Пир плоти - Кит МакКарти

— Слушаю вас. — Его голос прозвучал устало.

— Могу я с вами поговорить?

Касл глубоко вздохнул, словно пытаясь вернуться к действительности. Чтобы остаться наедине, он и Уортон направились в дальний угол музея — как раз туда, где недавно скулил, свернувшись калачиком, Либман.

— Мы установили, что музей закрывается в шесть часов. Следов взлома не обнаружено, а ключи есть у охранника, у куратора Гудпастчера, двух его помощников — Либмана и Боумена, у доктора Айзенменгера и двух профессоров — Рассела и Гамильтона-Бейли.

Касл слушал свою помощницу рассеянно, с таким видом, словно никак не мог сосредоточиться на том, что ему говорят.

— Вполне вероятно, кто-то проник в музей перед закрытием и спрятался здесь — например, в какой-нибудь кладовке. Такое ведь тоже могло быть?

Уортон была несколько удивлена проницательностью старшего инспектора. И слегка раздражена. Она терпеть не могла вопросов, усложнявших ситуацию, которая в целом представлялась ей простой.

— Мы проверим и эту возможность, — сказала она. «Если Касл и впрямь такой умный, то почему бы ему самому не взять расследование в свои руки? А если ты просто старый осел, так сиди и не вмешивайся!» Но вслух Уортон, разумеется, этого не произнесла.

Кивнув, Касл опять погрузился в свои мысли.

— Есть еще один вопрос общего характера. — Вопросов у Уортон было хоть отбавляй, но ее интересовали лишь те, с помощью которых можно было раз и навсегда избавиться от старшего инспектора.

Он же, кажется, не услышал ее замечания, а если и услышал, то предпочел пропустить его мимо ушей.

— Сэр, простите…

Сэр рассматривал книги, стоявшие в шкафу позади Уортон, и откликнулся не сразу:

— Да?

— С вами все в порядке? Вы выглядите каким-то рассеянным.

— Вот как?

На мгновение ей показалось, что Каслу вот-вот станет плохо. Но он взял себя в руки, сосредоточил внимание на своей помощнице и, улыбнувшись слабой, анемичной улыбкой, произнес:

— Прошу прощения, Беверли. Я сегодня действительно немного не в себе.

— Вы плохо себя чувствуете? Может, вам лучше поехать домой? — Она постаралась не выдать ни голосом, ни интонацией, насколько была бы рада такому обороту дела.

— Нет, это пройдет. — Инспектор помолчал. — Вы, кажется, говорили о каких-то общих вопросах?

Ей по-прежнему казалось, что с шефом творится что-то неладное, но теперь он, по крайней мере, слушал ее.

— Это очень известное учебное заведение, и скоро сюда слетятся газетчики. Нам необходимо урегулировать все вопросы с руководством школы.

Касл нахмурился. Задумался над ее словами или снова ушел в себя? «Немного не в себе» могло означать все, что угодно, — от легкого недомогания до смертельной болезни.

— Конечно, вы правы. Надо непременно поговорить с деканом.

Вновь возникла пауза.

— Может быть, вы поговорите с ним, сэр? Мне кажется, это должен сделать старший по званию.

Он чуть заметно улыбнулся уголками рта, словно догадавшись, к чему она клонит.

— Да, разумеется. — Инспектор провел рукой по корешкам книг, стоявших в шкафу. Уортон заметила, что руки его покрыты крошечными трещинками и слегка трясутся. — В этих книгах столько мудрости. И столько печали.

Она не знала, что ответить на это, но Касл сам выручил ее, добавив более громко:

— Почему именно здесь?

— Простите?

— Почему ее убили именно в музее?

Ответа на этот вопрос она не знала, да это ее и не интересовало.

— Здесь тихо, ночью заперто.

Инспектор снова несколько секунд помолчал, то ли обдумывая ее слова, то ли опять пережевывая что-то свое, затем покачал головой:

— Тут есть связь. Между местом преступления и самим преступлением.

— Может быть, — осторожно согласилась Уортон. Она знала, что Касл, в принципе, очень хороший детектив, но зачастую нелегко было понять, то ли он интуитивно чувствует истину, то ли у него просто разыгралось воображение.

Он кивнул, по-видимому полагая, что Уортон учтет его замечание.

— Пока меня не будет, проверьте, каким образом ее могли повесить — как добраться до купола, закрепить веревку, ну и все остальные подробности.

С этими словами старший инспектор направился к дверям, которые вели в главный вестибюль, и Беверли Уортон долго смотрела ему вслед — пока он не скрылся за дверью.

