Серенада для шефа - Наталья Александрова

– Не представляю, – честно ответила Надежда.

– Квартира у нее там в Новгороде трехкомнатная, вся семья с ней: мама и дочка, а бабушки не стало; она их к себе перевезла, сами знаете, что сейчас на Северном Кавказе творится. Такая вот история, как в кино.

– Лена, ты не завидуй.

– Что вы, мы никто ей не завидуем, уж она-то это все заслужила. Да, еще когда о дочке она рассказывала, упомянула, что отчество ей дала Вячеславовна, как того ее парня звали, первого.

– Да, все у нее хорошо, а ребенок все-таки без отца. А про личную жизнь свою она не говорила, никого у нее нет?

– Про это не говорила, а я ей не сказала, что с Рубцовым работаю, как-то неудобно мне было, если бы она сама спросила, а так, при всех…

– Так по твоим рассказам выходит, что он ей не нужен, так зачем про это говорить? Да-а, – протянула Надежда, – вот как человек раскрывается, недаром он мне не нравился. – Тут она решила сменить тему: – А что это ты такая, не в себе немножко, из-за этой истории? А я думала, у тебя какая-нибудь романтическая встреча вчера произошла.

Леночка Костикова была из интеллигентной семьи, поэтому Надежде в разговоре не надо было подстраиваться под нее, спокойно можно было употреблять выражения «молодой человек», а не «хахаль», «родители», а не «предки» и так далее, в этих случаях Лена не глядела на Надежду как на ископаемое. Сейчас Лена смущенно улыбнулась.

– Ну не знаю, можно ли это назвать романтической встречей, только вчера, когда засиделись мы все допоздна, выпили там, конечно, приехал за Ольгой этот парень, Юра, шофер. Мы все в машину набились, он по очереди всех развез по домам, а меня самую последнюю. А мне что-то в машине нехорошо стало, пить надо меньше, это точно, что-то я так расстроилась, у всех жизнь какая-то интересная. У Ольги – работа, деньги опять же, в Италию она собирается, девчонки почти все замужем, дети у них, а тут сидишь, и никакой перспективы.

– У тебя что, никого нет?

– Да есть у меня, – с досадой ответила Лена, – из института еще, из параллельной группы, четыре года уже встречаемся, в отпуск вместе ездим, но какой-то он… Я все думаю, бросить его, что ли.

– Бросать не надо, а замуж ни за что не выходи. Лучше заведи себе кого-нибудь, что ты про шофера Юру там рассказывала?

– Вы, Надежда Николаевна, прямо как Полякова все знаете. В общем, расстроилась я, сижу в машине и плачу, как дура. Слово за слово, разговорились мы с ним, я все ему и рассказала, как мне невесело. Домой приехали, я по дороге протрезвела, стало так стыдно, скорей бы он уехал, думаю. Простились так холодно, я скорей домой, от родителей влетело, что так поздно. Тоже еще проблема, я уже взрослая, а они все как с маленькой со мной обращаются. Наутро выхожу я из дома, на работу уже опаздываю, смотрю – иномарка стоит, и Юра этот выскакивает, мне, как Ольге, дверцу открывает, садись, мол. Я рассердилась, говорю, я тебе не коммерческий директор, перед ней расшаркивайся, а я и на метро доеду. И главное, плохо помню, что я ему вчера наболтала, и от этого еще больше злюсь. А он так посмотрел на меня, обиделся, наверно, и говорит: я ночь не спал, все про тебя думал, какая красивая девушка и так в жизни не везет, я с тобой хотел по-хорошему поговорить, а ты грубишь. Ну, мне тут стыдно стало, я извинилась, а он говорит, садись быстро в машину, я и так уже из-за тебя на работу опаздываю. Вот и довез меня лихо на иномарке-то, телефон записал и умчался, так что какая там романтика!

– Ну ладно, поживем – увидим!

Обед кончился, Полякова вернулась с просушенной шапкой на голове. От горячего воздуха песец встал дыбом, как будто встретил там у себя в тундре полярного медведя. Увидев Полякову в таком виде, дамы онемели, вошедший Сан Саныч успел скрыть улыбку и скользнуть в кабинет, зато неделикатный Валя Голубев, забежавший на минутку стрельнуть у Надежды деньжат до получки, так и покатился со смеху.

– Ну, Татьяна, теперь тебе в этой шапке в общественный транспорт нипочем не влезть. Тебе надо только в такси ездить, и не в простом, а как в Лондоне, в специальном, там все рассчитано, чтобы мужской цилиндр влезал, как раз вчера по телевизору показывали.

