Случай из жизни государства (Эксперт) - Александр Хабаров

Председатель Правительства Андрей Константинович Митин имел несколько прозвищ, одно из которых было, конечно же, Акээм - по буквам ФИО и по аналогии с известным во всем мире автоматом. Самого Андрея Константиновича тоже знали теперь во всем мире - успели узнать за те два месяца, что сидел он в этом кресле.

Митин был довольно молодой (сорока семи лет) человек, но прошедший, как сказали бы советские биографы, суровую школу жизни. Вечный школьный хорошист, неприметный ни в учебе, ни в спорте. Студент престижного военного вуза, краснодипломник. Офицер ГРУ Генштаба, профессиональный разведчик-нелегал, мастер спорта по самбо. Примерный семьянин и домосед в личной жизни. Советник одного из вице-премьеров. Недолго - руководитель неприметной экспертной группы. И вдруг - премьер-министр огромной страны, великой державы.

Митин, вопреки всем фактам, продолжал считать Россию именно великой державой. В истории уже были запечатлены бредни типа "колосса на глиняных ногах" - где они, те, кто изрекал эти мудрые мысли? Нынче напридумывали иные, не менее абсурдные словосочетания: "Империя зла", "тюрьма народов", "Верхняя Вольта с ракетами", "сырьевой придаток" и т. д. и т. п. Бывал Митин в Верхней Вольте - ничего общего. К тому же, по ту сторону океана пыжился, раздуваясь от сознания собственного и якобы единственного величия, "Диснейленд с ракетами" - надо было бы посмотреть: что же, в самом деле, лучше? Благо, что герои Диснейленда уже показали себя в Иране, когда неудачно пытались вертолетным наскоком освободить соотечественников-заложников (попадали, поразбивались, были с позором пойманы иранскими моджахедами); и когда в Сомали полуголые и голодные негритосы с автоматами Калашникова гнали их, сытых и экипированых как Шварценеггер в фильме "Коммандо", по аэродромному полю. А на международных соревнованиях спецназовцев и десантуры "Диснейленд" вечно плелся в четвертом десятке - вопреки, как говорится, всему Голливуду сразу...

Величие страны и её, так сказать, державность Митин определял всем вместе взятым: не только экономика (она полуразрушена), не только финансы и ресурсы (они разворованы), не только армия (она задыхается), не только огромная территория (она колышется, терзаемая, как раковыми опухолями, всеми этими мелкими паскудными суверенитетами) - но и история с литературой, живопись с музыкой - и православная Церковь, наконец, составляли величие страны. Большинство этого не понимало: народ - как богатый, так и нищий - жаждал шведского быта, немецкой сытости, итальянской мануфактуры - думали, недалекие, что все это манной грядет с неба как только появится настоящий "хозяин"... (Кое-кто мыслил ещё более оригинально: мол, надо было войну в 45-м не выигрывать - сейчас пили бы дешевое пиво, жрали бы хорошую колбасу; Митин, проработавший несколько лет в ФРГ, хорошо знал "немца" - уж он, немец, таким бы пивом напоил, мало не показалось бы!)

Хозяин явился, но более похожий на плантатора из южных штатов, нежели на респектабельного капиталиста конца ХХ века. С "хозяином" явился и "бандит" - да такой, что перед ним померкли всякие там заокеанские Капоне, Диллинджеры и доны Лукиано. Людей похищали, резали, пилили двуручными пилами, расстреливали из автоматов и снайперских винтовок, пытали электрическим током, травили таллием и клофелином, топили в болотах и водоемах, замуровывали в бетон и закатывали в асфальт, отрубали головы, пальцы, уши и половые органы; наконец, ели в вареном, жареном и сыром виде. Старый знакомый Митина, мент-полковник Д. три года ловил людоеда Мухтарова - и поймал, но уже через год распался Союз, и новые власти суверенной республики К. выпустили Мухтарова - под свет "юпитеров", под объективы телекамер, прямо на мягкий вертящийся стул, с которого он и вещал по всем телеканалам, рассказывал подробности своих кровавых трапез. Полковник Д. тут же уволился из органов - не в силах был созерцать подобное и одновременно продолжать профессиональную деятельность. Бандиты участвовали и в переделе собственности - как равноправные компаньоны, конкуренты и единомышленники властей, бизнесменов, банкиров и коммерсантов. Впрочем, если бандиты явились, как всегда, из безработного поневоле или нежелающего работать племени, то банкиры и бизнесмены странным образом отпочковались от КПСС и ВЛКСМ. Они - все эти вторые секретари и организаторы, кураторы и инструкторы - оказались в нужное время в нужном месте - все равно, как если бы возле какой-нибудь глухой деревни сошел с рельсов пассажирский поезд, а жители, считая, что им повезло, стали бы грабить искалеченных пасажиров, рыться в чужих чемоданах - и богатеть, богатеть...

