Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители - Сергей Штерн

— Подумать только, через пятьдесят пять лет!

Помимо этого, в ящичке оказались несколько фальшивых печатей и образцы фальшивых документов. Я заметил, что там лежит и чернильная подушечка, предусмотрительно захваченная им на тот случай, если кто-нибудь задаст вопрос, который вертелся у меня на языке:

— А можно сделать оттиски на память?

— Почему же нет? — пожал плечами Ян и выудил уже примеченную мной подушечку.

Мы стали, вырывая друг у друга штемпели, делать оттиски. Пришлось потрудиться — старые и стертые печати никак не хотели давать хороший оттиск.

— Наши документы были очень высокого качества, — гордо сказал Ян, раскладывая на столе копии различных удостоверений. — Если я нарывался на проверку, то нагло обходил очередь и совал гестаповцу свое удостоверение инспектора по проверке качества воды в каналах: «С этим-то я могу пройти?» — «Яволь!» — отвечал немец и пропускал.

Тут я вспомнил, что у меня в кармане куртки лежит пара наручников, найденных на улице в Амстердаме, — скорее всего, эротического происхождения. Я вытащил их и сказал Яну, что он арестован за криминальную деятельность во время войны. Он даже не удивился, откуда у меня наручниками.

— Это еще что, — сказал он с жесткой улыбкой. — Однажды мы заказали убийство двух предателей, супружеской пары, которая угрожала разоблачить одну из наших тайных квартир. Это была вооруженная группа, а у нас оружия не было. Так что я еще и киллеров нанимал.

Он помолчал.

— Правда, работу они сделали плохо, — продолжал Ян. — Они подкараулили предателей, когда те возвращались домой, и начали стрельбу. Но у них был только один пистолет. Его-то они убили, а ее только легко ранили, так что она выложила все, что знала и чего не знала. Много наших схватили…

Я представил себе Альберта, заказывающего убийство супружеской пары, и понял, что его при этом не было.

Мы медленно пошли к автостоянке.

— Сейчас мы сядем в машину, и я покажу вам еще пару важных домов, — сказал наш, похоже, слегка притомившийся, но не теряющий бодрости духа гид.

Мы опять миновали весь этот гигантский привокзальный торговый комплекс и вышли к стоянке. Потом я долго, путаясь и нарушая правила, колесил в паутине маленьких улочек в спальном районе города.

Мы постояли около дома, где была типография, а потом выехали на бульвар с богатыми, украшенными лепниной зданиями.

— Вот здесь, — сказал Ян, попросив меня остановиться, — помещалась секретная полиция наци.

Выйдя из машины, мы подошли к богато декорированному парадному входу.

— А вот здесь, в соседнем подъезде, жила одна из наших, — продолжил он и указал на окно на втором этаже. — У нее была астма, поэтому она в основном сидела дома. Если кого-то из членов организации привозили на допрос, мы узнавали об этом раньше следователя.

Мы некоторое время молчали. Я представил себе задыхающуюся девочку, наблюдающую, как немцы волокут в гестапо ее товарищей. Как она, изнемогая от жалости и страха, бежит к телефону, чтобы предупредить других. На этом тихом парадном бульваре все еще ощущались токи прошедших жестоких и малопочтенных для человечества времен.

— Я думаю, вы устали, — сказал Ян, опережая мой аналогичный вопрос к нему. — Поэтому вы сейчас довезете меня до вокзала, и я расскажу, как выехать из города.

Был уже седьмой час вечера. За этот день мы с двумя ветеранами прошли пешком не меньше двадцати километров. Они глядели друг на друга, улыбались и договаривались о новой встрече, а я мысленно сравнивал их. Ян, человек действия, никаких рефлексий, суховатый и собранный, и Альберт, романтик и книжник, прирожденный пацифист, выбравший профессию врача, как я уже говорил, главным образом из-за того, чтобы, будучи в армии, не надо было никого убивать. И хотя он много раз рассказывал мне, как перед самым уходом немцев они ушли в подполье и были готовы к вооруженным схваткам, я все равно сомневаюсь, чтобы он мог убить человека, глядя ему в глаза. Нормальный человек не способен на убийство.

Альберт: Это было другое время, и я был другим человеком… Тогда действовал закон «мы или они». Могу сказать, что несколько раз я был очень близок к тому, чтобы убить человека. Но, слава Господу, судьба не дала мне это сделать…

…Выслушав эту тираду, я почему-то еще больше уверился в том, что убить человека он бы не смог.