Ее окликнул Джонсон:

— Мы не застали дома ни Гудпастчера, ни Боумена. Соседи Гудпастчера говорят, что его жену этой ночью увезли в больницу. Он поехал вместе с ней, так что, по-видимому, он и сейчас там.

— В какую больницу?

— В эту, святого Бенджамина.

— А что с Боуменом?

Джонсон пожал плечами:

— С ним вообще ничего не ясно. Соседи ничего не знают, а если даже видели или слышали что-то, то нам уж точно не скажут.

Интересно, где Боумен? Может, нужно просто подождать и вопрос разрешится сам собой?

— Узнайте, куда поместили жену Гудпастчера, и постарайтесь найти его и привезти сюда.

Джонсон отправился выполнять новое указание Уортон, не удосужившись даже кивнуть ей в ответ. Со стороны это могло показаться признаком идеальной слаженности в работе и полного взаимопонимания. Но только со стороны.

Однако у Беверли Уортон не было времени анализировать свои отношения с Джонсоном.

— Инспектор Уортон! — Фотограф, устав прыгать вокруг Сайденхема, решил сделать передышку и пройтись по помещению. Его занесло в одну из учебных кабинок в дальнем углу, именно оттуда сейчас и донесся его голос.

— Что там у вас?

— Я думаю, вам стоит на это взглянуть.

Нахмурившись, инспектор подошла к фотографу. Тот внимательно рассматривал крышку стола, но его заинтересовали не надписи, сделанные на ней студентами, а тонкий слой какого-то белого порошка на самом краешке.

— Быть может, кокаин? — предположил фотограф.

Уортон, лизнув палец, приложила его к порошку и затем попробовала кончиком языка. На ее лице промелькнула улыбка.

— Все может быть, — ответила она.

Она обратилась было с тем же вопросом к судебным медикам, но в этот момент громогласный возглас «Инспектор!» вынудил ее оставить находку под присмотром фотографа и вернуться к Сайденхему, ожидавшему ее с нетерпеливым видом.

— Как любезно с вашей стороны, что вы нашли для меня время.

Он растолстел, подумала Уортон. Грудь Сайденхема заметно увеличилась в объеме, да и живот доктора достиг таких размеров, что пуговицы на его рубашке готовы были в любой момент с треском оторваться. Сайденхем был непричесан, впрочем, при его жестких кудрях причесывание оказалось бы бесполезным занятием.

— Я закончил. Отправляйте тело в морг.

— Что вы можете сказать — хотя бы в общих чертах?

— Она умерла между десятью вечера и двумя часами ночи. Точнее я смогу ответить только после полного обследования.

Уортон кивнула. Это она знала и без него.

— А от чего она умерла?

Сайденхем поколебался, прежде чем дать окончательный ответ, но быстро преодолел неуверенность и решительно произнес:

— Ее выпотрошили.

— И после этого повесили?

— Да.

— Еще живую?

— Скорее всего.

Уортон в очередной раз взглянула на тело и внезапно почувствовала легкую дурноту. Ей показалось невероятным, что кто-то сотворил с живым человеком такое, а они стоят у еще не остывшего тела и спокойно рассуждают о том, когда и как девушка была убита.

— Вы хотите сказать, что кто-то сначала разрезал ее сверху донизу, вытащил внутренности, а затем, еще живую, повесил? — переспросила она.

— Да, более или менее так.

— Что значит «более или менее»?

Патологоанатом сделал паузу, но лишь для пущего эффекта.

— Я сказал бы, что она была более или менее мертва, когда ее повесили.

Уортон надеялась, что это было «более», нежели «менее».

— А чем резали?

— Чем-то острым и длинным.

Инспектор криво усмехнулась:

— И это все, что вы можете сказать?

Сайденхем никогда не отличался избытком терпения. Собрав все, какое имелось у него в запасе, он произнес:

— Что вы от меня хотите? Имя преступника и размеры того, что у него между ног?

— Хоть что-нибудь, — ответила Уортон со всей возможной любезностью.

Доктор поднял брови и спросил неторопливо, не повышая голоса:

— Хорошо, тогда скажите мне, что вы предпочитаете: быстрый ответ, пусть и неверный, или верный, но не сразу?

— Мне нужна вся информация, которую вы можете дать, и как можно быстрее.

Улыбка на самодовольном лице доктора Сайденхема была неподражаема, а ответ настолько перегружен иронией, что на произнесение его ушло немало времени:

— Все, что я могу сказать сейчас, так это то, что орудие убийства было острым… — последовала пауза, которая, казалось, продлится вечно, — …и длинным. Остальную информацию придется подождать.