Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день жара достигла прямо термоядерных температур, и мы с бабушкой отправились на озеро купаться. Мама осталась дома одна, так как в рабочую пятницу не успела доклеить срочный макет готовящегося к изданию французского переводного журнала.
На озеро, как в сказке, вели три пути: по проселочной пыльной дороге, по лесной просеке под линиями электропередачи или же напрямик через поле с нелегальным вытаптыванием посевов колосистой ржи. Я, шаловливая легкомысленная девочка, естественно, предпочитала уничтожать труды местных сеятелей; большинство пожилых людей отчего-то предпочитали самый длинный и самый скучный путь по либо пыльной, либо грязной дороге; поэтому мы с бабушкой, как компромисс, отправились по просеке под жужжащими тысячами шмелей металлическими линиями электропередачи. Великое множество шоколадно– и краснокожих отпускников шли за нами тоже купаться или же уже возвращались с озера навстречу нам: помолодевшие, посвежевшие и всем довольные. Большая и веселая компания искупавшихся с утра пораньше мужчин повстречалась нам с бабушкой; с внезапно нахлынувшим смущением я узнала в одном из них вчерашнего дяденьку с собрания. Проходя мимо, он опять на меня засмотрелся, да так, что наскочил на стальной опорный столб. Компания бурно и рьяно загоготала, а я улыбнулась и одарила вчерашнего садовода мимолетным, но смелым взглядом. Далее все присутствующие продолжили свои первоначальные пути в прямо противоположных направлениях.
Пока я радостно плескалась и ныряла в зеркальной проточной воде озера, бабушка разговорилась со скучнейшими соседками Риммой Михайловной и Розой Панкратовной. Почувствовав, что она несколько ослабила свой неусыпный надзор за процессом моего воспитания, я и не подумала насухо вытираться и переодевать мокрый купальник, но сразу целиком съела шоколадку и выпила весь сок из предназначенной мне красивой цветной бутылочки со сценами из жизни зайчиков.
– Можно мне на минутку присесть рядом с вами, – раздался откуда-то сверху густой, приятно медовый баритон. Я кивнула, даже не взглянув, кто со мной говорит, потому что и так интуитивно догадалась. К моей пущей досаде щеки моментально залились обжигающим пунцом, гораздо горячее сильно нагретого песка пляжа; однако я знала, что сегодня еще сильнее загорела и стыдливый румянец не должен бы быть заметен на смуглом лице.
– Да, можно. Садитесь пожалуйста.
– Вы знаете… Вы необыкновенно красивая и приветливая девушка… Я хотел узнать, как вас зовут.
Музыкой для моих ушей звучали его слова; я бы хотела, чтобы такие комплименты продолжались вечно.
– Ника… Вероника, – смущенно прошептала я и слегка взмахнула крыльями опущенных ресниц, что мне, как я догадывалась, очень шло.
– Вы отлично плаваете, Вероника. Я на вас смотрел и сам видел. Хотите вместе поплывем вон туда, к устью озера? Там расцвело великое множество кувшинок; я соберу вам белый букет, вы сплетете из кувшинок венок и будете совсем как русалочка из сказки.
– Хочу… Отчего же не сплавать за цветами, – неожиданно для себя самой ответила девочка Вероника и тут же подумала, что надо бы пойти рассказать бабушке, где я буду, чтобы не начала искать.
Я не успела додумать эту мысль до конца, как бабушка в своем излюбленном, бордовом в крупный белый горох купальнике была тут как тут. Она, видно, являлась экспертом не только по великим классикам, но и в чтении мыслей на расстоянии.
– Что вы хотите от ребенка, молодой человек? – слегка презрительно проворчала строгая старушка и стройной ногой взрыхлила песочек вокруг себя со смутной угрозой всему окружающему ее пространству. – Вы почему же не спрашиваете у родителей разрешение, если хотите куда-то повести девочку? Лютики-цветочки собирайте в одиночку. Вы знаете, как это называется?
Молодой человек изумленно-ошалело взглянул на меня, малиново покраснел и, едва слышно бормоча извинения, с разбегу кинулся в воду, уплывая торопливым баттерфляем прочь с глаз.
Я встала, и бабушка несколько остервенело принялась стряхивать песок с кружевного бежевого покрывала, на котором только что сидел незнакомец. Мимо прошествовал степенный, заслуженный председатель нашего садоводческого товарищества Валентин Григорьевич, дружески помахал нам с бабушкой рукой и даже послал шутливый воздушный поцелуй. Я со вздохом взглянула в сторону гипотетических кувшинок, покорно выслушивая очередную проповедь на тему о недопустимости уличных знакомств с чужими взрослыми людьми, которые, возможно, занимаются профессиональными похищениями детей, заманивая несчастных крошек обещаниями показать им новорожденных котят, кроликов или хомячков. Я думала о том, что едва ли этот удивительно красивый, стройный и загорелый мужчина собирался мне показывать хомячков или вообще о них говорить; тут речь явно шла о чем-то мне пока неизвестном, но волнующе таинственном и увлекательном.