А неплохую все же ветчину делают в Арденнах!

Да что ж это такое?

На следующий день я проснулся очень рано. Солнце, впрочем, уже встало и еще до моего пробуждения скрылось за облаками, оставив лишь узкую бирюзовую полоску чистого неба над горизонтом. Но высоко подняться оно не успело — кромка облаков над бирюзой кипела и плавилась, как огненные кружева на затянувшем все небо сером ватном одеяле. Я спустился в холл и стал ждать Таню и Альберта, чтобы вместе позавтракать.

Тут и произошло это знаменательное событие — пара французских туристов русского происхождения обозвала меня длинным и скучным голландцем с трубкой. И ничего удивительного в том, что я был скучен — мои спутники запаздывали, я успел всерьез проголодаться и мысленно представлял себе исчезающую миндальную начинку из кекса. И еще яйца. Яиц не хватало на всех. Правда, их потом подносили, но в какой-то момент и почему-то именно тогда, когда мы приходили на завтрак, яйца кончались. И при этом еще голландцы, в отличие от шведов, сервирующих как крутые яйца, так и всмятку, подают яйца, только сваренные до резиновой плотности. Может быть, дело в суровом кальвинистском воспитании, предписывающем умерщвление плоти — что еще, дескать, за всмятку! Смиряй себя молитвой и постом.

Но не будем особенно суровы к кальвинизму. Похоже, что именно эта вера, требующая от своих адептов непрерывного терпеливого труда и отказа от всех мелких благ жизни, проповедующая простоту и бережливость, сделала голландцев такими, какие они есть. Кстати, многие считают, что капитализм, как общественная формация, имеет корни именно в кальвинизме — до этого, пока бережливость и труд за особую добродетель не почитались, огромные состояния растранжиривались так же быстро, как наживались.

Хочется, конечно, быть объективным, но скучно думать, каким бы стал мир, если бы все вдруг подчинились суровым законам кальвинизма. В чем я уверен, так это в том, что ни арденнская ветчина, ни лимбургский сыр не были бы изобретены, а если бы и были, то их изобретателя сожгли бы на костре…

Мы выехали из Амерсфорта, по выражению Альберта, «очень, но недостаточно рано». Впрочем, особенно торопиться нам было некуда, потому что объем впечатлений, которые может вместить человеческий мозг, все равно ограничен. Наш путь лежал на юг, в самую юго-западную провинцию Нидерландов — Зеландию, и решено было ехать по маленьким дорогам, чтобы, так сказать, насладиться картинами жизни провинциальной Голландии.

Под городком Кулембург, откуда родом Ян ван Рибек, основатель Капстада[3] и всей Южно-Африканской Республики, мы переправились через Рейн на пароме — настоящем пароме, где тягловой силой являются закрепленные по обоим берегам канаты.

Чем дальше на запад, тем чаще попадались земляные дамбы, местами дорога шла по насыпи, а с обеих сторон лежало, как небрежно расправленная алюминиевая фольга, спокойное море. Как строились эти дамбы, непонятно.

— Да что ж это такое? — сказала Таня. И я с ней согласился.

Колеся изо дня в день по дорогам, мы постепенно осознали, что страны Голландии (извини, Альберт, — Нидерландов), строго говоря, не должно было бы существовать, по крайней мере в том виде, в каком она существует сейчас. Третья часть ее территории, свыше пятнадцати тысяч квадратных километров, лежит ниже уровня моря (кое-где аж на шесть метров!), да и остальная часть недалеко ушла — страна плоская, как Калмыкия, за исключением самой юго-восточной ее части, на границе с бельгийскими Арденнами, где находится голландский Эверест. Это популярное место тренировки голландских альпинистов — высота его достигает трехсот метров! История Нидерландов — это история постоянной борьбы с водой и захватчиками, в которой они чаще всего выходили победителями. Рано или поздно.

Любая маленькая речка, даже ручей представляет собой угрозу наводнения.

У всех у нас голландский пейзаж с детства ассоциировался с ветряными мельницами — толстая тетка в чепчике и переднике кормит цыплят на фоне четырехкрылого идиллического ветряка. Но я никогда не думал, что основная функция этих мельниц — вовсе не молоть зерно. Их работа — откачивать воду с заливаемых территорий.

Альберт: Смешно, что первые в мире промышленные лесопилки появились в Голландии, стране, где и лесов-то нет. И приводились они в движение все теми же ветряными мельницами…