История прозы в описаниях Земли - Станислав Снытко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Автомат
Что же касается предыстории болезни, то он почувствовал себя нездоровым задолго до того, как заметил настоящие симптомы; но теперь выздоравливающий мог яснее представить характер болезни, которая то давала вздохнуть спокойнее, создавая видимость улучшения, то снова прижимала его. Не меньше месяца прошло между первыми симптомами и началом лихорадки, а эта последняя временами пропадала, будто пекла слоёный пирог или посредством ритма приступов старалась передать загадочную шифровку. Если болезнь не собиралась разрушить тело, а лишь примеряла опасные личины, то что или кто пытался наладить коммуникацию, используя тело больного в качестве средства связи? Но выздоравливающий не торопился продавать своё тело за лестную возможность поработать осциллографом неуловимых сил. Он бдительно прислушивался к самым мелким фантомам осязания, пищеварения, сна, обоняния, памяти, регенерации, мышечного тонуса, зрения, сердечного ритма; какая азбука, какой метод шифрования используется для передачи сообщений – вот что он хотел выяснить. Всё чаще он слышал о больных, чьи истории не вкладывались ни в одну правдоподобную клиническую картину; симптомы наблюдались задолго до официального начала эпидемии и обрушивались на пациентов (их рассказы кочевали по фейсбуку) снежной лавиной, сваливая с ног. Мигрирующая боль. Сейчас выздоравливающий был не столько «дома», сколько «в доме», лучше сказать «внутри помещения». Он высовывался в окно и впитывал отзвуки троллейбусных щелчков, атмосферу древнеримского затишья, запах дыма и мыла, будто жизнь в своих недрах перекувырнулась и сжавшийся город разбежится, разлетится во всех направлениях, – но в этом коллайдере пустоту разгоняют пустотой, и всё валандается на одном месте. В «Ночных бдениях» Бонавентуры (1804 год) он читал: Я пришёл на полчаса раньше, нашёл дом, дверь с потайной пружиной и бесшумно проскользнул по лестницам наверх в зал, где чуть брезжило. Свет падал из двух застеклённых дверей; я приблизился к одной из них и увидел за рабочим столом существо в шлафроке, вызвавшее у меня сначала сомнения, человек это или заводное устройство, настолько стёрлось в нём всё человеческое, кроме разве только рабочей позы. Существо писало, зарывшись в актах, как погребённый заживо лапландец. Оно как бы намеревалось приноровиться заранее к подземному времяпрепровождению и обитанию, поскольку всё страстное и участливое уже погасло на холодном деревянном лбу; марионетка сидела, безжизненно водружённая в канцелярской гробнице, полной книжных червей. Вот её потянули за невидимую проволоку, и пальцы защёлкали, схватив перо и подписав три бумаги подряд; я присмотрелся – это были смертные приговоры. Из описания выходило, что закулисная натура, в качестве силы остающаяся невидимой, спускает чёрточки резолюций – своего рода схолий и действует исподтишка, в то время как всякая имитация, даже топорная фальшивка, имеет дело с предопределением. Если надеть шапку, защищаясь от ветра, действующая сила зароется в шапку. Посему никто не застрахован от респираторной инфекции затяжного волнообразного протекания – так называемого «длинного ковида», сопровождаемого сбоями во всех департаментах организма при безупречных донесениях анализов, за исключением единственного. Надо сказать, что выздоравливающий не был знаком с общей теорией теорий заговора, но давно заметил, глядя на корешок «Моби Дика» в издании нью-йоркской «Современной библиотеки», что форма вирусной частицы в проекции на плоскость подозрительно напоминает очертания штурвала парусного судна, что вкупе с её шарообразностью (глобус!) указывает на глобальность