Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

За скудостью боезапаса, господин майор Меркель, вести только прицельную стрельбу, соединяя преимущество российских орудий перед турецкими в наводке, равно в понимании превосходства перед турками в выучке офицеров и нижних чинов, состоящих в обслуге орудий. Господин полковник Чепига, вам держать казаков готовыми к конной атаке, к ее исполнению приступить как только гарнизон крепости побежит и тем отвратить его посадку на неприятельские корабли во избежание неволи. Неприятеля поражать в меру нужды. Кто запросит амману – брать под караул и обид не чинить. Российский воин всему миру известен храбростью и великодушием. Грабительствам не предаваться. Обывателя брать под защиту, впредь яко в подданстве милостивой государыни нашей состоящего.

Виктория у Хаджибея, господа офицеры и старшины, будет знаменита не численным поражением турок, а тем, что в среде неприятеля посеет уныние и еще раз утвердит Порту Оттоманскую в невозможности противиться росийскому оружию. За этим должно последовать замирение с приумножением владений нашей всемилостивейшей государыни.

За христианскую веру, за любезное отечество, за всемилостивейшую государыню нашу, господа офицеры и старшины, с Богом!

В полночь батальоны вышли к балке, где был объявлен привал, но ружье каждому велено держать наготове. Здесь было множество родничков. Солдаты загребали ключевую воду руками и пили из пригоршней.

От долгого стояния и тревожной истомы в ожидании боя гренадер Логинов стал говорить сказку:

– Служивый живот свой на поле брани за Бога, царя и отечество положил и приходит в рай, а Бог его к ответу: Что надобно, солдатик?». «Явилась ко мне смерть, Господи, – отвечает служивый, – и спрашивает: „Каких ты людей на следующий год велишь морить?“ „Пусть морит самых старых“, – отвечает Бог. – Только солдат рассудил иначе. Был в его деревне барин дюже важный. Барин тот, однако, весьма Даже над мужиками измывался, работами неволил, на скотном дворе за ослушание до смерти сек. Приходит солдат к вратам рая и так, мол, и так: „Господь велел тебе, смерть, уморить тайного советника в отставке Евлампия Ахромейского, мать его курица…“ Взял солдат ружье и стал у райских дверей службу несть по всей уставной науке, какая она ни есть.

– Ишь ты, солдат-то выходит башковитый был, коль смерть на барина наслал, – сказал ефрейтор Бровкин. – Барин ведь нашему брату-мужику тот же басурман.

– Баре у нас на Руси больше немецких кровей, – с достоинством заметил Логинов, – бывают, однако, и русские, но они тож обасурманились, по-немецки калякают.

– Валяй, Ондрюха, сказку-то дальше, – предложил Бровкин.

– Прошел на белом свете год, смерть опять к солдату. Тот тем же манером сказывает: Пойди старая, да умори купчину толстобрюхова-целовальника, что в нашей деревне кабак держит». Смерть рада стараться…

На этом сказке Логинова вышел конец. Было приказано строиться поротно.

Ветер гнал с моря отяжелевшие, низко нависающие над землей тучи. Глухо стонал морской прибой. Темной громадой над обрывом к морю возвышался замок, мерцали огоньки судов на якорях.

Осип Михайлович вынул из кармана зеленой офицерской шинели, наброшенной на него Микешкой, массивные золотые часы с монограммой – подарок тестя ко дню свадьбы. Стоявший рядом офицер услужливо высек огонек. Стрелки часов сошлись на цифре четыре. Ветер усилился, в разрывах между тучами показался серп молодой луны.

Взвились и рассыпались сигнальные ракеты. Почти в одно время турецкие суда опоясались огнем бортовых орудий. Несмотря на скрытость маневра дивизии, неприятель был в боевой готовности. Но Ахмет-паша недооценил опасность замку со стороны крутого обрыва, который казался ему неприступным. Поэтому огонь корабельной и крепостной артиллерии был сосредоточен по форштадту на подходе к замку с юга. Тем временем полковник Хвостов с гренадерами Николаевского батальона, двумя ротами Троицкого пехотного полка и пешими казаками пошел на крутую, почти отвесную стремнину.

Перед началом штурма Хвостов велел майору Гриневскому составить отряд охотников, который бы ударил по неприятелю первым.

Не производя шум, почти незаметно охотники сосредоточились у отвесной стремнины. Предстояло незаметно взобраться к подножию стены, втащить наверх лестницу и без шума стеной овладеть.

– Туг'рок по глупости считает, что мы намег'рены взять замок чег'рез фог'рштадт, поэтому сосг'редоточился с той стог'роны. Непг'ри-ятеля бьют, бг'ратцы, не числом, а умением. Солдатская жизнь имеет свою цену. Охотники бег'рут замок с этой стог'роны без потег'рь, а затем на пг'риступ под пг'рикрытием охотников идут главные силы. Ну, бг'ратцы, с нами Бог и Никола Чудотвог'рец. Казуг'рский, подставляй плечо, бг'рат, – сказал Гриневский.

