Звездный час адвоката - Наталья Борохова

– Почему же в прошлый раз в ответ на вопрос о характере ее отношений с Крапивиной ваша жена ничего не сказала мне о ссоре? – напомнила Елизавета. – «Какие отношения могут быть между двумя подругами?» – передразнила она, копируя тихий голосок Дианы. – Ну, так будем говорить, в чем причина ссоры, или это мне расскажет следователь Красавин?

– Вы очень напористы, Елизавета Германовна, – проговорил Павел. В голосе его слышалось что-то очень похожее на осуждение. – Мы, конечно, понимаем, что все это вы делаете для нас, но вам нужно быть терпимее к Диане. Она дважды перенесла серьезнейший стресс. В первый раз, когда обнаружила мертвую подругу. Второй раз, когда ее обвинили в убийстве. От этого у кого угодно поедет крыша.

– Мне кажется, надо оставить все, как есть, – проговорила Диана. – Не нужно никакой записки. Да и про ссору я вспоминать не хочу.

– А мне уже кажется, что записка нам необходима, – проговорил Максимов. – Но что скажете вы, Елизавета Германовна? Как нам поступить?

Дубровская задумалась. Записка являлась обоюдоострым орудием. Это следовало учесть.

Она решительно тряхнула головой.

– Я передаю ее следователю Красавину, – заявила она. – Во всяком случае, записка показывает, что инициатива встречи принадлежала Ольге, а никак не Диане. Это решит некоторые недоразумения. Но вопрос о причинах конфликта так и остается открытым. Я надеюсь, больше неожиданностей в этом деле не будет?

– Вся наша жизнь – сплошная неожиданность, – заявила Диана.

Этот ответ никак не устраивал Дубровскую.

– Отношения между клиентом и адвокатом строятся на основе взаимного уважения и доверия, – сказала она, стараясь придать своему голосу серьезность и значительность. – На языке закона вы являетесь «доверителями», то есть доверяете мне свою судьбу. Как я могу вести вашу защиту, если вы скрываете от меня важные факты? На какой результат вы рассчитываете, в конце концов?

– Извините нас, – проговорил Максимов, в то время как Диана только равнодушно отвернулась в сторону. – Для нас эта ситуация нова, и мы, должно быть, действительно валяем дурака, скрывая некоторые доказательства. Но мы исправимся. Обещаю.

Несмотря на полные оптимизма заявления Максимова, Елизавета уходила из их дома с тяжелым сердцем. Она знала, что перспективы дела тонут в густом тумане, и вывести из тупика ее может только сама Диана Данилевская.

Глава 9

Следователь Красавин принял известие о неожиданной находке весьма спокойно.

– Надеюсь, вы понимаете, что мне придется назначить почерковедческую экспертизу для установления подлинности почерка Крапивиной? – спросил он, рассматривая бумагу на просвет.

– Разумеется, – сказала Лиза. – Делайте все, как полагается. Но ведь для исследования необходимы свободные образцы почерка Ольги? Ну, для того, чтобы можно было сравнивать…

– Я не думаю, что с этим будет проблема, – отозвался следователь. – После Ольги остались письма, записные книжки. Она была не большая любительница писать, но того, что у нас есть, будет достаточно для эксперта. Жаль только, что вы вытряхнули землю. Вдруг от этого был бы толк?

– Но там были крупицы, – возразила Елизавета. – Если бы внутри лежала хотя бы ложка чернозема, я принесла бы ее сюда, не рассыпав ни грамма. Неужели бы вы тогда привлекли к делу специалиста-почвоведа?

– А почему бы и нет? – удивился Красавин. – Исследование почвы иногда дает поразительные результаты. Специалист может сказать точно, взята ли она с места происшествия или, предположим, из цветочного горшка. Отсюда мы сможем установить, где передана записка: в горном лагере или же в кофейне за углом.

– Неужели у вас есть сомнения?

– А почему бы им не возникнуть? – развел руками следователь. – Вдруг этот ваш Максимов заблуждается? Мало ли что могло лежать в кармане куртки его жены? Кроме того, из текста послания совсем не ясно, где должна была проходить встреча: на площадке скалы или же в ближайшем скверике на лавочке.

– Вряд ли известная писательница ходила бы по городу в куртке, в карманы которой насыпана земля, – обиженно заметила Дубровская. – Моя клиентка – не грязнуля.

– Охотно верю, – отозвался Красавин. – Замарашкой госпожу Данилевскую не назовешь, но засоня она, видимо, знатная. Глядите, встреча назначена на семь, а Диана обнаруживает тело в начале девятого. Вопиющая непунктуальность!

