Иные Миры - Александр Горбовский

В ряду подобных свидетельств – случай, когда женщина, находившаяся на операционном столе, где она лежала лицом вниз, наблюдала происходившее, видела операцию и свое тело с некой точки, расположенной сверху, так, что она могла отчетливо различать даже слой пыли на верхней части плафона.

Когда американские исследователи опросили группу из 116 реанимированных, 32 из них рассказали, что в состоянии клинической смерти пережили опыт подобного пребывания вне тела. Они могли рассказать, что происходило, когда реанимационная бригада возвращала их к жизни – как это воспринималось ими со стороны. Причем шестеро смогли воспроизвести все детали очень подробно. Когда рассказы их были сопоставлены с подобными записями, сделанными тогда же в медицинских карточках, выявилось полное их совпадение.

Нередко реанимированные упоминают о чувстве полного безразличия к своему телу, которое видят со стороны и которое до этого они идентифицировали с собственным «я». «Я знала, что это мое тело, но ничего не испытывала к нему».

Вот еще одно такое высказывание: «Я оглянулась назад и увидела, что мое тело лежит без чувства и движения. Подобно тому, как если бы кто, сбросивши с себя одежду, смотрел на нее, так и я смотрела на свое тело, будто на одежду, и очень удивлялась этому».

Можно было бы сказать, что это мало что добавляет к примерам, приведенным выше. Если бы не одно обстоятельство. Свидетельство это относится к Х веку. Оно из описания посмертного состояния «хождения души по мытарствам» блаженной Федоры (в записи ученика Василия Нового, Григория).

Еще одна многозначительная деталь. Описывая это свое состояние, некоторые реанимированные рассказывают, что первые минуты они не могли понять, что произошло. Находясь вне тела, они пытались общаться с окружающими, заговаривать с ними и с недоумением убеждались, что те не воспринимают, не слышат их. «Я видела, как они пытались вернуть меня к жизни… Я пыталась говорить с ними, но никто меня не слышал». «Врачи и сестры массировали мое тело, стараясь оживить меня, а я все время пытался сказать им: „Оставьте меня в покое…“ Но они меня не слышали».

Сходный, до странного сходный опыт посмертных переживаний можно найти в шаманистской традиции. Душа, покинувшая тело, тоже пытается заговорить с родными, и тоже никто не отвечает ей. «Это что же они не разговаривают?» И только потом приходит осознание происшедшего: «Я умер, и поэтому со мной не разговаривают».

Описание этого посмертного переживания содержит и Тибетская Книга мертвых, предназначенная для того, чтобы подготовить человека к посмертному опыту. Умерший, говорится в ней, как бы со стороны видит своих близких, оплакивающих его тело, которое они готовят к погребению. Он пытается окликнуть их, заговорить с ними, но никто не слышит, не воспринимает его. Как и в случаях, о которых рассказано реанимированными, он не сразу понимает, что произошло с ним. По поверьям эскимосов, алтайцев и бурят, душа умершего точно так же какое-то время не может постичь, что случилось, и, только ступив на золу очага и видя, что там не остается отпечатка, она понимает, что произошло.

6. Тоннель и река

Второе переживание связано с ощущением движения. «Я слышал, как врачи сказали, что я умер, и тогда я почувствовал, как я начал падать или как бы плыть через какую-то черноту, некое замкнутое пространство. Словами это невозможно описать». «После вибрации и движения через длинное, темное пространство…» «Я находилась в узком тоннеле… Я стала входить в этот тоннель головой вперед, там было очень темно. Я двигалась через эту темноту вниз».

Вот еще одно свидетельство из воспоминаний реанимированных:

«Я почувствовал, что парю над собственным телом, видел его, пытался управлять им, но оно не реагировало. Затем я втянулся в какое-то круговращение, что-то вроде русских горок на ярмарках. Это было ужасно. Я слышал вопли, пронзительный свист, резкую, диссонирующую музыку. Я не знал, как из этого вырваться. Кошмар!» Затем он внезапно успокоился: ему казалось, что он видит черную дыру – вход в какой-то тоннель и что его «неумолимо тянуло в этот тоннель… Я вплыл внутрь и двигался дальше вслепую».

Подобных свидетельств существует довольно много. И снова воспоминаниям этим, оказывается, есть аналогии в сообщениях прошлого, где содержатся описания пребывания по ту сторону жизни. Так, нганасанам, живущим в Туруханском крае, хорошо знакома практика шаманистских путешествий в потусторонний мир. Там тоже упоминается путь через совершенно темный узкий проход.

