И пели птицы... - Себастьян Фолкс

Азер, беря со стола карты, ответил Берару натужной улыбкой. Мадам Берар, занятая поисками очков в своей сумочке, никак этот доверительный мужской обмен намеками и гримасами не прокомментировала. Тетя Элиза удалилась с книгой в угол комнаты.

Поднявшись наверх, Изабель быстро разделась и скользнула под одеяло. Подтянула колени к животу, как делала девочкой в родительском доме, когда слушала, лежа в кровати, свист ветра в окрестных полях Нормандии, его попытки разболтать ставни и вздохи на чердаке. Она готовилась ко сну, заполняя сознание всегда помогавшей ей в этом успокоительной картиной покоя и определенности; картина содержала идеализированную версию отчего дома и его немного причудливого пасторального окружения, в котором сладостное воздействие цветов и солнечного света помогало досконально продумывать все, что угодно, принимать необходимые решения.

Уже почти погрузившись в это видение, Изабель услышала негромкий звук, поначалу принятый ею за часть сна, но затем перенесший ее из одного мира в другой, где звук этот оказался тихим, но настойчивым постукиванием в дверь ее спальни.

— Войдите, — произнесла она голосом, неуверенно возвращаясь назад, в бодрствование.

Дверь медленно приоткрылась, и в тусклом, доходившем с лестничной площадки свете появился Стивен.

— Что ты делаешь?

— Не смог усидеть внизу. — Он поднял к губам палец и прошептал: — Хотел узнать, как ты.

Она встревоженно улыбнулась:

— Тебе нельзя сюда, уходи.

Он окинул взглядом комнату, увидел фотографии сестер Изабель, щетки для волос, зеркало в золоченой раме на туалетном столике, перекинутую через спинку кресла одежду.

Склонившись над кроватью, он просунул руку под покрывала. Из-под них потянуло сладким запахом. Он поцеловал Изабель в губы, коснулся ее волос и исчез.

Она затрепетала, боясь услышать его отдающиеся в коридоре эхом шаги. Но Стивен беззвучно, во всяком случае, сам он себя не слышал, добрался до лестничной площадки второго этажа и спустился на первый, к покинутому им карточному столу.

Следующим утром Стивен отправился в город. Азер сказал, что еще пару дней на фабрике ему лучше не появляться, однако спокойно сидеть дома с Лизеттой, Маргерит и прочими домочадцами, не позволявшими Изабель остаться одной, а ему поговорить с ней, было слишком мучительно.

Собственная жизнь представлялась Стивену дремучим лесом с проторенными в чащобах двумя-тремя тропами, служивших ему ориентирами. Они помогали ему осмысливать проделанный путь и с некоторым подобием уверенности смотреть вперед. Достаточно прямые и различимые, они тем не менее напоминали Стивену глубокие шрамы от нанесенных подлеску ран, и никакого желания показывать их кому бы то ни было он не испытывал. На Изабель он взирал с благодарностью и обожанием, но в его чувстве к ней присутствовал также порыв к саморазоблачению, объясняемый естественным тяготением к правде. Стивен не страшился обнажить эту правду, хотя мысль о том, что рано или поздно это придется сделать, не доставляла ему удовольствия.

Он вошел в холодный кафедральный собор и постоял, оглядывая хоры и окно в восточной стене. Здесь царила тишина, позволявшая спокойно подумать. Слышалось лишь шуршание щетки по плиткам пола, — это уборщица подметала пол в боковом нефе, — да время от времени хлопок маленькой двери, прорезанной в одной из больших, — в храм входили редкие посетители. Несколько человек молились. На каменном постаменте статуи средневекового епископа было увековечено его латинское имя, еще не стертое ходом лет. Стивен жалел верующих с их молитвами, которых привели сюда некие беды, но и немного завидовал им, обладающим верой. Ему представлялось непостижимым, как можно искать утешения в холодном, враждебном здании собора — на его взгляд, оно со свойственным Церкви размахом в первую очередь напоминало о смерти. Каменные плиты с высеченными на них надписями, пожалуй, сообщали некоторое достоинство банальности человеческих смертей, — но и только. Собор был обманным обещанием уберечь от безжалостного времени память о проблеске света между двумя вечностями тьмы, однако в склоненных головах молящихся Стивен различал лишь покорное смирение.

Так много мертвых, думал он, и ровно через мгновение к ним присоединится и мое поколение. Разница между живыми и умирающими — не в качестве существования, а лишь во времени.

Он сел на один из стульев, закрыл лицо ладонями, и перед мысленным взором его предстала картина страшного нагромождения мертвых тел. Картину породила атмосфера собора, но при этом она отличалась поразительной отчетливостью: трупы были сложены рядами возле глубокой зловонной ямы, вырытой в земле и готовой принять их; все усилия живых, все их труды, войны и величественные здания были не более чем ударом легкого крыла о громаду времени.

