Друг детства Мегрэ - Жорж Сименон

Внизу его наверняка дожидался лимузин с шофером.

Курсель, поколебавшись, ограничился кивком; Франсуа Паре, проходя мимо комиссара и, видимо, плохо соображая, что говорит, пробормотал:

— Благодарю вас.

Лишь рыжеволосый Бодар протянул Мегрэ руку и радостно бросил:

— Классно! Ну и задали вы им перцу!

Последним выходил Флорантен.

— А ты останься, — попросил его Мегрэ. — Я сейчас вернусь.

Оставив его на попечение Лапуэнта, который продолжал сидеть за столом, Мегрэ прошел в кабинет инспекторов. Здоровяк Торранс двумя пальцами сосредоточенно перепечатывал на машинке донесение.

— Немедленно организуйте наблюдение за домом на Нотр-Дам-де-Лоретт. Мне нужно знать, кто там бывает.

Если один из тех, что сейчас вышел из моего кабинета, появится там, входите за ним в дом.

— Вы чего-то боитесь?

— Привратница наверняка много знает, и я не хотел бы, чтобы с ней случилось несчастье.

— Наблюдение за Флорантеном и его мастерской продолжать?

— Да. Я вас предупрежу, когда этого больше не потребуется.

Он вернулся в кабинет.

— Лапуэнт, ты свободен.

Флорантен стоял перед окном, засунув руки в карманы, словно у себя дома, и демонстрировал привычную иронию ко всему.

— Как они кипели, подумать только! В жизни так не развлекался.

АРУ Г ДЕТСТВА МЕГРЭ

— Ты так считаешь?

Веселость Флорантена была явно наигранной.

— Кто меня огорошил, так это привратница. Вытянуть из нее хоть что-то будет нелегко. Думаешь, она знает?

— Надеюсь. Это ведь в твоих интересах.

— О чем ты?

— Она утверждает, что между тремя и четырьмя в квартиру никто не поднимался. Если она и дальше будет на этом настаивать, придется тебя арестовать, поскольку ты автоматически станешь единственным возможным виновником.

— Почему ты заставил появиться ее перед всеми ними?

— В надежде, что один из них испугается ее показаний.

— А за меня ты не боишься?

— А ты видел убийцу?

— Я тебе сказал, нет.

— Ты узнал его голос?

— Тоже нет.

— Чего ты тогда боишься?

— Я был в квартире. Ты их об этом известил. Убийца может решить, что я его видел.

Мегрэ небрежно открыл ящик своего стола и вытащил пачку фотографий, приготовленных ему специалистами Мерса. Выбрав одну из них, он протянул ее Флорантену.

— Взгляни.

Сын кондитера из Мулена стал внимательно изучать фотографию, делая вид, что не понимает, к чему это. На ней была заснята часть спальни: кровать, ночной столик с выдвинутым ящиком.

— Что именно должен я здесь увидеть?

— Ничто не кажется тебе необычным?

— Нет.

— Вспомни о своих первых показаниях. В дверь позвонили, ты кинулся к шкафу.

— Так оно и было.

— Хорошо. Предположим, ты говоришь правду. По-твоему, Жозе и ее посетитель лишь ненадолго задержались в гостиной и, миновав столовую, прошли в спальню.

— Да, именно так и было.

— Погоди. Ты утверждал, что, прежде чем раздался выстрел, прошло около четверти часа.

Нахмурив брови, Флорантен вновь вглядывался в фотографию.

— Этот снимок был сделан некоторое время спустя после убийства, в спальне все осталось как было. Взгляни на кровать.

К впалым щекам Флорантена прилило немного краски.

— Кровать не только не расстелена, но на покрывале нет ни единой складки.

— К чему ты клонишь?

— Или посетитель пришел только для того, чтобы поговорить с Жозе, и в этом случае они должны были остаться в гостиной, или он явился с другой целью, и тогда кровать была бы в другом состоянии. Скажи мне, чем они могли заниматься в спальне?

— Не знаю.

Было видно: Флорантен напряженно соображает, как выкрутиться.

— Ты только что говорил о письмах.

— И что?

— Может быть, он пришел за ними?

— И ты думаешь, что Жозе ему отказала бы? Ты считаешь в порядке вещей, чтобы она стала шантажировать того, от кого ежемесячно получала весьма солидный куш?

— Может, они зашли в спальню за другим, а там поспорили?

— Послушай, Флорантен. Я наизусть помню твои показания. С первого дня я почувствовал: что-то в них не сходится. Это ты унес письма вместе с сорока восемью тысячами франков?

— Клянусь тебе, нет. Куда бы я их дел? Ты ведь нашел деньги, не так ли? Если бы у меня были и письма, я спрятал бы их там же.

— Не обязательно. Мы ощупали твои карманы, чтобы убедиться, что у тебя нет оружия, но по-настоящему тебя не обыскали. Насколько я помню, ты превосходный пловец. И вот ты ни с того ни с сего прыгаешь в Сену.

