Игра со Зверем. Ход пешкой - Алёна Алексина

У огня на замшелом стволе давно рухнувшего дерева сидел Амон и медленно ел, задумчиво глядя в оранжевое пламя. Когда рабыня подошла, он даже не повернулся, словно ее не существовало. Собственно, она этому факту весьма обрадовалась. Боязливо приблизившись, Кассандра осмелилась-таки положить себе немного еды. Села прямо на землю, как можно дальше от демона, и стала есть, стараясь держать ложку крепче, чтобы та не выпала из ослабевших и ноющих пальцев.

Ночь наполняла воздух загадочными звуками, которые заставляли сердце биться чаще. Веселые яркие искры летали над костром, и, казалось, они исполняют какой-то танец. Она не знала, сколько просидела так безмолвно, пока шорох одежды поднимающегося на ноги хозяина не разрушил очарования и не вернул ее на грешную землю.

Амон остановился перед невольницей и посмотрел сверху вниз безо всякого интереса – ну, попалось что-то на дороге, пнуть или обойти?

– Пора возвращаться, – холодно сказал он и взглянул такими пустыми глазами, что сжалось сердце.

Во взгляде и голосе не было ни интереса, ни участия, ни жалости – лишь равнодушие, которое было даже страшнее гнева, поскольку полностью исключало чувства. Когда на тебя смотрят вот так – ощущаешь себя ничем и никем, находящимся нигде. Когда-то, в другой жизни, он смотрел на нее так в кошмарах, заставляя сжиматься от ужаса перед тем злом, что нес в себе.

Поставив тарелку на землю, Кассандра поднялась и, пристально глядя в холодные голубые глаза, спросила:

– Когда ты оставишь меня в покое?

– Еще не решил. Но склоняюсь к варианту, который включает твою долгую и болезненную смерть. – Демон прищурился. – Ты должна бы умолять о прощении.

Возмущенная девушка вздернула брови. Умолять? Она не просила ее похищать в этот мир! И не обязана подчиняться! Ладони сами собой сжались в кулаки. Не будет она его умолять. К такому взывать – все равно что к камню. «Я бы убежала от тебя тысячу раз!» – подумала непокорная рабыня и с опозданием вспомнила, что он без труда читает все ее мысли. И он, конечно, прочитал.

Вздернутые брови, мятежно горящие глаза, стиснутые кулаки сказали больше самых пространных объяснений. Она никогда не покорится. Амон мог лишь придумать новое унижение. На миг в его глазах вспыхнула злобная искра, словно он хотел сказать что-то обидное. А может, ударить? И тогда Кэсс опередила. Он не успел увернуться. Ее руку опалило болью, но заросшей щетиной скуле наверняка пришлось куда как хуже. Рабыня заносчиво вскинула голову. А хозяин удивленно дотронулся рукой до щеки, словно не верил ощущениям собственного тела.

Но уже через мгновение упоительное замешательство исчезло с его лица, и жесткая сильная ладонь стиснула шею бунтарки. Девушка не сопротивлялась, даже откинула голову назад, чтобы ему было удобнее. Если это должно случиться, то пусть случится сейчас. Она закрыла глаза. Пусть. Лучше несколько секунд мучений, чем новые унижения, чем этот его взгляд – пустой и равнодушный…

– Это было извинение? – спросил он с недоброй усмешкой.

– Это было: «Всю душу ты мне вымотал, любимый», – прохрипела строптивица, гадая, сколь быстрой будет ее смерть.

Может быть, она погорячилась, рассчитывая на несколько мгновений? Может, впереди долгие часы ужаса, за которые она устанет умолять о пощаде и не раз проклянет собственную глупую гордость?

– Любимый? – в низком голосе прозвучал какой-то новый, непривычный оттенок чувства, и это заставило Кассандру открыть глаза.

Во взгляде голубых глаз сквозило какое-то болезненное удивление. Стальные пальцы, сжимавшие горло рабыни, медленно разжались.

– Любимый – это тот, кого любят. А ты меня боишься. Я даже сейчас слышу, как у тебя выпрыгивает сердце. Ты трясешься от ужаса каждый раз, когда я приближаюсь… любимая, – сделав едкое ударение на последнем слове, насмешливо произнес он.

Но все-таки невольница видела: хозяин отчаянно пытается вернуть утраченное самообладание. Что, интересно, повергло его в такое смятение? Запоздалое понимание едва не сразило наповал. Да он удивлен! Никто из людей ни разу с ним так не разговаривал! Интересно, а «любимым» его вообще хоть кто-нибудь называл?

Ее слова, сказанные со зла, его не взбесили, нет, они… привели его в недоумение, он не знал, как на них реагировать. И, похоже, впервые в жизни оказался в замешательстве.

– Тебя никто не называл любимым?