Стивен встал коленями на подушку, лежавшую на полу, сжал ладонями голову. Молился он инстинктивно, не сознавая, что делает. Обереги меня от такой смерти. Обереги Изабель. Обереги нас всех. Обереги меня.

Назад он возвратился слишком поздно для обеда с Изабель и Лизеттой, разочаровав этим, хоть и по-разному, обеих. Прошелся, надеясь услышать их голоса, по прохладному тихому дому. Наконец уловил звук шагов, а обернувшись, увидел входившую в кухню Маргерит.

— Вы не видели мадам Азер?

— Нет, месье. После обеда не видела. Возможно, она в парке.

— А Лизетта?

— Девочка, по-моему, в город ушла.

Стивен начал заглядывать во все подряд комнаты первого этажа. Разумеется, Изабель знала, что он быстро вернется. И сама, не оставив ему сообщения, из дома не ушла бы.

Наконец он повернул ручку на двери маленького кабинета. В кабинете сидела, читая книгу, Изабель. Когда Стивен вошел, она отложила книгу и встала.

Он приблизился к ней, не уверенный, дозволено ли ему коснуться ее. Она положила ладонь ему на руку.

— Я был в соборе. Утратил там всякое представление о времени.

Она подняла на него взгляд.

— Все в порядке? Все хорошо?

Стивен поцеловал ее, прижал к себе. И обнаружил вдруг, что ладонь уже забралась под одежду Изабель.

Ее глаза смотрели в его. Широко раскрытые, вопрошающие, полные настоятельной просьбы. Впрочем, они почти сразу закрылись, и Изабель вздохнула, прерывисто и возбужденно.

Они стояли у стены, пальцы Стивена проскользнули между застежек ее юбки сзади, нащупали атлас и мягкие округлости под ним. Он почувствовал, как ее пальцы прижимаются к его возбужденной плоти.

— Надо остановиться.

Он оттолкнулся от стены.

— Да. Лизетта ушла, — бессильно отозвалась Изабель. — А вот Маргерит…

— Красная комната?

— Да. Поднимись к себе. Дай мне десять минут, а после спускайся.

— Хорошо, — согласился он. — Только позволь прежде поцеловать тебя.

Поцелуй получился долгим, Изабель снова задышала прерывисто, потерлась об него.

— Пожалуйста, — пролепетала она, — пожалуйста.

Стивен не понимал, просит она его остановиться или продолжать. Он приподнял юбки стоявшей, припав спиной к стене, Изабель, и пальцы его сразу же оказались между ее ног.

— Иди ко мне, — прошептала она, овеяв жарким дыханием его ухо. — В меня, сейчас.

Он убрал с брюк неловко мявшие их пальцы Изабель, высвободил себя. Плечо его почти прижималось к лакированному дереву книжного шкафа с застекленными дверцами. Над ее головой висела рама с картиной — цветы в терракотовом горшке. Стивену пришлось немного приподнять Изабель, сомкнуть ее ноги вокруг своей талии, — так, чтобы, не двигаясь в ней, нести на себе ее вес. Плечо Изабель толкнуло раму, и та отползла по стене в сторону.

Изабель снова открыла глаза, улыбнулась ему: «Люблю тебя». Она целовала лицо Стивена, держа его тело в плену своего веса. А потом опустила ноги на пол и мягко извлекла его из себя. Плоть Стивена затвердела, вздулась от прилива крови. Изабель водила по ней ладонью вверх и вниз, пока он не начал задыхаться, и скоро колени его подогнулись, и он выплеснулся на пол и на ее платье — и все же она успела принять последние три или четыре содрогания в рот. Казалось, что она проделала все это инстинктивно, почти из чувства опрятности, а не потому, что умела и уже делала прежде.

— Красная комната, — прошептала Изабель. — Через десять минут.

Юбки ее опали, вернувшись на положенное место. Похоже, она и не заметила следов, оставленных им на ее одежде, спереди. Стивен смотрел, как она выходит, со всегдашней скромностью едва покачивая бедрами. Он, полураздетый, чувствовал себя неловко, ему казалось, что Изабель обошлась с ним как с мальчишкой, раздразнила его, хотя ощущение это и не было неприятным. Он привел в порядок брюки, рубашку, вытер носовым платком полированный паркет.

Стивен прошелся немного по парку, рассчитывая остыть, успокоиться, а затем поднялся, как ему было велено, к себе в комнату. И сидел там, глядя на медленно ползущую стрелку карманных часов. Если считать, что в парке он провел три минуты, перетерпеть осталось только семь. Когда они истекли, Стивен разулся и беззвучно спустился на второй этаж. По главному коридору до узкого прохода, потом по нему, потом маленькая арка… Дорогу он запомнил.