* * *Страстный хорват, естественно, не думал отставать, а поволочился из вагона за мной. На платформе он бухнулся на колени, заключил в объятия мои бедные ноги и умолял стать счастьем всей его жизни. Сцена любовных объяснений возобновилась с прежней силой к всеобщему развлечению зрителей-прохожих.
Теперь я (или, вернее, мама с бабушкой) жила недалеко от Белорусского вокзала, но не хотела выходить из спасительной сени московского метро, пока этот тип не согласится отцепиться и проследовать далее своим маршрутом. Наш дом стоял в самой глубине тихого старого московского двора, и путь к нему пролегал через заросший сад и проходной двор. Если хорват за мной увяжется, то в заросшем саду он может окончательно осатанеть от страсти, а именно этого мне хотелось меньше всего. Тут хоть люди вокруг, останавливаются в отдалении и смотрят… Нет, надо найти какой-то способ остудить такой пыл и темперамент!
Я принялась с мольбой гипнотизировать молоденького голубоглазого милиционера, в философских раздумьях наблюдавшего любовные излияния на вверенной ему территории. Он почти сразу откликнулся на немой зов, подошел грозной, уверенно-угрожающей походочкой и строго потребовал документы у возбужденного иноземца. Пылкий хорват здорово смахивал лицом на пресловутое «лицо кавказской национальности». К сожалению, синий паспорт оказался в полном порядке, иностранец вежливо разъяснил, что работает в Москве по контракту строителем и умирает от приступа внезапной, как разряд молнии, любви. Озадаченный милиционер задумчиво откозырял и удалился на короткую дистанцию, с которой время от времени, как бы ненадолго отвлекаясь от бдительной созерцательности, продолжал посылать мне мощные импульсы поддержки. Поскольку хорват все же перестал заключать меня в жаркие объятия и падать на колени, то в принципе теперь я была свободна и могла идти, но в действительности я не могла. Я принялась тихо урезонивать горячего поклонника и уговаривать его ехать дальше одному, объясняя, что я не слишком молодая и замужняя матрона.
– Да таких женщин просто не бывает! Слушай, бросай своего мужа, и дело с концом. Он все равно не сможет любить тебя, как я, – отвечал твердолобый упрямец, с первобытным восторгом зарясь на мои белокурые локоны, небрежно рассыпанные по плечам.
Лучше бы я их заколола в пучок, как советовала бабушка: и скромно, и не жарко. Пришлось достать из записной книжки фотографию сына, где, к счастью, он выглядел намного старше. Никакого эффекта.
– Богиня, Венера, Лионесса, ты лучше покажи фотографию мужа. Вот видишь, у тебя с собой ее нет, значит, ты его не любишь. Ты полюбишь меня сразу, как только узнаешь! Нет, тебе нужно узнать меня получше.
В качестве последнего аргумента жестом фокусника я извлекла из сумки чайник и разделочную доску, попутно объясняя, что муж, сын, мать, бабушка и прочая многочисленная родня ждут меня дома со все возрастающим нетерпением. Даже это не произвело на собеседника ни малейшего впечатления, видимо, у него самого беспокойной родни было намного больше. Я не на шутку разозлилась и спокойно сказала, что вот прямо сейчас меня начинает мутить, крутить и подташнивать ввиду токсикозной беременности, потому что муж, сын и все прочие мечтают о девочке. Итак, прямо сейчас, на его глазах я начинаю падать в коматозный обморок!
– Ах-вах, какая жалость. До чего же не везет мне в жизни. Эх-ва, такая красавица!
Наконец-то дошло до навязчивого кавалера, и он снова запричитал, как на похоронах:
– Эх-ва, эх-ва. Бедный Горан, одинокий Горан, невезучий Горан…
Сочувствие к его горю заняло еще минут пятнадцать-двадцать, но в итоге за ним наконец-то сомкнулись стальные створки вагонных дверей. Поезд плавно тронулся прочь, страстный хорват пылко целовал на прощание вагонные окна и махал мне рукой. С превеликим облегчением я перевела дух.
Мои хорошенькие часики-браслет упрямо показывали половину одиннадцатого, и при мысли о бабушке мне действительно стало дурно. Боже мой, как я ругала себя, что не люблю носить в сумке вечно не вовремя трезвонящий мобильный телефон.