Упираясь ногой на каменный выступ, левой рукой ухватившись за куст правой Гриневский помогал Казурскому встать на тот же выступ.

– Тебя как звать, бг'ратец? – Гриневский обратился к коренастому казаку.

– Порохня, ваше благородие.

– Смотг'ри, бг'ратец, не взог'рвись пг'режде вг'ремени. Давай, голубчик, навег'рх. Стрег'релять только в кг'райности. Г'руку, Федоскин. Каждый охотник десяти туг'рок стоит. Не мешкай, бг'ратец. Сообг'ражай. Подтягивайся. Тяжеловат ты, бг'ратец. Никак каши объелся.

– Так точно, ваш родь. Вчерась вечером после как сменили перед боем исподнее. В чистом, да наемшись, ваш родь, сподручнее помирать.

– Давай, казачек, давай, бг'ратец, повог'рачивайся. Мгновение в бою головы стоит. Как тебя?

– Орлик, пан майор.

– Не ползти бы тебе, а ог'рлом на стену непг'риятельского замка взлететь. Давай, бг'ратец, давай.

Батальон и казаки майора Воейкова ворвались в махалу[14], но продвижение их остановилось. Слишком плотный был орудийный и ружейный огонь гарнизона. Продолжался обстрел корабельной артиллерии. Орудийные зарницы опоясали гавань. Не взирая на штормовую погоду, турецкая эскадра вступала в дело орудиями то правого, то левого борта, суда шли вдоль берега переменным галсом [15]. Огонь с моря вели более пятисот орудий разного калибра. Неприятель палил, однако, малоприцельно, будучи озабочен не столько мишенью, сколько направлением огня.

На Пересыпи горели костры, но гребная флотилия о себе знать не давала. Де-Рибас понял, что от флотилии по всегдашней нерешительности адмирала Войновича помощи ждать нечего.

После падения Хаджибея об этом в рапорте командиру корпуса Гудовичу он напишет: «Весь день 13 числа ветер был благополучен, и я по уверению господина контр-адмирала Войновича, что флот выступит, зажег в тех местах на берегу костры и со всем войском ожидал его прибытия. Полагая, что наш флот уже близко и считая невозможным скрыть от неприятеля свои намерения, я пошел с войсками на приступ».

Артиллерия обратила огонь не на крепость, а на неприятельские суда. Наблюдатели по разным приметам насчитали семьсот три турецких вымпела. Сорок из них были подняты на крупных линейных кораблях, каждый по сорок и более орудий на борту. Двенадцать пушек Меркеля имели и некоторое над неприятелем преимущество. В отличие от турецких пушек без прицелов на них были установлены приборы наводки. Зажигательные и разрывные снаряды ложились на турецкие суда, вызывая палубные пожары и разрушения. Не выдержав силу губительного огня, турецкая эскадра изменила галс и скрылась из поля, доступного для батареи Меркеля. Орудия прекратили огонь.

Прискакал связной с приказом менять огневые позиции. Для поражения неприятельского флота, вынудившего войска Воейкова, во избежание больших потерь, укрыться среди строений махалы, орудия следовало установить в точке наибольшего возвышения.

Упряжные лошади, одолев крутой подъем, одним духом вынесли пушки на новую огневую позицию и лихо развернули их на виду у неприятеля. Все вокруг озарили сполохи пожаров. Но несмотря на прорыв Хвостова со стороны крутой балки, гарнизон продолжал удерживать крепость.

Распорядительность артиллерии майора Меркеля, поручиков Давлекеева и Эртмана была похвальна: пушки вмиг сняты с передков, их станины раздвинуты, стволы ползут в поисках цели. Выучка прислуги, диоптрические прицелы на орудиях, позволили после короткой пристрелки перейти на поражение.

На турецких кораблях последовали один за другим взрывы. Окутавшись дымом, эскадра поспешно удалилась в море. Два судна потеряли управляемость и легли в дрейф. Гонимые южным ветром, они медленно приближались к берегу, подавая знаки о намерении отдаться на милость победителя.

Воейков поднял гренадер и казаков на приступ правой стороны замка. Во главе колонн, двигавшихся скорым шагом, показывая примерность в мужестве, шли офицеры: в правой руке сабли наголо, в левой пистолеты на боевом взводе, мундиры расстегнуты. Артиллеристы развернули пушки в сторону замка. Следуя принятой тогда лишь в русской артиллерии тактике, они открыли, согласно диспозиции, огонь по воротам крепости через головы пехоты. Первыми снарядами осаждающих были поражены амбразуры крепостных орудий.