Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул (сборник) - Артур Дойл

В тишине леса не было заметно никакого движения. Под темным покрывалом листвы царили мир и спокойствие, но зато издалека звучало грозное послание от наших собратьев-людей. «Мы убьем вас при первой же возможности», – говорил барабанный бой с востока. «Мы убьем вас, как только сможем», – отвечали ему с севера.

Весь день барабаны грохотали и перешептывались, и их угрозы отражались на лицах наших цветных сопровождающих. Даже смелый и бойкий метис выглядел подавленным. Однако в тот день я окончательно убедился, что и Саммерли, и Челленджер обладают отвагой в высшем ее проявлении – отвагой научного сознания. У них был тот же неукротимый дух, который поддерживал Дарвина в Аргентине среди гаучо[80] или Уоллеса в Малайзии среди охотников за головами. Сострадательной Природой предусмотрено, чтобы человеческий мозг не мог думать о двух вещах одновременно; поэтому, если он охвачен научным любопытством, там уже не остается места для соображений личного порядка. Весь день под угрожающий беспрестанный стук барабанов наши профессора рассматривали каждую пролетевшую птицу, каждый кустик на берегу, постоянно вступали в словесные перепалки, во время которых сердитые замечания Саммерли сменялись раздраженным рычанием Челленджера; но при этом они обращали внимание на грозившую нам опасность и зловещие индейские барабаны не больше, чем если бы сидели вместе где-нибудь в курительной комнате в клубе Королевского научного общества на Сент-Джеймс-стрит. Они лишь однажды снизошли до обсуждения наших преследователей.

– Каннибалы из племени миранью или амажуака, – сказал Челленджер, показывая большим пальцем в сторону гулких звуков из леса.

– Несомненно, сэр, – ответил Саммерли. – Я полагаю, что у них, как и у всех подобных племен, полисинтетическая речь[81] и они принадлежат к монголоидной расе.

– Определенно, речь у них полисинтетическая, – снисходительно согласился Челленджер. – Мне неизвестно, чтобы на этом континенте вообще существовал иной тип языка, а у меня есть сведения более чем о сотне. А вот к монголоидной теории лично я отношусь весьма подозрительно.

– Я думал, что даже ограниченные познания в сравнительной анатомии могли бы помочь вам убедиться в этом, – едко заметил Саммерли.

Челленджер агрессивно задрал подбородок, так что лицо его полностью скрылось за бородой и полями шляпы.

– Безусловно, сэр, ограниченные познания дали бы именно такой эффект. А когда знания являются исчерпывающими, человек приходит к совершенно другим заключениям. – И они с вызовом молча уставились друг на друга под неумолкающий отдаленный гул барабанов, продолжавших шептать: «Мы убьем вас – мы убьем вас, как только сможем».

В ту ночь мы поставили наши каноэ на середину реки, использовав в качестве якорей тяжелые камни, и подготовились отразить возможное нападение. Ничего, однако, не произошло, и на рассвете мы продолжили свой путь, оставляя затихающий бой барабанов у себя за спиной.

Примерно в три часа пополудни мы подошли к стремнине, которая протекала через обрывистое и очень узкое ущелье, протянувшееся на целую милю, – то самое, где лодка профессора Челленджера перевернулась во время его первого путешествия. Должен сознаться, что вид ущелья успокоил меня, потому что это было первым, хотя и довольно зыбким, подтверждением правдивости рассказа Челленджера. Индейцы перенесли сначала наши каноэ, а затем и всю поклажу через подлесок, который в этом месте был чрезвычайно густым, тогда как мы, четверо белых, сопровождали их с ружьями на плечах, готовые отразить любую опасность со стороны леса. До наступления вечера мы благополучно преодолели пороги и проделали еще десять миль вверх по течению, где и бросили якорь, остановившись на ночлег. Я подсчитал, что от русла Амазонки до этого места мы проплыли не менее ста миль.

Утром следующего дня произошли важные события. С самого рассвета профессор Челленджер проявлял признаки сильного беспокойства, непрерывно вглядываясь в берега реки. Внезапно он издал удовлетворенный возглас и показал на одинокое дерево, странно склонившееся над водой.

– Что вы об этом скажете? – спросил он.

– Это, безусловно, пальма ассаи, – ответил Саммерли.

