Порочен, как грех - Джиллиан Хантер

– Ты ведь помнишь его? – спросила она. – Его отец умер…

– Гейбриел и его братья дубасили всех мальчишек в школе. Кажется, его даже как-то поставили к позорному столбу за…

Элетея пододвинула к нему тарелку с булочками:

– Ты очень похудел за это время. Что, в Лондоне нельзя было как следует поесть?

Он посмотрел на стол:

– Я только что съел три штуки. Давай вернемся к…

– Ну так съешь еще. Они быстро зачерствеют. Или возьми еще кусочек бекона. Я попрошу миссис Садли сварить яйца.

– Его поставили к позорному столбу, – продолжал Робин, отодвигая тарелку. – Не забывай, он…

– Но тебя-то он никогда не бил, не так ли? – заметила она. – То есть я не помню, чтобы ты когда-нибудь вернулся из школы в синяках и царапинах. Насколько я помню, вы с ним никогда не дрались.

Робин постучал по столу пальцами, с подозрением глядя на сестру.

– Нет, не дрались. И меня всегда удивляло почему. Нет ли у тебя ответа?

Элетея взяла чашку, притворившись, что не замечает его настороженного проницательного взгляда.

– Может быть, ты ему нравился. Ты довольно славный человек, хотя и мой брат. Я знаю, что Эмили так считает. Кстати, об Эмили, ты, случайно, не навестил ее в Лондоне? И не сделал ли ей предложения, как обещаешь вот уже пять месяцев? Или пять лет? Нехорошо заставлять ее ждать так долго. Думаю, ты вообще не собираешься жениться.

Он продолжал внимательно смотреть на нее.

– Думаю, что в следующий раз тебе придется поехать со мной.

– А когда это будет? – спросила она, вздыхая с облегчением оттого, что разговор об их прославленном соседе сменился разговором о марьяжных интересах Робина.

Всякий раз, когда он собирался с духом сделать предложение Эмили, с ним случался нервный приступ. Элетея уже начала бояться, что они с братом состарятся и останутся оба холостяками, и не будет рядом с ними детей, чтобы скрасить им будущее. Быть может, ей предстоит вечно кормить брата булочками.

– Я уеду утром в пятницу, – сказал он с усмешкой. – И если все пойдет хорошо, я сделаю предложение вечером. Не хочешь ли спрятаться за диваном и понукать меня, если решимость мне изменит?

– В пятницу? Я собиралась… я пригласила миссис Брайант и кое-кого из подруг к обеду. Мы так давно не приглашали гостей.

Он вздохнул.

– Хорошо, – сказал Робин некоторое время спустя. – Я понимаю. Ты скучаешь по нему и все еще в трауре.

«По нему». То есть по Джереми. По этому отъявленному мерзавцу, канонизированному в памяти местных жителей.

Она почувствовала, как слезы обожгли ей глаза. Не слезы горя, но скорее горького удивления и отчаяния. Как ей хотелось бы сказать Робину правду! Но если она скажет, это станет для брата вечным укором. Он станет винить себя за то, что не сумел защитить ее, за то, что не стал на пути Джереми в тот вечер в Лондоне. Однако слова кипели у нее в душе, точно медленно отравляющий яд, и ей мучительно хотелось выпустить их на волю.

И тогда она сказала – потому что это был легчайший способ отвлечь его:

– Я пригласила на ужин также и Гейбриела Боскасла. Я думала, что ты будешь дома и будешь хозяином, иначе я не сделала бы этого. Но теперь будет невежливо объяснять, что он не должен приезжать. Я его пригласила, и с этим уже ничего не поделаешь.

Глава 14

Катящийся камень не обрастает ни мхом, ни воспоминаниями. Гейбриел привык к поспешным уходам и незапланированным отъездам как с поля боя, так и от сцен в спальнях. Теперь это стало практически его привычкой – бросаться в седло и уезжать полусонным неведомо куда.

Но он не провел и трех часов на большой лондонской дороге, как понял, что стеснение в груди означает не обычное в таких случаях облегчение, а сожаление. До конца своих дней он будет спрашивать себя, что он утратил, сбежав.

Черт побери, но разве можно утратить то, чего никогда не имел? Ведь у него никогда не было романов с женщинами, подобными Элетее. Кто скажет, не была бы она последней для него, если бы он остался? И потом, Гейбриел не мог себе представить, что, ужиная у нее в доме, он не совершил бы чего-то такого, за что заслужил бы изгнание навечно.

Проще расстаться, каким бы грубым это ни показалось, чем унижать себя в ее присутствии.

Проще мечтать о ней, зная, что эта жажда никогда не будет утолена, чем увидеть конец его самых дорогих фантазий.

По крайней мере таковы были его мысли, которыми он утешал себя, когда прибыл в Мейфэр, в лондонский особняк своего старшего кузена подполковника лорда Хита Боскасла. Он, точно бездомная кошка, мог подойти к дверям любого из лондонских Боскаслов и получить приглашение остаться. Он делал это уже столько раз, что и счет потерял, с тех пор как помирился с родственниками по отцовской линии.

Из всех его родственников мужского пола лорд Хит был меньше других склонен судить или задавать вопросы. Надо полагать, что даже самые замкнутые из Боскаслов навострили бы уши в ту минуту, когда Гейбриел вдруг оказался в кабинете кузена.

Это была особая комната, тихая и скромная, полная старинных знаний и неразгаданных тайн, замкнутая, как и сам бывший шпион с волосами цвета воронова крыла, сидящий в полумраке за своим рабочим столом и молча наблюдающий за ним. Книги с рваными корешками кожаных переплетов, многие на древних языках, стояли на полках вдоль стен. Несколько карт Египта и Европы и рельефные схемы баталий висели в простенках между занавешенными окнами с эркерами.

Гейбриел понял, что Хит не только читает эти редкостные, мало кому доступные книги, но скорее всего сам обладает достаточными познаниями, чтобы написать их. Он был сфинксом семьи Боскасл, невозмутимым и способным, как о нем говорили, одними только разговорами добиться признаний от самых упрямых противников. Его молчание действовало на нервы.

Гейбриел рассмеялся:

– В чем я успел провиниться? В чем дело? Я уезжал всего на несколько дней. Что могло случиться за неделю?

– В этой семье? – Хит насмешливо улыбнулся. – И так понятно. Боскаслам хватит и одного только часа, чтобы опозорить себя.

– Верно. Разве это не часть их очарования?

– Где ты был, Гейбриел?

– В Энфилде, разбирался с поместьем, которое выиграл в карты.

– Энфилд? Это там, где ты родился?

Что за память, черт побери! Гейбриел никогда никому не рассказывал о своем прошлом.

– Да.

Хит посмотрел на аккуратные стопки писем и документов на рабочем столе.

– И нашел ли там блудный сын то, что искал? Спасение? Развлечения?

– Едва ли, – ответил Гейбриел удивленно.

– И никаких тайных отъездов обратно в Лондон?

Он выпрямился.

– Никаких – за последнюю неделю.

Хит поднял глаза.