— Вы так быстро, — запнулась, подбирая слово, — вернули Аля домой, что забыли его подарки.

А ведь она выбирала их, тратила деньги. Неприятно думать, что они остались брошенными на скамейке.

— Вы о том странном гладком предмете с вещами? Это не награда. К тому же его забрали, проверили и доставили в комнаты его высочества. Возможно наше знакомство, Ю-лия, началось не слишком хорошо, но я не теряю надежды убедить вас, что мы не звери.

— Забавно, — хмыкнула девушка, смотря, как Четвертый выкладывает на ее тарелку кусочки чего-то красного, политого белым соусом, — но я никогда не считала вас зверьми. Просто мы разные, ваше высочество, и, боюсь, мне никогда вас не понять. А непонимание — страшная вещь.

— Я помню, вы просили держаться от вас подальше, — понизив голос до интимного шепота, проговорил Фильярг, — но я за вас отвечаю, так что придется смириться с моим присутствием.

Вот как, — прикусила губу Юля. Надсмотрщик, значит. Ну-ну.

— Кстати, почему именно вы? У вас так много родственников, — обвела рукой зал, — можно сказать, слишком много.

— О да, — согласился Филь, — много. Но шестая мать из рода моей матери. С Альгаром мы родственники не только по отцу, но и по матерям.

Видимо, это что-то значило для Совенка. Юле оставалось же принять тот факт, что именно Четвертый отвечает за Шестого, а значит и за нее. А еще Четвертый ловко перевел тему, не ответив на поставленный вопрос. Сердце кольнуло дурное предчувствие. Если так, — тряхнула головой девушка, — они еще пожалеют о своем решении. Она вернется домой, даже если для этого придется разнести дворец.

На приеме Юля с Совенком не задержались. Деть быстро наелся, заскучал, потом начал зевать, и девушка вспомнила о распорядке дня. Вдобавок голова болела все сильней, и непонятно был ли тому виной мыслевик или богатый на впечатления день, но Юля с жалостью была вынуждена прервать рассказ Фильярга. Она с удовольствием бы послушала еще — его высочество как раз перешел к истории Первозданной империи, но сил терпеть больше не было. Их отпустили.

Как в тумане Юля добралась до покоев Совенка. Помогла умыться сонному детю, уложила в кровать, побаловала засыпающего ребенка сказкой, поправила одеяло, поцеловала в щечку, потом в лобик. Полюбовалась сопящим чудом. Сердце дрогнуло, напоминая, что завтра она оставит Совенка. И не помогли здравые рассуждения, что такая привязанность ненормальна. Боль потери ввинчивалась под лопатку, перехватывая дыхания, билась в висок. И Юля осталась, села на пол рядом с кроватью, взяв детскую ладошку в свою руку. Прикрыла на секунду глаза.

Проснулась от того, что шею скрутила боль. Встала, разминая. Кажется, она проспала пару часов и надо возвращаться к себе. Бросила последний взгляд на сладко спящего Совенка, запрещая себе будить ребенка поцелуем.

Вышла в пустой коридор, засомневалась — куда? Убедила себя повернуть налево. Потом направо. Увидев знакомые ступеньки, взбодрилась и уже смело толкнула дверь с веночком в углу узора.

Шагнула в темноту, и сомнение заставило замедлить шаг. А если ошиблась? И вместо своей комнаты она вломилась в чужую? Вдруг этих дверей с веночком много? Скудное освещение от ночника не позволяло опознать покои, и девушка замерла в нерешительности.

Так, Юля, не тормози, — одернула себя сердито, — ты оставила кроссовки около кровати. Единственные, япона мать, в этом мире кроссовки. Так иди и проверь.

На цыпочках, не дыша, двинулась в сторону, где по ее подсчетам должна была находиться спальня. Шаг, еще шаг. Легкий шорох справа заставил шарахнуться в сторону, налететь на какую-то мебель, ойкнуть, а потом ее снесло в сторону, впечатало в стену горячим телом, заблокировало, а шее знакомо коснулся холод лезвия.

— Свет, — скомандовали над ухом.

Юля моргнула, щурясь. Над ухом хмыкнули, а потом издевательски протянули:

— И почему я не удивлен? Мне говорили, что женщины вашего мира смелы и бесстрашны, но я не знал, что настолько.