— С меня было довольно. Я чувствовал, что ты мне не доверяешь. Я только что потерял единственного в мире человека, который…

— Только чувства оставь в покое.

— Когда я перемахнул через парапет, я действительно хотел покончить со всем. Наверное, я не раздумывал. Один из вас следил за мной…

— Вот именно.

— Что вот именно?

— Предположим, что, когда ты прятал деньги на шкаф, ты забыл о письмах. Они остались у тебя в кармане. Если бы их у тебя нашли, для тебя это было бы небезопасно. Как ты это объяснишь?

— Не знаю.

— Ты догадывался, что наблюдение продлится какое-то время. Прыжок в Сену словно под влиянием отчаяния, и ты разом отделываешься от писем, отправляя их на дно с помощью какого-нибудь тяжелого предмета, например камня.

— У меня не было писем.

— Может, и так, тогда становится понятно, почему убийца еще с четверть часа оставался в квартире. Однако есть еще одно обстоятельство, которое меня беспокоит.

— Какое еще обвинение ты выдумал?

— Отпечатки пальцев.

— Что необычного в том, что по всей квартире есть мои отпечатки пальцев?

— Как раз в спальне-то их и не нашли. Как и отпечатков убийцы. А ведь ты открывал секретер, чтобы взять деньги. А тот, другой, выдвигал ящик, чтобы вынуть письма. Не сидел же он четверть часа просто так, ни к чему не притрагиваясь. Значит, после его ухода ты тщательно протер все гладкие поверхности, включая дверные ручки.

— Не понимаю. Ничего я не протирал. Где доказательства, что никто не входил в квартиру, пока я бегал к себе, а затем ходил к тебе в уголовную полицию?

Мегрэ не ответил; увидев, что ветер улегся, он отворил окно. Долго молчал, потом тихо спросил:

— Когда тебе надлежало выметаться?

— Как это? Что ты хочешь сказать?

— Выметаться из квартиры Жозе, за чей счет ты жил.

— Об этом и речи не было.

— Было, и тебе это хорошо известно. Ей стало казаться, что ты несколько увял, при том, что аппетиты у тебя были неумеренные.

— Это тот грязный Рыжий тебе сказал?

— Не важно.

— Кто же еще! Он давно уже пытается втереться в доверие.

— Он трудится, зарабатывает на жизнь.

— Я тоже.

— Твоя работа — не более чем прикрытие. Сколько мебели ты продаешь за год? Большую часть времени на твоей двери висит табличка, извещающая о твоем отсутствии.

— Я разъезжаю, чтобы скупать товар.

— Нет. Жозефине Папе все это становилось в тягость.

Она рассчитывала, впрочем напрасно, что Бодар займет твое место.

— Кому ты веришь, ему или мне?

— Твое слово гроша ломаного не стоит, я в этом убедился еще в лицее.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Ты уже в Мулене имел на меня зуб. У моих родителей бойко шла торговля. У меня водились денежки.

А твой отец всегда был лишь чем-то вроде слуги в замке Сен-Фиакр.

Мегрэ покраснел, сжал кулаки и чуть было не ударил Флорантена: непочтительно касаться памяти отца он не позволял никому. Будучи управляющим замка, тот имел под началом больше двадцати ферм.

— Ты негодяй, Флорантен.

— Ты сам этого хотел.

— До сих пор я не засадил тебя за решетку за отсутствием формальных доказательств, но я непременно найду их. — С этими словами Мегрэ встал и открыл дверь в кабинет инспекторов. — Чья очередь заниматься этим подонком?

Поднялся Лурти.

— Не отставай от него ни на шаг; когда он вернется к себе, не отходи от его двери. Позаботься о смене.

Флорантен, чувствуя, что зашел слишком далеко, залебезил:

— Прости, Мегрэ. Тормоза отказали, забылся. Поставь себя на мое место.

Мегрэ не вымолвил ни слова и даже не взглянул в его сторону.

Зазвонил телефон. Следователь интересовался результатом очной ставки.

— Пока ничего определенного. Я закинул удочку, но что поймаю, неизвестно. Похороны завтра в десять.

В коридоре его поджидали журналисты, но на сей раз он обошелся с ними менее любезно, чем обычно.

— Напали вы на след, господин комиссар?

— У меня их несколько.

— И вам не известно, который из них верный?

— Вот именно.

— Вы думаете, трагедия произошла в результате несчастной любви?

Он чуть было не ответил им, что такого не бывает. Так на самом деле он и считал. За годы работы в уголовной полиции он понял, что выставленный на осмеяние любовник или брошенная любовница чаще убивают из-за уязвленного самолюбия, чем из любви.

Вечером они сидели с мадам Мегрэ перед телевизором и смотрели фильм, Мегрэ позволил себе выпить две рюмочки малиновой настойки, поставляемой им из Эльзаса свояченицей.