Королевская пешка - Джоанна Мэйкпис

Крессида тревожно нахмурилась. Если бы речь шла об оставленной любовнице, она с этим как-нибудь примирилась бы, но желанная невеста, память о которой может преследовать ее будущего супруга и впредь, — это гораздо серьезнее.

— Мне никто ничего не сказал о ней, — медленно проговорила она. — Вчера вечером во время пира я заметила, что граф был очень печален, когда полагал, что на него никто не смотрит. Должно быть, он сильно любил ее.

Принцесса вздохнула.

— Думаю, так оно и было. Они дружили с детства. Не сомневаюсь, она оказалась бы отличной хозяйкой его дома, хотя кто знает, сколь глубоко он любил ее? Но в любом случае живое тянется к живому. И с уходом наших любимых все меняется.

Она говорила спокойно, но Крессида поняла: принцесса все еще горевала из-за смерти отца и ужасной перемены, происшедшей в ее жизни.

— Рокситер выбрал вас, и я не удивляюсь этому. Вы прелестны, Крессида Греттон, и это достаточная причина, чтобы подобные глупенькие девицы испытывали к вам ревность. Он богат, благороден. Я всегда относилась к нему с уважением. Вам повезло. Мы, женщины, должны покоряться судьбе, которую для нас избирают другие, и стараться распорядиться ею как можно лучше.

Крессида кивнула.

— Моя матушка говорила мне то же самое.

Принцесса весело рассмеялась.

— Если я заговорила уже, как говорят матушки, значит, и в самом деле наболело.

Приготовления к рождественским празднествам скоро закипели вовсю, и у Крессиды не оставалось ни одной свободной минутки. Она с радостью обнаружила, что многие обычаи, которые она так любила в Греттоне, соблюдаются и здесь, в Вестминстере.

Во дворец принесли праздничные рождественские поленья, во всех официальных и представительских апартаментах появились падубовые и лавровые ветки. Фрейлины королевы озорно пересмеивались, поглядывая на развешанные ветки омелы — откровенный призыв к поцелуям [15]. Священники не одобряли подобные языческие обычаи, но в эти радостные дни старались их не замечать. Даже король и королева, известные строгим соблюдением религиозных обрядов, куда более набожные, чем покойный король Эдуард, закрывали на все глаза и не мешали всеобщему веселью.

Весь дворцовый люд был занят подновлением парадных туалетов для предстоящих двенадцатидневных празднеств. Крессида была от души благодарна матери, настоявшей, чтобы перед поездкой в Лондон тщательно подготовили гардероб дочери, по крайней мере, она теперь знала, что ее наряды далеко не хуже других.

Ее дружба с леди Элизабет становилась все теснее. Крессиду глубоко оскорбили подслушанные пересуды, и доброта принцессы стала поистине бальзамом для ее души. С помощью Элизабет она теперь узнавала кое-кого из самых важных лиц королевства, и, хотя тема о недавней узурпации трона не возникала ни разу, Крессиде было известно о подспудных изменнических речах, не смолкавших в комнатах и коридорах дворца.

Во время бесед с леди Элизабет она ни разу не осмелилась заговорить о судьбе двух юных принцев, братьев принцессы. Ей казалась несколько странной непринужденность, с какой держалась принцесса в присутствии короля, но это же и вселяло в нее надежду на лучшее.

При дворе и в народе о здоровье королевы ходили тревожные слухи. Знала об этом и сама Анна и потому решила пресечь их хотя бы отчасти, появившись на празднествах во всем блеске и величии.

Она призвала к себе леди Элизабет, чтобы та помогла ей выбрать самые роскошные наряды и драгоценности. Элизабет неотлучно находилась теперь при королеве, своей тетке, и Крессида, видя их рядом, поражалась резкому контрасту между ними. И та, и другая унаследовали светлые волосы и белую кожу статных Невиллей, но в то время как Элизабет вся сияла, словно маяк, бессилие и слабость королевы казались еще более очевидными, несмотря на ее мужественные старания выглядеть молодой и оживленной.

Однажды Крессида заметила, что граф Рокситер пристально смотрит на их склоненные над новыми образцами бархата головы — королева советовалась с племянницей, прежде чем окончательно остановить на чем-то свой выбор. Взгляд Рокситера сделался грозен, его темные глаза выражали явное неодобрение.

Крессида поспешно сказала:

— Леди Элизабет очень помогает во всем королеве, она всегда внимательна и ласкова с ней.

— В самом деле? — возразил он почти грубо. — Что ж, думаю, для леди Элизабет весьма приятно вновь оказаться при дворе после нескольких месяцев одиночества.

— Король постоянно выражает ей свою благодарность за ее преданную заботу о королеве.

Граф устремил тяжелый взгляд на Крессиду.

— Да, я это заметил. Лучше бы он нашел ей мужа… и поскорее.

Крессида глубоко задумалась. В самом деле, принцесса уже перешагнула тот возраст, когда большинство девушек выходит замуж. Она знала, что прежде принцессу прочили за дофина Франции, но из этого союза ничего не вышло. Теперь же она осталась без денег и полностью зависела от своего дяди.

Несмотря на то что королева, ее мать, после коронования Ричарда III укрылась с детьми в Вестминстерском аббатстве и долго отвергала все требования передать второго сына, Ричарда Йоркского, на попечение дяди — проявив, таким образом, страх и недоверие к новому королю, — пока ее не заставили так поступить, она в конце концов все же покинула убежище вместе с дочерьми, по-видимому примирившаяся с судьбой, и Ричард встретил ее хорошо, обещал устроить достойные браки ее молоденьким дочерям, старшую же, Элизабет, подчеркнуто привечали при дворе.

Неудивительно, что она рада служить своей тетушке и не скрывает привязанности и благодарности к королю. Тем не менее, Рокситер относится к ней подозрительно. Почему? Каким образом эта беззащитная девушка могла повредить делу короля?

Такого блеска, с каким праздновалось Рождество 1484 года, Крессида все-таки не ожидала. Задолго до начала торжеств дворец бурлил и волновался, но действительность превзошла все ожидания.

Крессида сидела с родителями и Рокситером совсем близко от королевского стола, где Ричард и Анна восседали под государственным стягом. Монаршая чета была облачена в великолепные одежды, отороченные мехом и расшитые драгоценными камнями, и Анна изо всех сил старалась казаться веселой, хотя сердце ее все еще томилось по умершему сыну.

В течение всех двенадцати дней длилось нескончаемое застолье, блюда подавались одно за другим. Похоже, король решил показать всему двору и простонародью, что никакие слухи из Франции о намерениях Генриха Тюдора отвоевать английский трон его нисколько не тревожат.

Нареченный жених без устали ублажал Крессиду всевозможными яствами: щукой под восхитительными соусами, ростбифом из оленины, заливным линем, кроликом, язычками жаворонков и в заключение самыми разными сладостями. Изысканнейшие изделия из витого сахара и марципана поражали взгляд — великолепные замки и галеоны, птицы и звери, и, прежде всего личный символ короля — белый вепрь, гордо красовавшийся на королевском столе. Хотя Крессида начинала привыкать к пряным яствам роскошного королевского застолья, это изобилие казалось ей чрезмерным, и с каждым следующим пиршеством она все больше мечтала о какой-нибудь самой простой пище.