Представив Полякову в этой шапке, садящуюся в лондонское такси, все откровенно заржали, даже из кабинета послышались подозрительные звуки, там Сан Саныч боролся с хохотом в одиночку. При всем своем отношении к Поляковой, Надежда с детства не терпела, когда все на одного, поэтому она пригрозила Вальке, что не даст денег, он сразу угомонился, а за ним и остальные. Песца причесали железной расческой, и он успокоился.

После работы Сан Саныч поехал домой, а Надежда, неожиданно получив свободный вечер, решила пройтись по Суворовскому, и буквально на углу ее окликнули. Оглянувшись, она едва узнала школьную не то чтобы приятельницу, а так, соученицу Люсю Поливанову. Их школа, вот она, рядом, считалась англо-математической. В те давние времена еще не было никаких гимназий, а престижными считались языковые школы. И в этой школе, расположенной в таком месте, прямо у Смольного, училось много детей высокопоставленных чиновников. В старшие, математические классы детей набирали по способностям, а в английские в основном по блату. Надежда, как дочь обычных родителей, училась, естественно, в математическом классе. А Люся была дочерью зампредгорисполкома, который в те времена шел в гору, был довольно известен и делал большую карьеру. Люська рассказывала, что они собираются переезжать в особняк, а в доме на Тверской живут только до лета, пока она не закончит школу. Способностей у Люськи было немного, она ленилась, заканчивала школу на тройки, но тем не менее собиралась поступать в университет на шведское отделение филфака. Надежда вспомнила, как девчонки из английского класса сплетничали, что на шведское обычному человеку невозможно поступить, учись он хоть на шестерки, а Люську вот берут с тройками из-за папы. И Люся поступила бы в университет, если бы не случилось несчастье: ее отец попал в автокатастрофу и умер в больнице через три дня как раз в мае месяце.

Тогда говорили всякое об этой катастрофе: что будто бы она не случайна, что все подстроено и так далее. Надежда по молодости лет в то время политикой не интересовалась, да и теперь не очень-то интересуется. А у Люси жизнь круто изменилась. В первое время после шока от внезапной смерти отца она заболела, и ни о каком поступлении в институт не могло быть и речи. А через год все связи были утеряны, немолодая вдова с некрасивой дочерью уже никому не были нужны, и Люся смогла поступить только не то в библиотечный, не то в текстильный, Надежда точно не помнила. Конечно, квартиру в престижном доме на углу Тверской им оставили и от спецмагазинов не открепили, и даже нашли вдове работу в Смольном, где-то в секторе учета, конечно, простым сотрудником, потому что специальности у нее не было никакой, но тем не менее и Люся и ее мать считали себя незаслуженно обойденными судьбой. Действительно, и удобная трехкомнатная квартира с высокими потолками и огромной кухней, и возможность посещать два раза в месяц специальные магазины, где покупать вещи и продукты хорошего качества и недорого; и возможность не толкаться целый час в душном общественном транспорте, а ходить на работу пешком, да не в какую-то задрипанную жилконтору, а в Смольный, все, что простой, обычный человек считал бы наивысшей удачей – все это не приносило Люсиной матери никакой радости, потому что в мыслях своих она видела себя въезжающей на «ЗИЛе» в ворота собственного особняка и охранника, склоняющегося в почтительном поклоне. Поэтому и на работе в секторе учета, где ожидали увидеть безутешную вдову, благодарную за каждую оказываемую милость, а видели каждый день царственно вплывающую начальственную даму, глядящую свысока на всех и вся, долго не стали ее терпеть и уволили, придравшись к пустяку. Пришлось Люсиной матери устраиваться на работу, как все, и она после долгих поисков и опять-таки по знакомству поступила в Надеждин институт секретаршей. Надежда встречала ее в коридоре, передавала привет Люсе и узнавала новости. В эти годы Люся ненадолго выходила замуж, но неудачно, потом вернулась к матери, и они так и жили вдвоем в той же квартире в доме на Тверской.

Теперь Люська жутко растолстела, одета была в пальто на синтепоне того серо-буро-розового цвета, который приобретают фламинго в зоопарке, когда у них в организме начинает не хватать розового пигмента, но глядела приветливо и, похоже, Надежде очень обрадовалась.

– Надя, давай зайдем в «Шоколадницу» тут рядом и поболтаем.

Надежда согласилась просто так, не хотелось обижать Люську. Они зашли, взяли кофе и пирожные, причем Надежда одно, а Люська – два. Надежда не стала задавать провокационные вопросы о работе и личной жизни, по Люськиному виду было ясно, что она не процветает, а спросила о маме.

– А что мама? Как вышла на пенсию давно, больше не работает, сидит целыми днями на лавочке во дворе и все про всех знает.