(По нему движется душа, когда ее увозит упряжка в мир предков.) Путь на «тот свет» через темный тоннель известен и у зырян.

Ощущения, образы посмертного состояния неизбежно проходят сквозь призму предшествующего опыта, через реалии той или иной культуры. Соответственно переживания эти выражаются на языке этого опыта, этой культуры. Отсюда и то, что у туруханских нганасанов душу везут олени, и такая, кстати, деталь, как то, что стены темного, узкого тоннеля состоят из снега.

Логично поэтому, что в древневавилонском тексте долгий посмертный путь души лежит через пустыни, а в русских народных причитаниях это путь «по лесам, да по дремучим, по болотам, по седучим, по ручьям, по прегрубым…».

Как подчеркивает один из исследователей, сам опыт посмертного состояния не зависит от веры или системы культуры, к которой принадлежит человек. Но система культуры, ее символы накладывают отпечаток на образы этого опыта.

Ощущение движения, прохождения через темный тоннель называет каждый третий-четвертый реанимированный, сохранивший память о посмертном своем состоянии.

Во многих случаях реанимированные упоминают о каком-то свете, как бы ждущим в конце тоннеля. «Мало-помалу начал различать в глубине слабый белый свет.

Он становился все ярче, сильнее, резче. Я был ослеплен этим светом – и в то же время меня влекло к нему, как мотылька к оконному стеклу». (Из воспоминаний реанимированного.) Каннингам, о котором я упоминал вначале, тоже говорит о пути через мрак к свету. Нередко свет этот персонифицирован, наделен чертами личности.

(В древнерусских представлениях, например, в конце пути, «мытарств», душа встречает Бога.) Во всех случаях в конце пути как итог движения – встреча со светом. «Где светит свет, туда стремлюсь я» (Риг-Веда, Индия). У зырян это солнце, яркий солнечный свет. Иногда свет этот может быть связан с образом двери: «Из-под двери шел очень яркий свет». Интересно, что символ этот – света и двери – присутствует и в воспоминании блаженной Федоры о посмертном ее состоянии: «Небесные врата были как будто из светлого кристалла и дивно сияли».

Весьма небезынтересно, как представляется мне, еще одно свидетельство, которое хочу я привести здесь. Событие, о котором собираюсь я рассказать, произошло в одном из провинциальных русских городов в конце прошлого века. Главное действующее лицо, К. Икскуль, после того, что произошло с ним, по прошествии какого-то времени удалился в монастырь. Предоставим, впрочем, слово ему самому. (Привожу его рассказ с сокращениями.) «…Случилось мне по делу службы попасть в К. и заболеть серьезно. Так как ни родных, ни даже своей прислуги в К. у меня не было, то и пришлось лечь в больницу. Доктора определили у меня воспаление легких».

К. Икскуль подробно описывает течение болезни. Несколько дней держалась высокая температура, затем она внезапно упала, видно, наступил кризис. «Помню, а часов окало четырех я почувствовал как бы легкий озноб и, желая согреться, плотно увернулся в одеяло и лег было в постель, но мне вдруг сделалось очень дурно.

Я позвал фельдшера; он подошел, поднял меня с подушки и подал мешок с кислородом, где-то прозвенел звонок, и через несколько минут в мою палату вошел старший фельдшер, а затем один за другим оба наших врача. В другое время такое необычайное сборище всего медицинского персонала и быстрота, с которой собрались они, смутили бы меня, но теперь я отнесся к этому совершенно равнодушно, словно оно и не касалось меня.

Странная перемена произошла вдруг в моем настроении! За минуту перед тем жизнерадостный, я теперь, хотя и видел и отлично понимал все, что происходило вокруг меня, но к всему этому у меня вдруг явилась такая непостижимая безучастность, такая отчужденность, какая, думаю, совсем даже и не свойственна живому существу.

Я видел, например, как доктор протягивал руку и брал меня за пульс – я и видел и понимал, что он делает, но прикосновения его не чувствовал. Я видел и понимал, что доктора, приподняв меня, все что-то делали и хлопотали над моей спиною, с которой, вероятно, начался у меня отек, но что делали они – я ничего не чувствовал, и не потому, что в самом деле лишился способности ощущать, но потому, что меня нисколько не интересовало это, потому, что, уйдя куда-то глубоко внутрь себя, я не прислушивался и не следил за тем, что делали со мной.