Культурная же элита разделилась, как в прошлом, на "западников" и "славянофилов"; первые радостно кричали: "Ура! Распалась тюрьма народов! выдохлась душегубка свободной мысли! обратим свои взоры к общечеловеческим ценностям!"; вторые угрюмо стонали: "Россия погибла! Помираем, братцы! Все кончено! Русский генофонд уничтожен!" и т. д. Поэты, близкие к западникам, изощрялись в иронии и метафоризме, их приглашали читать лекции в Европах; поэты-патриоты упорно нищенствовали и воспевали широкие поля и могучие реки, клеймили, как написал ярый Кобенякин, "иудодерьмократов и натолизов" (НАТО).

Странно, но на самого Митина почему-то обрушились и демократы и патриоты. Первые называли его "гебистом" и "чекистом", а вторые "марионеткой олигархов" и "выкормышем семибанкирщины".

Андрей Константинович Митин не был ни марионеткой, ни выкормышем. С юных лет он рвался на "государеву службу" - не в переносном, а в прямом смысле. Не было, правда, никакого "государя", а только "государство", возглавлявшееся (на памяти Митина) то лысым, похожим на матершинного колхозного бригадира, Хрущом, то бровастым политруком (Ильич-2). Коммунистические идеалы Митин не то чтобы презирал, а просто не замечал, стараясь как можно лучше делать свое разведчицкое дело: выведывал секреты врагов, добывал чертежи и планы, укреплял могущество державы самой по себе. Он наивно предполагал, что его коллеги внутри страны мыслят так же, что и они, контрразведчики и уполномоченные особых отделов, так же, как и он, разведчик, укрепляют страну. А власть - что власть? Незаменимых идей нет, думал Митин, перефразируя сталинский афоризм. Оказалось - не так; оказалось - плохо, погано работали коллеги. И не "подрывные элементы", диссиденты и критиканы точили державный ствол, а сама "контора глубокого бурения" высверливала ходы и каналы, по которым потом обильно полилась российская кровь - как настоящая, красная, так и метафорическая - черная, белая, редкоземельная и золотая. И недаром ведущим советником самого хитрожопого олигарха стал отставной генерал-лейтенант Карп Бабкин, вдохновитель и основоположник всей "пятой линии" Комитета, руководивший ей, "линией", чуть ли не два десятка лет.

Но Митин был - "государев слуга"; и, не имея над собой "государя", он естественным (или сверхестественным?) образом вдруг почувствовал иную, вечную и бесконечную власть; да-да, так и произошло, быстро и неожиданно, стоило лишь как-то раз взглянуть с балкона семнадцатого этажа на Москву, на темно-красное солнце, скользящее сквозь полосы синеватых туч к краю земли, на едва видные в накатывающихся сумерках шпили "высоток", на все остальное - дымящее, светящееся и движущееся... стоило только взглянуть на все это, чтобы ощутить свою несомненную человеческую ничтожность и такое же несомненное человеческое величие. Уже после, через несколько лет, Митин прочел в одной любопытной книге слова "столпа православия" святого Василия Великого - его ответ правителю, требовавшему подчиниться еретическим указаниям императора Валента - "Не могу поклониться твари, будучи сам Божие творение и имея повеление стать Богом".

Имея повеление.

Кто-то, наконец, должен был взять на себя всю полноту отвественности за "эту страну", за Отечество, за стариков и старух, за воюющих мужчин и рожающих женщин, за детей, рожденных и ещё не родившихся, за железные дороги, мосты, линии электропередач, водные артерии, недра, пастбища, заводы, фабрики, школы, больницы, храмы и монастыри?

Правление его было похоже на регентство при малолетнем цесаревиче только в роли "цесаревича" находился быстро состарившийся до пределов маразма Президент Матвей Борисович Хвоев по прозвищу Пыхта. Старик, напортачивший везде, где только можно было, боявшийся смерти, много пивший и болевший, "до Митина" подписывал все, что подсовывали ему ловкие придворные интриганы. Газеты раздували миф о Клане, обливали грязью внуков и внучек, дочерей и сыновей, зятьев и невесток. Да они, сопляки и соплячки, и вправду богатели, строили особняки на Лазурном берегу и учились во всяких там Кембриджах и Принстонах неизвестно (или известно?) на чьи денежки! Народ плевался, Дума пугала импичментом и вытекавшими из этого судом и тюрьмой. Пыхта боялся собственных премьеров, менял их чуть ли не каждые три месяца, и когда, наконец, наступил полный перебор, обратил свои мутные глаза к экспертной группе - и вытащил из неё Митина, в меру молодого, энергичного и в меру фотогеничного. Дума, уставшая от лихорадок, как ни странно, утвердила мало кому известного Андрея Константиновича почти единогласно. И сразу же пресса стала называть его "темной лошадкой".