Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман

– Я не разговариваю с котами.

– Но chodadu – это значит «драный», правильно?

– Его уже отодрали.

– Отодрали?

– Да. И между прочим, на запад мы пока не идем. Сначала на север.

Гальва добавила на тряпку масла и взялась за второй сапог. Я заметил, что в сапоги вшиты подвижные роговые или бронзовые пластины для защиты ног. Все ветераны Гоблинских войн в первую очередь заботятся о ногах.

– Ого! Зачем она ведет нас на север, Обормот?

– Если ты не перестанешь разговаривать со мной через кота, я с него шкуру сдеру.

– Зачем мы идем на север, Гальва?

– Небольшой крюк. Чтобы встретиться с ведьмой.

– Она тоже знаменитая убийца, как ты?

– Она большой друг Далгаты и кормит много душ в своем королевстве. Ее зовут Перналас Моуртас.

– Мертвоножка? Я слышал о ней. Говорят, она кусает своих любовников до смерти. Но постой, это ж нам придется тащиться через весь Северный Холт.

– Да.

– Ничего себе у тебя друзья! Она ведь твой друг, верно?

– Никогда с ней не встречалась.

– Откуда тогда ты знаешь, что она хочет тебя видеть?

– У меня для нее письмо.

– А с чего ты решила, что она подпустит тебя так близко, чтобы можно было передать письмо?

Гальва закатила глаза:

– Поговори лучше со своим chodadu котом.

Я наточил нож – люблю, когда Пальтрой можно побрить черную-черную бороду бельтийца или провести черту между раздраженной спантийкой и разгневанной. А потом тоже намазал маслом свои сапоги, как и Гальва.

Какое счастье, что мы это сделали! Всю дорогу до Северного Холта лил сумасшедший дождь. Он сразу промочил нас до нитки и на этом не успокоился. Под таким дождем ощущаешь себя куском дерьма, который боги пытаются смыть с дороги. Я положил тетиву от лука в мешочек на шее, но она все равно отсырела.

Кот подал голос пару раз, но я не могу винить его, потому что мешок заливало водой. В конце концов ливень стих до обычного дождя, и мы продолжили путь. Крюк на север меня не тревожил. Приближалась осень, так что мы могли бы выиграть время, сев на какой-нибудь корабль в Пигденее, главном порту Северного Холта, и отплыть в дальние пределы Средиморья или даже Молровы, если найдем капитана, желающего туда отправиться.

Молрова на западе считалась обителью зла. Самое продажное королевство во всем мире людей, и если даже аристократы с ее побережья не позволяли пиратам за немалую мзду грабить корабли в своих водах, то лишь потому, что сами были пиратами.

К тому же молровяне торговали с Ордой. Корабли гоблинов поднимались по Хребтовой реке, привозя чай и тигровые шкуры из Урримада, а также корицу, черный перец и табак, что выращивали невольники в полях над могилами Древнего Кеша.

И чего вообще нельзя простить – во время войны они держались в стороне. Все тридцать лет немыслимого кровопролития могущественная, воинственная Молрова берегла своих секироносцев и кавалерию, называя вторжение гоблинов в Галлардию, Испантию, Бельтию, Истрию и Кеш «проблемами южан». До востока кусачие не добрались, однако армии Холта, Брайса и Ганнских островов все же отправились на верную смерть, а корабли пошли ко дну. Поэтому все послали молровян слизывать жидкое дерьмо с острого ножа.

Но в конечном итоге война не обошла стороной и запад.

Когда Орда сварила свое пакостное зелье, мор коснулся и молровских лошадей. Степные пони, молровские серые и растивские тяжеловозы пухли и умирали точно так же, как и другие лошади. Но властители Низинных земель наживали огромные состояния, уклоняясь от боя. В то время как южные королевства пали, а восточные были совсем обескровлены, Молрова сохранила силы.

Пока Война молотильщиков щедро кормила червей и грифов, молровские поносники под шумок захватили два бельтийских вольных города, Оловянные холмы Востры и поглотили целые мили Южного Антера вдоль Хребтовой реки. Здешние барды сочинили не меньше печальных песен о гибели лошадей, чем спантийцы и галлардийцы, но никто не желал их слушать. Одного этого достаточно, чтобы не думать о переходе через холодные, предательские земли этих подонков как о легкой прогулке.

Дорога из Холта в Северный Холт тоже была не сахар. Стоял золень, второй и последний месяц короткого северного лета, обычно довольно теплый, но только не на этой неделе. Избавлю вас от описания проливного дождя, непривычного холода, голода и поноса, бесед у костра, притом крохотного и слабого. Мы миновали пару деревушек, проехались немного на запряженной козлами телеге с овощами, потом перешли вброд мутную реку, попали под град и дважды чудом избежали удара молнии. Каждый день Гальва вставала задолго до рассвета и упражнялась до изнеможения: наклонялась головой к коленям, подтягивалась на ветвях деревьев, отрабатывала фехтовальные приемы и выпады, прыгала на корточках. Даже в дождь. Попробуй ущипни такую женщину – только пальцы сломаешь.

Главным моим достижением за эти тоскливые дни был жареный цыпленок, которого я украл прямо из кухонного горшка, забравшись через окно в дом зажиточного крестьянина. Разумеется, госпожа Подтянись отругала меня за то, что я не прихватил турнепс.

Кот орал, гадил и мочился, но всегда в должное время и в пригодных местах.

Но самым ярким событием путешествия на север стала встреча с небольшим войском, проходившим мимо. В их рядах мы увидели истинное чудо – баронессу верхом на гнедой кобыле. Их сопровождали по меньшей мере сотня копейщиков и десяток подростков с цепами, в жутких, заплатанных кожаных куртках – столько и нужно для защиты такого сокровища, как живая лошадь, да не просто живая, а еще и способная нести на себе всадницу в доспехах. Кобыле было не больше трех лет, когда наступил мор и погубил всех жеребцов и тех кобылиц, что не носили в чреве жеребят, которые все равно родились мертвыми.

Всадница, баронесса Саурбрина Селдра Справедливая, остановилась и повернулась ко мне, обнажив меч, но тут же убрала его обратно в ножны, как только выяснила, что я оказался в ее владениях по поручению Гильдии.

Я не возражал против ее расспросов, пока мог вдыхать диковинный запах лошадиного пота – резкий, соленый и такой настоящий. Я украл по меньшей мере десяток таких вдохов, и теперь эти дымчатые бока и ноги останутся со мной до вряд ли достижимой старости. Каждое ржание казалось мне песней, за которую не жалко заплатить «совенка». Но настоящий приз дня получила птичья воительница.

Баронесса сразу определила в ней такую же убийцу гоблинов, какой была сама, и, зная любовь спантийцев к лошадям, велела взять горсть овса, чтобы кобыла коснулась губами ладони спантийки. Никто не оплакивал гибель лошадей так горько, как спантийцы.