Лезвие ножа было убрано, а вот Четвертый убираться не спешил. Он был обнажен по пояс и стоял слишком близко, что это можно было игнорировать. Воздуха вдруг стало резко не хватать, Юля прерывисто вздохнула. Тело у Четвертого было великолепным, сразу видно — он не просиживал дни в кабинете. Шрам-ожог над левой грудью, еще один косой на ребрах намекали, что жизнь принцев не так сладка, как кажется. И руки зачесались — дотронуться, ощутить, как под пальцами перекатываются упругие мышцы.

— Так насколько вы бесстрашны, Ю-лия? — спросил Фильярг, явно вкладывая иной смысл в свой вопрос, потому как одна его рука зарылась в волосы девушки, вторая прочертила дорожку от виска к подбородку. Осознание — она в комнате одна с полуголым мужчиной, взбодрило не хуже энергетика. Сон слетел кубарем. Юля проснулась, прибила бабочек, от которых внизу живота уже разлилось приятное томление, а руки спрятала за спину — от греха подальше.

— Я не к вам, я мимо проходила, — собственный голос звучал хрипло и незнакомо, — ошиблась дверью.

— Какая, — пауза, и палец очертил границу ее губ, — приятная ошибка.

Ей ожидаемо не поверили. То есть его высочество на сто процентов уверен, что она добровольно среди ночи заявилась в его спальню. Вот же… контуженный. Неужели непонятно, что девушка не врет?

— Я так рад, — склонился ниже, и легкая паника накрыла Юлю.

— Филь, — начала, но продолжить ей не дали, закрыв рот поцелуем. Его высочество целовался так, что на какое-то время Юля потеряла связь с реальностью. Он слегка пах алкоголем и мятой. Руки действовали уверенно, обнимая, лаская. И девушка вынуждена была уцепиться за плечи, чтобы не упасть — в ногах наблюдалась слабость. А мысли невольно скакнули на бывшего — сравнивая. Хотя как можно сравнивать железо с пластилином? Бывший был мягким, податливым, нежным и аккуратным, а Юле порой хотелось ощутить безоговорочную уверенность, самой стать нежной и слабой. Не думать за двоих. Не решать самой. Но не здесь и не с этим мужчиной. Сердце заныло, требуя остаться. Ему было плевать на доводы разума, пришлось напомнить, что она понятие не имеет о местных обычаях. И проведенная вместе ночь вполне может означать замужество без права покинуть мужа.

Оттолкнула, и мужчина среагировал чутко, отодвинулся, вглядываясь в глаза. Радужка его серых глаз потеплела, заливаясь золотом. И это окончательно отрезвило.

— Неужели во дворце закончились женщины, которых ты еще не пробовал, Филь?

Встрепанный, в слабо освещенной спальне, с желтыми глазами его высочество удивительно напоминал собой филина. Крайне злого и недовольного филина.

Моргнул, усмехнулся.

— Ревнуешь, Лия?

Девушка зашипела недовольно.

— Не дождешься.

Его высочество отстранился, окинул насмешливым взглядом и вынес вердикт:

— Трусишка. Твоя комната направо. Считаю до трех, если останешься, — наклонился, горячий шепот оплавил кожу, — я тебя не отпущу. Раз.

Юля дрогнула, приходя в себя и выныривая из сладкого дурмана под именем «Его высочество Четвертый великолепный».

«Два» ударило в спину, когда она неслась в сторону двери, «три» осталось отрезанным. Сердце билось, как сумасшедшее, ноги не держали, и Юля прислонилась к прохладной каменной стене, чтобы не упасть.

Выдохнула, приходя в себя. Внутри разрасталась паника. Она только что обозвала его высочество кобелем! Доигралась. Нет, чтобы пощечину дать. На крайний случай взвизгнуть, обозвать нахалом, но кобелем!

Да, Юля Андреевна, — сказала себе, глядя в залитый синей подсветкой пустой коридор, — нельзя тебе во дворец. Как пить дать — опозоришься.

То, что ее отпустили и не поволокли в темницу можно списать лишь на смятение его высочества. Настолько понравилось? — засомневалась Юля. Но принц не выглядел зеленым юнцом, чтобы впадать в эйфорию от одного поцелуя, да и целовался так — сердце сладко заныло — что мысль о кобеле казалась самой верной.