Убийство в Венеции - Ян Мортенсон

Нет, этого он не хотел, как раз сейчас у него не было времени. Но он должен выехать по делу в город, и мы могли бы встретиться через час в открытом кафе в парке у протока Стреммена.

Задумавшись, я положил трубку. Что же тут было такого диковинного, что он даже не мог говорить об этом по телефону? И почему он не зашел ко мне в лавку, как обычно? Ну да ладно, у него наверняка были на это причины.

А причины у Калле Асплунда действительно были. Когда мы уселись под летним солнышком в открытом кафе рядом со Стремменом, каждый со своей чашкой кофе и парой слоеных булочек, он серьезно взглянул на меня и начал часто помешивать кофе ложкой, хотя и не клал туда сахара.

— Мы друг друга знаем больше десяти лет. — Он отломил кусочек слойки и стал задумчиво рассматривать его, будто хотел разгадать рецепт.

— Верно, может, даже и дольше. — Мне было интересно, чего же он хочет.

— Ты попадал во все возможные и невозможные истории с убийствами и всегда был готов помочь мне, когда я делал промашку. Это следует признать.

— Здесь заслуга Клео, — скромно сказал я. — У нее есть удивительная способность выводить меня на верный путь.

— Я знаю, черт побери, — сказал он и улыбнулся. — Я тебе это говорю, потому что полагаюсь на тебя и знаю, что ты честный человек. Знаешь, ходят разные слухи…

Калле Асплунд замолчал, отвел взгляд на засиженную птицами статую певца солнца, поднявшего к небу свою лиру. Ветер играл в свисающей листве ив, а солнце, сверкая, отражалось в воде, струившейся вдоль каменных парапетов.

— Ты знаешь, что здесь, на Стреммене, было несколько небольших островков, прежде чем появился Хельгеандсхольмен. В этом месте были построены первые укрепления, прежде чем на месте нынешнего Королевского дворца была возведена сторожевая башня.

— Полагаю, ты хотел видеть меня не для того, чтобы рассказать о закладке Стокгольма? — Меня слегка раздражали его выкрутасы. Ходит вокруг да около.

— Ну, можно и так оказать. — Он мрачно уставился на меня. — Чем ты, черт побери, занимаешься?

— Что-то я тебя не понимаю.

— Ты что, ввозишь контрабандой кокаин в старинной мебели?

Если бы певец солнца слез со своего пьедестала и сыграл для нас, я бы удивился меньше. Сначала я даже не понял, что он сказал.

— Кокаин? Что ты такое говоришь?

Калле Асплунд пожал плечами и отломил еще кусочек слойки.

— Говорю только то, что слышал. От коллеги, который работает в отделе по борьбе с наркотиками. Они раскрыли новые изощренные способы провоза наркотиков контрабандой в Швецию. А кокаин сейчас в моде. Расцвела новая категория его потребителей, людей с деньгами.

— Так что ты хочешь этим сказать? — Я негодующе смотрел на него. — Что я провожу в мебели наркотики?

— Я этого не утверждаю, — сказал он и поднял руку, как бы парируя. — Но они так считают. И я никогда не стал бы с тобой этого обсуждать, если бы не знал, что они ошибаются.

— Можешь быть в этом уверен, черт побери. В жизни не слыхал ничего подобного!

— Я не хотел говорить ничего по телефону. Вполне возможно, что твой телефон прослушивается. Можешь себе представить заголовки в газетах: «Высокопоставленный шеф полиции предупреждает короля наркомафии об опасности».

Калле Асплунд улыбнулся и достал старую трубку из кармана полинялого плаща. Откуда-то из глубины мешковатого пиджака он вытащил затасканный пластиковый футляр с волокнистым табаком. Медленно и любовно он стал набивать табак в то небольшое отверстие головки трубки, что осталось среди черных, как сажа, археологических наслоений. Вообще-то я ненавижу, когда курят трубку, и не позволяю этого делать в моем доме или в лавке. Терпеть не могу гнойно-желтого вонючего дыма, которой ползет наподобие газового облака над окопами первой мировой войны. Но в этот раз ветер дул в другую от меня сторону, а слова Калле настолько потрясли меня, что я почти не заметил его приготовлений к курению. Это было бы чудовищно, если бы не было настолько смехотворно. Контрабанда наркотиков! Откуда они такое взяли?

— Они, считают, что импортируемая тобой из Италии мебель имеет двойное дно, или как там это сейчас делается, и что таким образом можно доставлять значительные партии. Эта дрянь ведь почти ничего не весит, а цены на нее — фантастические. Чтобы дело окупалось, нужны совсем небольшие партии.

— Вообще-то, я ввожу часть вещей из Италии, — подумав, медленно сказал я. — Но их там изготавливает старенький дядюшка из Венеции, и я подозреваю, он и понятия не имеет, что такое кокаин.

— Вполне возможно. Хотя не все мошенники выглядят ими. Наоборот. Кроме того, его может использовать кто-то на фабрике. И тебя, и его надувает какое-то жулье здесь и в Италии. Как обычно все происходит, когда ты оттуда что-нибудь получаешь?

