Шут (СИ) - Виктор Каменев

— Но я так не могу. Деньги по векселю…

— Я не собираюсь с тобой препираться. Повторяю: чтобы уже сегодня тебя в столице не было.

— Знаете, — заметила Дора, отряхивая с себя клочки расписки, — если это какая-то болезнь, то больной вы мне нравитесь куда больше, чем здоровый.

— Ты тут поостри ещё.

Внезапно Дора положила мне руки на плечи, приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы.

— Мне нечем вас отблагодарить, — сказала она при этом. — Но я постараюсь забыть обо всём, что между нами было. И запомнить вас вот таким,

— Ладно, иди уже, — проворчал я, бросая кошелёк Турди на стол. — Это тебе на дорогу и на первое время. Я ничего не хочу слышать, попробуй только не взять! Устраивайся где-нибудь в провинции, выходи замуж, рожай детей. Всё!

— Прощайте, — сказала Дора.

Я обнял её за плечи и торопливо вышел. Не хочется отпускать, но ещё хуже будет, если она останется в лапах у этого тарантула Турди. С неё, пожалуй, хватит. Жаль только, что мы с ней больше никогда не увидимся.

— Турди! — окликнул меня принц Берт. — А я к тебе.

— Что-то случилось?

— Отец слёг на нервной почве. Но я не о том хотел поговорить.

— А о чём же?

— Отец к обеду не выйдет, барон Виде тоже отказался, так что мы с тобой можем посидеть у меня в обсерватории да поболтать о том, о сём, как в былые времена.

— Пойдём, — согласился я.

Мы двинулись к обсерватории. По дороге придворные нам кланялись и шаркали ногами. Уже у самой обсерватории мы встретили группку совсем уж безмозглых фрейлин, непонятно зачем собранных со всех сторон королевой. Они строили нам глазки, а одна из них спросила:

— Ваше высочество, неужели и вправду будет война?

Принц пробормотал грубое ругательство и прибавил шагу.

В обсерватории никого не было. Принц залез в настенный буфет, извлёк оттуда графинчик с коньяком и плеснул по стаканчику. Я примостился за столом, заваленным книгами и астрономическими таблицами. Коньячок у Берта оказался отменным. Принц обогнул трубу телескопа, грозно нависшую над столом, очистил на нём место и с удобствами разместил графин, приткнул блюдо с пирожными, после чего устроился сам, развалившись в кресле и закинув ногу на ногу.

— Натворил ты дел, Турди, — вздохнул он. — Что же теперь будет?

— Не знаю, Берт. Если всё пойдёт, как задумано, то и закончится хорошо.

— Отец сегодня пригрозил, что накажет тебя, но ты не думай ничего такого.

— Я понимаю. Не мог же он просто промолчать.

Некоторое время принц молчал, внимательно глядя мне в глаза.

— Сколько уже с тобой общаюсь, но никогда не могу понять, шутишь ты или говоришь серьёзно, — признался он затем.

— Работа у меня такая.

Принц снова наполнил наши стаканчики и заговорил:

— Дело в том, Турди, что я скорее поверю в повальную измену всех министров оптом, чем в твою. Отец это тоже понимает, но уж больно сложный финт ты затеял.

— Берт, я надеюсь на то, что всё получится.

— Я тоже хочу в это верить. Как, в общем-то, и родители. Но если ты не хочешь рассказывать, то я и спрашивать не буду, только скорее бы всё это закончилось.

— Кончится одно, начнётся другое, — предположил я. — Жизнь-то продолжается.

— Вот-вот. И когда-нибудь я унаследую престол. Вот тогда у нас всё будет иначе. Я понастрою множество культурных заведений: институтов, театров, музеев…

— Обсерваторий, — подсказал я.

— А ты не издевайся. Я буду переманивать к нам лучших учёных, артистов, художников и стихотворцев из других стран. Мы станем культурной и научной столицей мира.

— А как же Неммардия и прочие соседи?

— Я ведь не говорил, что собираюсь разогнать армию. Пусть только сунутся. Но ты представь себе: по улицам нашей столицы будут ходить не бандиты, мародёры и прочие жлобы, а интеллигентные и культурные люди. Из самых дальних стран к нам повалят богачи, чтобы нанять наших скульпторов, архитекторов и художников.

— Боюсь, Берт, ты не скоро этого дождёшься.

— Давай свой стакан. Я понимаю, что всё это случится не на следующий день после моей коронации. Но, Турди, поверь мне, так и будет. Главное — начать. А там и у нас начнут рождаться великие люди.

Я удивлённо покосился на него и заметил:

— Лет эдак через сорок.

Берт прикинул, сколько ему тогда стукнет и ответил:

— Лучше бы пораньше. А ты знаешь, какая скульптура появится на центральной площади нашего города?

