Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3) - Эллис Питерс

- Ты только не подумай, что Гервас один во всем виноват. Он ведь считал, что поступает правильно, раз закон на его стороне. Я не припомню случая, чтобы он пожелал чужого, но уж что его - вынь да положь. Ну а Эльфрик, он тоже неправ. Гервас сроду к нему не цеплялся, не придирался, да и не с чего было - парень-то трудолюбивый. Но, став вилланом, Эльфрик начал всячески подчеркивать свое рабское положение, при каждом удобном случае... Вроде и ведет себя услужливо, а на самом деле это дерзость, точно он нарочно звенит цепями. Гервас это понимал, и, по правде говоря, мне кажется, они друг друга возненавидели. А тут еще Олдит... О, Эльфрик об этом ни разу и не заикнулся, но я-то знаю! Он смотрит ей вслед, будто у него сердце из груди рвется. Но что может виллан предложить свободной девушке? К тому же Олдит и Меуригу приглянулась, а он для нее куда более подходящая пара. Так что, видишь, у меня забот хватало, а теперь еще и это! Помоги мне! Кого мне еще просить, если не тебя? Помоги моему мальчику, я верю, что ты сумеешь!

- Обещаю тебе, - сказал Кадфаэль, взвесив каждое слово, - я не остановлюсь ни перед чем, чтобы найти убийцу твоего мужа. Настоящего убийцу, кем бы он ни был. Согласна?

- О да! - вскричала она. - Я знаю, что Эдвин невиновен. Ты пока не знаешь этого, но ты поймешь!

- Умница! - обрадовался Кадфаэль. - Такой-то я тебя и помню. А сейчас - пока я еще не могу разделить твою уверенность - скажу тебе еще кое-что. Я помогу твоему сыну всем, чем смогу, виновен он или нет - и ты узнаешь правду. Ведь ты этого хочешь?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Лицо ее осунулось, словно на нее обрушилось все пережитое, и не только за этот страшный день.

- Знаешь, Ричильдис, - мягко промолвил Кадфаэль, - ты же из простой семьи - не стоило тебе, наверное, выходить за владельца манора.

- Ты прав! - прошептала она и залилась слезами, уткнувшись в плечо монаха.

Глава четвертая

Бpat Дэнис, попечитель странноприимного дома, который всегда узнавал от постояльцев все городские новости, рассказал Кадфаэлю по пути к вечерне о том, что весь Шрусбери только и толкует, что о смерти Бонела да о поисках его пасынка. Он сообщил, что сержант вверх дном перевернул и мастерскую Белкота, и всю усадьбу, но паренька не нашел. Сержант велел глашатаю объявить о розыске Эдвина и призвать жителей Шрусбери помочь в его поимке. Да только жди - не дождешься, чтобы горожане со всех ног помчались ловить паренька: маловато охотников помогать шерифским стражникам. Так что глашатай, надо думать, зря глотку драл. Мальцу-то еще и пятнадцати нет, в городе его многие знают, и ничего худого за ним не числится, разве какие ребячьи шалости... Нет, не станут люди ночей не спать, чтобы сцапать парнишку.

Однако Кадфаэль, не меньше чем сержант, был уверен в том, что прежде всего необходимо разыскать Эдвина. Мать есть мать, она не может непредвзято судить о единственном сыне, а особенно о позднем ребенке, родившемся, когда всякая надежда была потеряна. Кадфаэлю очень хотелось, увидеть Эдвина, выслушать его, вынести свое суждение, а уж тогда предпринимать дальнейшие шаги.

Выплакавшись, Ричильдис растолковала монаху, как пройти к дому ее зятя. По счастью, плотник жил на ближнем конце города. Надо только прогуляться за мельничный пруд, перейти мост, миновать городские ворота, которые открыты до повечерия, а там пару минут вверх по склону-и вот он, участок Белкота. За полчаса можно обернуться.

Кадфаэль прикинул: лучше не рассиживаться за ужином и ускользнуть из трапезной, не дожидаясь окончания благодарственной молитвы. Теперь это можно сделать без особого риска, потому что приор Роберт не посещает общие трапезы, предпочитая уединение аббатских покоев, а надзор за благонравием братии возложен на брата Ричарда - тот же по лености своей ни во что носа совать не станет.

Расправившись без особого вдохновения с бобами и соленой рыбой, Кадфаэль торопливо прошмыгнул по двору и выбрался за ворота. Стоял слабый морозец, а снегу в эту зиму так и не выпало. Однако Кадфаэль предусмотрительно намотал на ноги теплые шерстяные онучи и поплотнее надвинул капюшон. Привратники у городских ворот хорошо знали монаха и приветствовали его почтительно и сердечно. Поднявшись по крутому склону вдоль извилистого Вайля, он свернул направо и двинулся через открытый двор под навесом к дому Белкота. Кадфаэль постучал и подождал - никто не откликался. Стучать снова монах не стал, он понимал, каково домашним, и не хотел добавлять им беспокойства, лучше потерпеть.

Наконец дверь осторожно приоткрылась. На пороге показалась скромного вида особа лет эдак одиннадцати. Держалась она напряженно, и во всем ее облике сквозила решимость оградить спокойствие своих родных. Самих их не было видно, но Кадфаэль не сомневался в том, что они настороженно прислушиваются где-то за дверью. Увидев черную бенедиктинскую рясу, бойкая и смышленая девочка облегченно вздохнула и улыбнулась.

- Я от госпожи Бонел, - сказал Кадфаэль, - мне надо кое-что передать твоему отцу. Не бойся, со мной больше никого нет.

С важным видом, словно взрослая, девочка распахнула дверь и впустила монаха. Восьмилетний Томас и четырехлетняя Диота - самые бесстрашные существа в этом доме - тут же выскочили навстречу, разглядывая его простодушными круглыми глазенками. Затем из полутемного коридора шагнул и сам Мартин Белкот; обняв детишек за плечи, он привлек их к себе. Кадфаэлю сразу приглянулись и широкоплечий, крепко сколоченный плотник с большими натруженными руками, и его пригожая жена с недоверчивым взглядом.

"И то сказать, - подумал монах, - в нашем несовершенном мире излишняя доверчивость - почитай что глупость".

- Заходи, брат, - промолвил Мартин, - а ты, Элис, притвори дверь да задвинь засов, - обратился он к дочери.

- Прости, я ненадолго, - сказал Кадфаэль, когда дверь за ним закрылась, - времени у меня в обрез. Я слышал, что люди шерифа приходили сюда за парнишкой, но не нашли его.

- Точно, - ответил Мартин, - он так и не вернулся домой.

- Я не спрашиваю тебя, где он может быть. Об этом ты мне не рассказывай. Но ты хорошо его знаешь, прошу тебя, скажи, как по-твоему, мог он совершить то, в чем его обвиняют?

Тем временем со свечой в руке вернулась из комнаты жена плотника. Сибил была очень похожа на мать, только чуть поплотнее и волосы посветлее, но такие же честные глаза. Горячо и негодующе она заявила:

- Ни за что на свете! Если и есть человек, который всегда все делал открыто и никогда ничего не таил, так это мой брат. Этот чертенок еще на четвереньках ползал, но если что было не по нему, вся округа слышала. Но никогда не бывало, чтобы он затаил злобу, - не таков мой братишка.

Да, вспомнил Кадфаэль, здесь же должен быть еще и Эдви, который, верно, под стать неуловимому Эдвину. Но ни того ни другого не было и следа.