— Самое смешное заключается в том, что до сих пор все получаемое расходилось мгновенно. Я даже начал подумывать о расширении импорта. Недавно из-за одного бюро произошла почти драка.

— В каком смысле?

— Не успел я распаковать только что поступившее бюро в стиле барокко и выставить его на витрину, как подошла пожилая пара и приобрела его. Как только они ушли, появляется человек и настойчиво желает купить именно это бюро, несмотря на то что оно уже продано. И самое странное… — Я замолк.

— И что же? — Калле посмотрел на меня с любопытством и засунул в рот остатки булочки. Трубка — набитая, но неприкуренная, лежала рядом с блюдцем.

— Самым странным было то, что потом эта пара позвонила и сообщила, что бюро украли. У них была кража со взломом, и бюро просто-напросто пропало.

Калле Асплунд задумчиво кивал.

— Вот видишь, — сказал он, щурясь на солнце. — Они каким-то образом прознали, кому ты продал бюро, и выкрали его, чтобы заполучить кокаин. В общем, мой коллега был прав. Только проблема, очевидно, заключается в том, что они не поняли: тебя использовали другие.

— Что мне делать, как ты считаешь?

— Поговори с ними. Возьми быка за рога. Только Бога ради не рассказывай, что я с тобой говорил. Скажи только, что ты начал что-то подозревать, стал думать об этом. Например, о краже со взломом. Они на это должны клюнуть. Расскажи о том, что твои вещички из Италии расходятся в один миг. Дело должно проясниться, — обнадеживающе сказал Калле Асплунд, но по его глазам я понял, что он обеспокоен.

Тем же вечером я долго сидел на моей террасе, смотрел на крыши и размышлял. Выходит, я был прав. Чувство, что за мной кто-то наблюдает, было верным, и мне это не мерещилось. За мной следили. Полиция незаметно присматривала за моими делами. Телефон тоже наверняка прослушивался. Ладно, пока вреда никакого не было — тайн у меня нет, а в моих немногочисленных разговорах по телефону о преступлениях не говорилось. Но кто же стоит за всей этой историей? Кто использовал меня в качестве приемщика и почтового ящика для поставок наркотиков из Италии? Я просчитывал все возможные варианты, сравнивал их и отметал. Где-то в глубине души я знал ответ, но что-то удерживало меня от окончательного вывода. Мои мысли ходили по кругу, и круг этот все больше сужался, пока я наконец не дошел до самой сути. Андерс. Андерс фон Лаудерн. Это он познакомил меня с Леонардо Пичи, когда мы случайно столкнулись в Венеции. Хотя, если разобраться, это могло оказаться и не случайностью. Задумано было блестяще. Я был честен. У меня никогда не было сложностей с полицией, а импортировать «новую» антикварную мебель при моем ремесле было делом совершенно естественным и нормальным. Полицейские собаки, натасканные на наркотики, и другие средства розыска были брошены на паромы и в аэропорты, а не на поиски кокаина в копиях антикварной мебели. Вдобавок ко всему способы контрабанды теперь используются изощренные. Преступники пользуются старыми испытанными методами, в то время как полиция и таможня оснащались всем необходимым, чтобы просвечивать автомобили и вынимать капсулы с героином из желудков курьеров.

В этот момент зазвонил телефон. Из коридора слышались длинные, призывные сигналы. Наверняка Калле Асплунд, подумал я. Хочет предупредить, что сеть затягивается. Но это был не Калле и никто другой, потому что, когда я взял трубку, в ней была тишина; слышалось лишь приглушенное дыхание. Затем послышался щелчок, и связь прервалась.

Кто-то хотел проверить, дома ли я, и нет ли помех для скромного домашнего обыска?

С неохотой я вернулся на террасу, уселся на удобном тростниковом стуле.

Я вернулся к прерванной нити размышлений. Снова подумал об Андерсе. Андерс и его деньги. Как легко он разбогател и смог выкупить дом своего детства, и не только его. Старинный дом должен был быть восстановлен в прежнем виде, включая гвоздики ручной работы и изразцовые печи из Мариеберга. Как антиквар, я знал стоимость таких вещей, если вообще их можно найти, и понимал, что почвенный обогрев и другие штучки должны были стоить на вес золота. Андерс утверждал, что продал картины Кандинского. Несколько находок на аукционе произведений искусства стали источником его финансов. Хотя трудно представить, что доцент истории искусств и управляющий Шведского музея мог поставить такие жемчужины в темный гардероб и только теперь обнаружить, какое приобретение он сделал. Нет, истина заключалась в ином. Деньги появились из другого места; оттуда, где можно было взять большие и легко заработанные средства. Тому, у кого нет совести, и кто готов на огромный риск, прямая дорога на рынок наркотиков. Очевидно, Андерс и сам потреблял свою продукцию, и один из сеансов закончился смертью в темной воде озера Вибю. Неужели это послужило причиной? Неужели он сам пристрастился к наркотикам, был втянут, запутался и не смог выбраться? Сначала, наверное, масштабы были невелики — только для финансирования собственных наркотических потребностей. А потом покатилось?