— Памятник тебе, — сказал я, не задумываясь.

— Памятник тебе, — возразил принц. — Во всяком случае, это будет изваяние шута.

— Ты, Берт, как придумаешь что-нибудь! Почему именно шута?

— Я так хочу.

— Королём ты так и не стал, а замашки у тебя уже как у Франки.

— Нет, Турди, здесь ты неправ. Отец совсем о другом думает. У него на уме только всякие спорные территории, иные из которых не стоит и на карту наносить. Но ты не думай, я его не осуждаю…

Коньяк пробудил во мне полную расслабленность — даже языком ворочать было лень. Я сидел в кресле, прикрыв глаза, и слушал, как мечтает принц Берт. Да, что-то у него получится, хотя и не всё сразу. А там и внук у Доры родится.

Открыв глаза, я увидел старичка профессора, пришедшего заниматься с принцем науками. Он стоял позади своего ученика и терпеливо ожидал конца его проповеди. Я толкнул увлёкшегося принца под локоть и кивнул на профессора. Берт прервал свою речь, вскочил с кресла, поздоровался с наставником и предложил:

— Оставайся, Турди.

— В другой раз, — ответил я. — Не буду вам мешать.

И выскользнул из обсерватории.

На выходе из дворца меня ожидал сюрпризец. Два солдата из охраны скрестили передо мной алебарды и вызвали дежурного офицера. Тот начальственным тоном объявил мне о том, что по приказу его величества я не должен покидать дворец вплоть до следующих распоряжений.

Надо мной навис призрак серьёзной опалы. Я поболтал с офицером, выяснил, что Доры вышеуказанный приказ не касается, вернулся в свой опустевший кабинет и повалился на кровать, погрузившись в полупьяное блаженство.

12. БАРОН ГРОССИР

Вечером я сходил на кухню и, несмотря на крики, брань и проклятия поваров, забрал поднос, сервированный для Хильды и Франки. В самом дворце было тихо и спокойно; все придворные попрятались кто куда. В коридорах стояли только караульные гвардейцы. Я занёс свою добычу в кабинет, засел за стол и воздал должное яствам и напиткам, приготовленным для монаршей четы. Мне не хотелось думать о делах, но они сами лезли в голову. Скоро приедет неммардский офицер и привезёт мой приговор. Похоже, Франки настроен насчёт меня решительно. А сбежать, наверное, не выйдет.

На улице стемнело. Насколько я мог видеть из своего окна, город погрузился в темноту, лишь кое-где светились не закрытые ставнями окна, да шатались патрули с фонарями. Я не зажигал свечей в своём кабинете и долго стоял, опёршись на подоконник и слушая сверчков, орущих в маленьком саду при дворце.

В дверь постучали.

— Да! — крикнул я.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл один из адъютантов барона Гроссира, щурясь на темноту.

— Что случилось? — поинтересовался я.

— Его превосходительство просит вас зайти к нему.

— Не понял. Какое превосходительство? Барон Гроссир, что ли?

— Ну да, — ответил адъютант. — Он.

— А чего ему от меня надо?

— Его превосходительство мне не докладывали. Вы пойдёте?

Тут я призадумался. С чего это барон Гроссир возжелал меня увидеть? О чём мне говорить с этим злобствующим дурнем?

А не пойти нельзя — завтра барон всему свету раззвонит о том, что я побоялся его проведать.

Адъютант у двери ждал моего ответа. Я кивнул ему и подцепил на пояс меч Турди. Мы вышли. Я запер кабинет, и мой посетитель повёл меня к барону.

В опустевшем коридоре кое-где горели свечи, вставленные в специальные фонари. Где-то в недрах дворца кто-то, не очень-то умеючи, терзал лютню. Меня охватило чувство тревоги. Зачем я туда иду? А не послать ли мне этого типа куда подальше и…

Адъютант постучал в дверь.

— Войдите! — послышалось изнутри.

Адъютант открыл дверь, впустил меня внутрь, а сам остался снаружи.

Барон Гроссир сидел за столом в своём обширном кабинете, перед ним стояла бутылка вина и два пустых стакана. Эта картина освещалась где-то двумя десятками свечей. Военный министр изволил пребывать в крайне мрачном настроении, и даже его ордена висели как-то печально. Он кивнул мне на стул, стоявший напротив него.

— Что, Турди? — спросил он. — Попали мы с тобой в немилость?

— Разве его величество и вас приговорил к подземелью?

— Нет, — ответил военный министр, откупоривая бутылку и разливая вино по стаканам. — Но он поступил гораздо более жестоко, назначив на завтра смотр войскам столичного гарнизона. А они, войска эти, имеют довольно убогий вид. Не хватает оружия, обмундирования, обуви. И это — заметь! — в столице. А что творится в отдалённых гарнизонах, я даже гадать боюсь.