Амон повел бровью. Это было опасное движение. То ли собирался броситься, то ли ударить, то ли отпустить и уйти. Ждать можно чего угодно. Кэсс напряглась, но все равно не смогла скрыть любопытства. Он растерян? Почему? Коварная улыбка тронула уголки губ и исчезла. Коротенький шажок вперед, лукавый прищур… Слова полились сами собой:

– Когда я смотрю на тебя, мне иногда хочется сказать… что ты очень красивый. – Девушка осторожно провела рукой по напряженной шее.

Демон молчал.

– Что без тебя мой мир был бы пустым и тоскливым. – Прохладные пальцы скользнули вверх, зарылись в светлые волосы.

Зрачки прозрачных глаз расширились, и он неосознанно отступил.

– А еще хочется постоянно называть тебя ласково: Амошка, – продолжила наступление осмелевшая рабыня.

Мужское лицо, и без того не наделенное эмоциями, совсем окаменело, лишь в зрачках полыхал дикий огонь: злость, смятение, удивление… Да что с ним? Кассандра наступала, а ее мучитель, почему-то внезапно растерявший всю свою уверенность, пятился, пока не уперся спиной в дерево. Девушка подошла совсем близко, как не осмеливалась еще ни разу в жизни. Она смотрела в его беспокойные глаза, с торжеством осознавая, что есть еще несколько слов, которые ранят Амона сильнее.

Упоение победой смешивалось с мстительным наслаждением – она нашла болевую точку этого жестокого существа! Он не умел быть нежным, нежность его пугала, и сейчас, когда он стоял перед ней, растерянный, напряженный, то был слабее котенка. Осталось немного – пара ласковых слов, жестокая насмешка, и все – она выиграла бой! Впервые выиграла!

– Я буду бить тебя так, что ты неделю не сможешь говорить, – хрипло, с мукой в голосе пригрозил он.

– Любимый мой, дорогой, самый родной… – Кэсс сделала паузу перед последним выпадом и даже нарочно понизила голос, чтобы он звучал проникновеннее. – Единственный… – Она поднялась на носочки и последнее слово прошептала ему в ухо.

Боль в глазах демона мешалась с ненавистью, уязвимостью и… надеждой. Рабыня перевела дыхание, чтобы сказать последнее, что уничтожит ее хозяина, выжжет в нем все то, что еще способно бояться и доверять: «Ни от кого ты этого больше не услышишь. Запомни. Я первая и последняя, кто тебе такое сказал, да и то не всерьез». Она уже видела, как мертвеет его лицо, как он пытается справиться с собой после ее горьких и жестоких слов, как гаснет и остывает в его глазах надежда. Навсегда. Так же, как погасла в ней! Но вместо ожидаемой злобной тирады неожиданно для самой себя сказала совсем другое. Сказала тихо и впервые с мольбой:

– Поцелуй меня.

Она стояла так близко, что даже через одежду чувствовала жар его тела. Кэсс заглянула демону в глаза. Они уже не были человеческими, на заливающемся чернотой лице вспыхнули пламенеющие узоры, но она не боялась. Она стояла и ждала, ругая себя за глупость, но все же надеясь на то, что…

Он наклонился и взял ее лицо в ладони. Желтые глаза прожигали свирепым огнем. Девушка не понимала, кто сейчас смотрит на нее – зверь, человек или демон? Но когда жадные руки стиснули ее талию, осознала – ей все равно, кто он. Кем бы ни был. Только бы держал, только бы не отпускал. Только бы не причинял боли. Она выбросила из памяти все, что было плохого. Остались его руки, губы, его нежность… Растворяясь в объятьях Амона, она поняла, что не боится смерти и не может думать ни о чем, кроме его прикосновений. Ничьих рук на своем теле она не жаждала так отчаянно и страстно, ничьих поцелуев. Выпить его ярость, погасить его жестокость, любить его, несмотря на обиды, несмотря ни на что. Просто любить.

Хозяин зарычал, подхватил рабыню и, резко развернувшись, впечатал ее в ствол дерева. Кассандра ослабла в его руках. Она не могла уже ни отвечать на поцелуи, ни отзываться на ласки. Тело таяло под его прикосновениями, мысли путались. Молочная кожа, мерцающая в свете угасающего костра, казалась мраморной и прохладной.

Демон отстранился. А невольница запрокинула голову, словно распятая. Он смотрел на нее – нежную, белую, трепещущую, такую хрупкую, такую слабую… Хотелось рвать, терзать, причинять боль. Как она могла доверять ему? Как могла закрыть глаза и распахнуться для ласк? Отдать это нежное сливочное тело ему – черному, звероподобному? Амон снова зарычал и прильнул поцелуем к прохладной девичьей шее. Кассандра выгнулась, чувствуя, как гуляет по телу огонь его прикосновений. Неистовый Зверь сжигал ее в своем пламени, а она хотела сгореть! Обжечься и исчезнуть – это лучше, чем едва тлеть. Она выдержит, все выдержит, только бы так же обнимал, только бы не смотрел пустыми глазами…