– Вот именно. Это та самая пальма ассаи, которую я выбрал в качестве ориентира. Тайная расселина находится в полумиле отсюда по другому берегу реки. Никакой бреши в стене растительности не видно. В этом и заключается ее особенность и ее тайна. Там, где вы заметите светло-зеленый тростник вместо темно-зеленого подлеска, там, среди леса из старых хлопковых деревьев находятся мои личные ворота в неизведанное. Войдите в них, и вы все поймете сами.

Место и вправду было удивительное. Доплыв до зарослей светло-зеленого тростника, мы направили наши каноэ прямо туда, отталкиваясь от дна шестами, и примерно через сто ярдов попали в безмятежную и мелкую речушку, катившую свои чистые, прозрачные воды по песчаному дну. Шириной река была где-то ярдов двадцать, с зарослями роскошной растительности по обоим берегам. Не зная, что на небольшом расстоянии тростник сменяется кустарником, невозможно было бы догадаться о существовании протока и вообразить сказочную страну, которая лежала позади него.

А это действительно была настоящая волшебная страна – самая удивительная из всех, какие может создать человеческое воображение. Ветви растений, встретившись у нас над головами, переплетались, образуя естественный свод, и в этом туннеле из листвы, в золотистом полумраке текла зеленая прозрачная река, красивая и сама по себе, но еще более прекрасная из-за необычных оттенков, которые придавал ей падающий сверху яркий солнечный свет, смягченный фильтром из листьев. Прозрачная, как кристалл, гладкая, как поверхность стекла, зеленая, как край айсберга, река простиралась перед нами под живым сводом, и каждый удар весел оставлял на ее глади сияющую рябь.

Мы не заметили здесь никаких признаков присутствия индейцев, зато чаще стали попадаться различные животные; они совершенно нас не боялись, и было похоже, что они никогда не видели охотника. Маленькие пушистые обезьянки с черной бархатной шерстью, белоснежными зубами и блестящими насмешливыми глазками звонко стрекотали, когда мы проплывали мимо. С тяжелым глухим всплеском в воду соскользнул одинокий кайман[82]. Однажды мы увидели темного неповоротливого тапира, который следил за нами из кустов, а затем неуклюже скрылся в лесу; в другой раз в подлеске мелькнула гибкая желтая фигура пумы, бросившей на нас через рыжеватое плечо взгляд зловещих зеленых глаз, горевших ненавистью. Вокруг было множество разнообразных птиц, особенно болотных: аисты, цапли и ибисы стояли небольшими белыми, синими или пурпурными группками на каждом дереве, склонившимся над водой, а под нами в кристально чистой воде кипела жизнь рыб самых разнообразных форм и цветов.

Три дня мы плыли в сумрачном зеленоватом свете этого туннеля. На ровных его участках, глядя вперед, трудно было определить, где заканчивается зеленая вода и начинается зелень растительного свода. Глубокое умиротворение этого странного водного пути не нарушалось ни малейшими признаками пребывания человека.

– Индейцев здесь нет. Очень боятся. Курупури, – сказал Гомес.

– Курупури – дух леса, – пояснил лорд Джон. – Это имя используется для обозначения дьявола во всех его проявлениях. Эти несчастные считают, что тут находится нечто пугающее, и поэтому избегают этих мест.

На третий день пути стало очевидно, что наше путешествие на каноэ не сможет продолжаться долго, поскольку река начала быстро мелеть. Дважды за время нашего долгого плавания мы садились на дно. В конце концов мы втащили наши лодки в прибрежный подлесок и заночевали на берегу.

Утром мы с лордом Джоном прошли пару миль по лесу параллельно реке, но так как она становилась все мельче и мельче, вернулись и сообщили то, что и предполагал профессор Челленджер, – мы достигли крайней точки, куда могли доплыть наши каноэ. Поэтому мы спрятали лодки в кустах, сделав топором зарубку на соседнем дереве, чтобы найти их на обратном пути. Затем мы распределили между собой груз – ружья, боеприпасы, еду, палатку, одеяла и прочие вещи – и, взвалив поклажу на плечи, отправились навстречу самой тяжелой части нашего путешествия.

Начало нового этапа пути было отмечено неуместной ссорой между двумя нашими старыми перечницами. С того момента, как к нам присоединился Челленджер, он раздавал указания всей нашей команде, к явному неудовольствию Саммерли. Теперь же, когда Челленджер в очередной раз отдал распоряжение своему коллеге-профессору (велев ему нести барометр-анероид[83]), ситуация достигла критической точки.

– Могу я узнать, сэр, – сказал Саммерли, едва сдерживаясь, – кто вы, собственно, такой, чтобы тут командовать?