– Если бы она пришла раньше, то наверняка столкнулась бы с убийцей, – заметила Лиза. – Еще неизвестно, что бы тогда произошло.

– Ну, на этот счет у нас с вами точки зрения разные, – усмехнулся Красавин. – Что бы вы ни говорили, я все-таки считаю Данилевскую виновницей смерти скалолазки. Кстати, пишет она очередной роман?

– Пишет. Но это автобиографическая повесть, – поправила его Лиза, крайне недовольная сверхъестественной проницательностью следователя. Если он все угадывает без особого труда, кто знает, может, ему уже известно, какой приговор вынесут Диане?

Дубровская сидела на лавочке в парке, подставляя лицо под лучи весеннего солнца. Говорят, это не очень-то полезно для кожи, но сейчас Елизавете было все равно, что говорят по этому поводу косметологи. Она радовалась весне так же, как это делали все живые существа вокруг нее. Рядом в лужице плескались воробьи. Смешно растопырив перья, они отряхивались от воды, громким чириканьем выражая свой восторг. Бездомная собака разлеглась на песочной дорожке, вывалив из пасти горячий язык. Она блаженно прикрыла глаза и, должно быть, грезила о скором лете, когда уже не придется рыть снег в поисках пропитания. Только люди мчались куда-то по своим делам, зажав в руках папки, сумки, пакеты, торопясь сделать все дела за три часа, еще остававшиеся до конца рабочего дня. Они бежали мимо, перепрыгивая через лужи и ручейки и заботясь только о чистоте своей обуви и брюк. Елизавете хотелось, нажав на клавишу «пауза», остановить этот миг, законсервировать его на время. Пусть так же лежит на своем месте собака, пусть повиснут в воздухе брызги воды от воробьиного душа. Люди замрут на месте, смешно приоткрыв рты. А с неба на землю все так же будут литься потоки весеннего света, пропитывая собою все живое…

Вечером, когда звуки весны понемногу стихли и мир вокруг погрузился в прохладную темноту, Дубровская решила доделать кое-какие, начатые еще днем дела. Компьютер радостно моргнул монитором, выдав: «Вам пришло сообщение».

Елизавета открыла электронный ящик. Пробежала глазами по первым строчкам послания и недоуменно нахмурила брови. Имя отправителя было ей неизвестно. Озадачивало и содержание самого сообщения. Это было не письмо в том варианте, в каком его обычно посылают. Это не была реклама. Что-то непонятное… То ли рассказ, то ли роман. В общем, огромное послание, в конце которого стояла заглавная буква «Я». Судя по всему, это была подпись Анонима…

«Педагогический институт встретил новоиспеченных студентов, как и полагается, осенью. С деревьев уже сыпался желтый лист, а на колхозных полях дожидался своего часа картофель, который нам и предстояло убрать вместо того, чтобы сразу же погрузиться в мир неправильных глаголов и согласований времен. Подруга моя, впрочем, не слишком расстраивалась, ведь она не собиралась изучать иностранные языки, а готовилась стать учителем физкультуры. Насколько я знаю, школа ей снилась только в кошмарных снах, и учить детишек прыгать через козла она не собиралась в принципе.

– Хоть меня озолоти! – говорила она. – На черта мне сдалась эта школа? Зачем я тогда поступила? А куда еще может пойти девочка из неблагополучной семьи, в чьем аттестате – единственная пятерка по физкультуре?

Я ее понимала и не осуждала. Ведь, если разобраться, мне и самой не хотелось, стоя в проходе между школьными партами, повторять:

– This is a table! А теперь хором…

Я грезила о дальних странах и чужих морях. Но круглой отличнице, выросшей в „хрущевке“, глупо было рассчитывать на престижный институт, тем более что мои родители, скопившие деньги только на импортный столовый сервиз, повторяли:

– Это хорошая работа, дочка. Ты выучишь язык, а там, глядишь…

Но я глядела в другую сторону, надеясь, что мои мечты когда-нибудь сбудутся. А пока пединститут давал хоть какой-то шанс, и я уцепилась за него обеими руками.

У нас на курсе было всего два мальчика, странных до невозможности, с писклявыми голосами и чрезмерной манерностью. Тогда я не понимала, что к чему, впрочем, на такие темы говорить свободно было не принято. Другое дело, спортивный факультет, где мужской контингент преобладал. Подруга сразу оказалась в окружении рослых, прекрасно сложенных парней, настоящих спортсменов, которых педагогическое образование привлекало лишь возможностью получения диплома.

– Ты не представляешь, – говорила она. – Наконец-то я нахожусь в своем месте. У этих парней все в норме. И в мозгах, и в штанах!